О СРАВНИТЕЛЬНОМ ИЗУЧЕНИИ ЯЗЫКОВ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К РАЗЛИЧНЫМ ЭПОХАМ ИХ РАЗВИТИЯ

1. Сравнительное изучение языков только в том случае сможет привести к верным и существенным выводам о языке, развитии народов и образовании человечества, если оно станет предметом самостоятельного исследования, направленного на выполнение своих задач и следующего своим целям. Но исследовать таким образом даже один-единственный язык будет весьма затруднительно. Ибо, хотя общее впечатление о каждом языке и легко уловимо, при стремлении установить, из чего же оно складывается, теряешься среди бесконечного множества подробностей, которые кажутся совершенно незначительными, и скоро видишь, что влияние языков друг на друга не столько зависит от неких больших, решающих своеобразий, сколько основывается на соразмерном качестве элементов, отдельные следы которых едва различимы. Но именно здесь общность изучения становится средством для того, чтобы особенно отчетливо осознать этот тонко сплетенный организм языка, так как прозрачность всегда в общем одинаковой формы облегчает исследование многоликой структуры.

2. Как земной шар, который прошел через грандиозные катаклизмы до того, как моря, горы и реки обрели свой настоящий рельеф, но внутренне остался почти без изменений, так и язык имеет некий предел законченности организации, после достижения которого уже не подвергаются никаким изменениям ни его органическое строение, ни его структура. Зато именно в них, как живых созданиях духа, может до бесконечности происходить более тонкое совершенствование языка. Если язык уже обрел свою структуру, то важнейшие грамматические формы уже не претерпевают никаких изменений; тот язык, который не знает различий в роде, падеже, страдательном или среднем залоге, этих пробелов уже не восполнит; большие семьи слов также мало пополняются основными видами производных. Однако посредством созданных для выражения более тонких ответвлений понятий,

73

сложением, внутренней перестройкой структуры слов, их осмысленным соединением, прихотливым использованием первоначального значения слов, точно схваченным выделением известных форм, искоренением излишнего, сглаживанием резких звучаний язык, который в момент своего формирования беден, слаборазвит и незначителен, если судьба одарит его своей благосклонностью, обретет новый мир понятий и доселе неизвестный ему блеск красноречия.

3. Достойным упоминания является то обстоятельство, что еще не было обнаружено ни одного языка, находящегося ниже предельной границы сложившегося грамматического строения. Никогда ни один язык не был застигнут в момент становления его форм. Для того чтобы проверить историческую достоверность этого утверждения, необходимо основным своим устремлением сделать изучение диалектов диких народов и попытаться определить низшее состояние в становлении языка, с тем чтобы познать из опыта хотя бы первую ступень в иерархии языковой организации. Весь мой предшествующий опыт показал, что даже так называемые грубые и варварские диалекты обладают всем необходимым для совершенного употребления, что они являются теми формами, где, как этого достигли самые высокоразвитые и наиболее замечательные формы, с течением времени мог выкристаллизоваться весь характер языка, пригодный для того, чтобы более или менее совершенно выразить любую мысль.

4. Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно все, что делает его единым целым. Как непосредственное проявление органической сущности в ее чувственной и духовной значимости, язык разделяет природу всего органического, где одно проявляется через другое, общее в частном, а целое обладает всепроникающей силой. Сущность языка беспрерывно повторяется и концентрически проявляется в нем самом; уже в простом предложении, основанном на грамматической форме, видно ее завершенное единство, и так как соединение простейших понятий побуждает к действию всю совокупность категорий мышления, где положительное есть отрицательное, часть — целое, единичное — множественность, следствие — причина, случайное — необходимое, относительное — абсолютное, измерение в пространстве — определение во времени, где одно ощущение находит себе отклик в другом, то как только достигается ясность и определенность выражения простейшего соединения мысли, в изобилии слов оказывается представленным язык как целое. Каждое высказывание образует еще не высказанное или подготавливает его.

5. Таким образом, две области совмещаются в человеке, каждая из которых может члениться на обозримое количество конечных элементов, обладает способностью к их бесконечному соединению, где своеобразие природы отдельного выявляется всегда через отношение его составляющих. Человек наделен способностью как

74

разграничивать эти области: духовно — присущей ему способностью размышлять, физически — произносительным членением, — так и вновь воссоединять их части: духовно — синтезом мысли, физически — ударением, посредством которого слоги соединяются в слова, а из слов составляется речь. Поэтому как только его сознание достаточно окрепло, чтобы воздействовать на каждую из обеих областей, дабы вызвать такую же способность воздействия у слушающего, он овладел уже их целым. Их обоюдное взаимопроникновение может осуществляться лишь одной и той же силой, и ее направлять может только разум. Способность человека произносить звуки — пропасть, лежащая между бессловесностью животного и человеческой речью, — также не может быть объяснена чисто физически. Только сила разума способна расчленить материальную природу языка и выделить отдельные звуки — осуществить процесс, который мы называем произносительным членением.

6. Сомнительно, чтобы более тонкое совершенствование языка можно было связывать с начальным этапом его становления. Это совершенствование предполагает такое состояние, которого народ достигает лишь за долгие годы своего развития, в процессе которых он испытывает на себе перекрестное влияние других народов. Такое скрещивание диалектов является одним из важнейших моментов в становлении языков; оно происходит тогда, когда вновь образующийся язык, смешиваясь с другими, воспринимает от них более или менее значимые элементы или когда, как это происходит при огрублении и вырождении культурных языков, немногие чуждые элементы нарушают течение их спокойного развития, и существующая форма не признается, искажается, начинает переосмысливаться и употребляться по другим законам.

7. Едва, ли можно оспаривать мысль о возможности одновременного и независимого возникновения сразу нескольких языков. И обратно, нет никакого основания ее отбросить ради гипотетического допущения всеобщей взаимосвязанности языков. Ни один из самых отдаленных уголков земли не является настолько недоступным, чтобы население и язык не могли появиться там откуда-то извне, мы даже не располагаем никакими данными для того, чтобы оспаривать существование языков и народов в те времена, когда рельеф материков и морей был отличен от теперешнего. Природа самого языка и состояние человеческого рода до тех пор, пока он еще не сформировался, способствуют такой связи. Потребность быть понятным вынуждает обращаться к уже наличествующему, понятному, и, прежде чем цивилизация еще более сплотит народы, языки долго остаются достоянием мелких племен, которые так же мало склонны утверждать право на место своего поселения, как и неспособны успешно защитить его; они часто вытесняют друг друга, угнетают друг друга, смешиваются между собой, что, бесспорно, сказывается и на их языках. Если даже и не соглашаться с мыслью о перво-

75

начальной общности происхождения отдельных языков, то едва ли в дальнейшем хотя бы одно племя могло легко избегнуть такого смешения. Поэтому основным принципом при исследовании языка должен считаться тот, который требует устанавливать связь различных языков до тех пор, пока ее можно проследить, и в каждом отдельном языке точно проверять, образовался ли он самостоятельно или же на его грамматическом и лексическом составе заметны следы чужого влияния и какого именно.

8. Таким образом, следует выделить три аспекта для разграничения исследований языков: первичное, но полное образование органического строения языка; изменения, вызываемые посторонними примесями, вплоть до достижения состояния стабильности; внутреннее и более тонкое совершенствование языка, когда его внешнее очертание (по отношению к другим языкам), а также его строение в целом остаются неизменными.

Два первых не поддаются точному разграничению. Но выделение третьего основывается на существенном и решающем отличии. Границей, отделяющей его от других, является та законченность организации, когда язык обрел все свои функции, овладел ими; за пределами этой границы присущее языку строение уже не претерпевает никаких изменений. На фактах дочерних языков латинского языка, новогреческого и английского языков, которые служат поучительным примером и являются благодатным материалом для исследования возможности возникновения языка из весьма разнородных элементов, период становления языка можно проследить исторически и до известной степени определить заключительный момент этого процесса; в греческом языке при его первом появлении мы находим такую высокую степень завершенности, которая не свойственна никакому другому языку; но и с этого момента — от Гомера до Александрийцев — греческий продолжает идти по пути дальнейшего совершенствования; мы видим, как римский язык в течение нескольких десятилетий находится в состоянии покоя, прежде чем в нем начинают проявляться следы более тонкой и развитой культуры.

9. Намеченное здесь разделение образует две различные части сравнительного языкознания, от соразмерности трактовки которых зависит степень их законченности. Различие языков является таким предметом, где, исходя из данных опыта и с помощью истории, должен изучаться причинный характер развития и влияния языка в его отношении к природе, к судьбам и назначению человечества. Однако различие языков проявляется двояким образом: во-первых, в форме естественноисторического явления, как неизбежное последствие племенных различий и обособлении, как препятствие непосредственному общению людей; затем как явление интеллектуально-телеологическое, как средство формирования народа, как орудие развития всего многообразия и индивидуального своеобразия интеллектуального творчества, как средство созидания таких отношений, которые основываются на

76

чувстве общности культуры и связывают духовными узами наиболее образованную часть человечества. Последняя форма проявления языка свойственна только новому времени, в древности она прослеживалась лишь в общности греческой и римской литературы, и так как расцвет последних не совпадал во времени, то наши сведения об этой форме проявления языка не являются достаточно полными.

10. Ради краткости изложения я хочу, безотносительно к одной небольшой неточности, которая заключается в том, что совершенствование языка, конечно, оказывает влияние на его уже сформировавшийся организм, и также в том, что последний, еще до того как он обрел это состояние, бесспорно подвергался совершенствованию, — обе рассмотренные части сравнительного языкознания назвать, во-первых, изучением организма языков, во-вторых, изучением языков в состоянии их развития.

Организм языка возникает из присущей человеку способности и потребности говорить; в его формировании участвует весь народ; культура каждого народа зависит от его способностей и судьбы, ее основой является большей частью деятельность отдельных личностей, вновь и вновь появляющихся в народе. Организм относится к психологии разумного человека, совершенствование — к особенностям исторического развития. Разграничение различных особенностей организма языка ведет к разграничению исследования области языка и области языковых способностей человека; исследование более высокого уровня языка ведет к познанию того, каких вершин человеческих стремлений можно достичь посредством языка. Изучение организма языка, с одной стороны, требует, насколько это возможно, широких сопоставлений, проникновения в сущность процесса развития, а с другой стороны, концентрации на материале одного языка, проникновения в его самые тонкие своеобразия — отсюда и широта охвата и глубина исследования. Следовательно, тот, кто действительно хочет сочетать изучение обоих разделов языкознания, должен, занимаясь очень многими, различными, а по возможности и всеми языками, всегда исходить из точного знания одного-единственного или немногих языков. Отсутствие такой точности ощутимо сказывается в пробелах никогда не достигаемой полноты исследования.

Проведенное таким образом практическое сравнение языков может показать, каким различным образом человек создал язык и какую часть мира мыслей ему удалось перенести в него, как индивидуальность народа влияла на язык и какое влияние оказывал язык на нее. Ибо язык, постигаемое через него назначение человека вообще, род человеческий в его продолжающемся развитии и отдельные народы являются теми четырьмя объектами, которые в их взаимной связи и должны изучаться в сравнительном языкознании.

11. Я оставляю все, что относится к организму языка, для более обстоятельного труда, который я предпринял на материале аме-

77

риканских языков. Языки огромного континента, заселенного и исхоженного массой различных народностей, о связях которого с другими материками мы ничего не можем утверждать, являются благодатным объектом для этого раздела языкознания. Даже если обратиться там только к языкам, о которых имеются достаточно точные сведения, то обнаруживается, что по крайней мере около 30 из них следует отнести к языкам совершенно неизвестным, которые можно рассматривать именно как новые естественные разновидности языка, а к этим языкам следует присоединить еще большее количество таких, данные о которых не являются достаточно полными. Поэтому очень важно точно расклассифицировать все языки. При таком положении, когда общее языкознание еще не достаточно глубоко исследовало отдельные языки, сравнение многих может очень мало помочь. Принято считать, что вполне достаточно фиксировать отдельные грамматические своеобразия языка и сопоставлять более или менее обширные ряды слов. Но даже диалект самого грубого народа — слишком благородное творение природы для того, чтобы его членить столь произвольно и представлять столь фрагментарно. Он является органической сущностью, и с ним следует обращаться лишь как с таковой. Поэтому основным правилом является прежде всего изучить каждый известный язык в его внутренних связях, проследить и систематически расположить все обнаруженные в нем аналогии, чтобы овладеть наглядными знаниями способов грамматического соединения идей в языке, объемом обозначенных понятий, природой их обозначения, а также присущим им в большей или меньшей степени жизненным духовным стремлением к росту и совершенствованию. Кроме таких монографий о всех языках в целом, для сравнительного языкознания необходимы также исследования отдельных частей языкового строения, например о глаголе во всех языках. В таких исследованиях должны быть обнаружены и соединены в одно целое все связующие нити, одни из которых, через однородные части всех языков, тянутся как бы вширь, а другие, через различные части каждого языка, — как бы вглубь. Тождественность языковой потребности и языковой способности всех народов определяет направление первых, индивидуальность каждого отдельного — последних. Лишь путем изучения такой двоякой связи можно установить, насколько различается человеческий род и какова последовательность образования языка у каждого отдельного народа; и язык, и языковой характер народа выступят в более ярком свете, если их одновременно противопоставить как общности, так и частным случаям. Исчерпывающий ответ на важный вопрос о том, подразделяются ли языки по своему внутреннему строению на классы, подобно семействам растений, и как именно, можно получить лишь таким образом. Все сказанное до сих пор, несмотря на все остроумие, без строгой фактической проверки остается, однако, лишь догадкой. Наука о языке, о которой здесь идет речь, может опираться только на реальные факты,

78

а не на односторонние или недостаточно полные. При определении отношений народов друг к другу по данным языка также должны быть установлены путем точного анализа, которого все еще недостает, основы таких языков и диалектов, родство которых доказано исторически. Пока и в этой области исследователи не пойдут от известного к неизвестному, они будут оставаться на скользком и опасном пути.

12. Но как бы точно и обстоятельно ни были изучены языки в их органическом строении, вопрос о том, чем они могут стать, решается все же лишь употреблением языков. Ибо то, что целесообразное употребление черпает из области понятий, в свою очередь обогащает и формирует ее. Поэтому могут достичь цели только такие исследования, которые выполняются лишь применительно к развитым языкам. Следовательно, здесь находится краеугольный камень лингвистики — точка соприкосновения с наукой и искусством. Если исследования не проводить подобным образом, не рассматривать различий в организме и тем самым не постигать языковую способность в ее высочайших и многообразнейших применениях, то знание многих языков может быть полезным в лучшем случае лишь для познания строения вообще и для отдельных исторических исследований; оно не без оснований отпугнет разум от изучения множества форм и звуков, различных по звучанию, но в конце концов одинаковых по значению.

Безотносительно к живому употреблению языка сохраняет значение исследование лишь тех языков, у которых есть литература; оно будет находиться в зависимости от последней, как это принято в филологии, противопоставляющей себя общему языкознанию, науке, которая носит такое название потому, что она стремится постигнуть язык вообще, а не потому, что желает заниматься всеми языками сразу, к чему ее скорее вынуждает эта задача.

13. Что касается развитых языков, то прежде всего возникает вопрос: способен ли каждый язык постичь всеобщую или лишь какую-либо одну значительную культуру или, быть может, существуют языковые формы, которые неизбежно должны быть разрушены, прежде чем народы окажутся в состоянии достичь посредством речи более высокого назначения человечества? Последнее является наиболее вероятным. Язык следует рассматривать, по моему глубокому убеждению, как непосредственно заложенный в человеке, ибо сознательным творением человеческого разума язык объяснить невозможно. Мы ничего не достигнем, если при этом отодвинем создание языка на многие тысячелетия назад. Язык невозможно было бы придумать, если бы его образ не был уже заложен в человеческом разуме. Для того чтобы человек мог понять хотя бы одно-единственное слово не просто как душевное побуждение, а как членораздельный звук, обозначающий понятие, весь язык полностью и во всех своих связях уже должен быть заложен в нем. В языке нет ничего единичного, каждый отдельный его элемент проявляет себя лишь как часть целого.

79

Каким бы естественным ни казалось предположение о постепенном образовании языков, они могли возникнуть лишь сразу. Человек есть человек только благодаря языку; а для того чтобы создать язык, он уже должен быть человеком. Когда предполагают, что этот процесс происходил постепенно, последовательно и вместе с тем неравномерно, что с каждой новой частью обретенного языка человек все больше становился человеком и, совершенствуясь таким образом, мог снова придумывать новые элементы языка, то забывают о неотделимости сознания человека от языка, о природе мыслительных процессов, необходимых для восприятия отдельного слова и вместе с тем достаточных для понимания всего языка. Поэтому язык невозможно представить себе как нечто заранее данное, ибо в таком случае совершенно непостижимо, каким образом человек мог понять эту данность и заставить ее служить себе. Язык, безусловно, возникает из человека и, конечно, мало-помалу, но так, что организм языка не лежит мертвым грузом в потемках души, а является законом, обусловливающим мыслительную функцию человека, поэтому первое слово уже определяет и предполагает существование всего языка. Если эту уникальную способность человека попытаться сравнить с чем-либо другим, то придется вспомнить об инстинкте животных и назвать язык интеллектуальным инстинктом разума. Но как инстинкт животных невозможно объяснить их духовными предрасположениями, так и создание языка нельзя выводить из понятий и мыслительных способностей диких и варварских племен, являющихся его творцами. Поэтому я никогда не мог представить себе, что столь последовательное и в своем многообразии искусное строение языка должно предполагать колоссальную мыслительную тренировку и будто бы является доказательством существования ныне исчезнувших культур. Из самого первобытного состояния природы может возникнуть такой язык, который сам есть творение природы, но этой природой является человеческий разум. Последовательность, равнооформленность даже при сложном строении несет на себе всюду отпечаток творения этой природы, и трудность их воспроизведения еще не есть самая большая трудность. Сущность создания языка заключается не столько в установлении иерархии бесконечного множества взаимосвязанных отношений, сколько в непостижимой глубине простейших мыслительных актов, которые необходимы для понимания и воспроизведения даже единичных языковых элементов. Если это налицо, то само собой приходит и все остальное, этому невозможно научиться, это должно быть присуще человеку. Инстинкт человека менее связан, а потому представляет больше свободы индивидууму. Поэтому продукт инстинкта разума может достигать разной степени совершенства, тогда как проявление животного инстинкта всегда сохраняет постоянное единообразие, и пониманию языка совсем не противоречит то обстоятельство, что некоторые из языков, в том виде как они дошли до нас, по своему состоянию еще не достигли полного

80

расцвета. Опыт перевода с различных языков, а также использование самого примитивного и неразвитого языка при посвящении в самые тайные религиозные откровения показывают, что, пусть даже с различной точностью, каждая мысль может быть выражена в любом языке. Но это является следствием не только всеобщего родства, а также гибкости понятий и их знаков. Для самих языков и их влияний на народы доказательным является лишь то, что из них естественно следует; не то, что им можно навязать, а то, к чему они сами предрасполагают и на что вдохновляют.

15. Не будем задерживаться здесь на несовершенстве некоторых языков. Лишь при сопоставлении одинаково совершенных языков или таких, различия которых не достигают значительной степени, можно ответить на общий вопрос о том, как все многообразие языков вообще связано с процессом происхождения человеческого рода. Не является ли это обстоятельство случайно сопутствующим жизни народа, которым можно легко и умело воспользоваться, или оно является необходимым, ничем другим не заменимым средством формирования мира представлений? Ибо к этому, подобно сходящимся лучам, стремятся все языки, и их отношение к миру представлений, являющемуся их общим содержанием, и есть цель наших исследований. Если это содержание независимо от языка, или если языковое выражение безразлично к содержанию, или оба они созданы сами по себе, то изучение образования и различий языков занимает зависимое и подчиненное положение, а в противоположном случае приобретает обязательную и решающую значимость.

16. Наиболее отчетливо это выявляется при сопоставлении простого слова с простым понятием. Слово еще не исчерпывает языка, хотя является его самой важной частью, так же как индивидуум в живом мире. Безусловно, далеко не безразлично, использует ли один язык описательные средства там, где другой язык выражает это одним словом, без обращения к грамматическим формам, так как последние при описании выступают по отношению к понятию чистой формой, не как модифицированные идеи, а как способы модификации; однако не при обозначении понятий. Закон членения неизбежно будет нарушен, если то, что в понятии представляется как единство, не проявляется таковым в выражении, и вся реальная действительность отдельного слова пропадает для понятия, которому недостает такого выражения. Акту мысли, в котором создается единство понятия, соответствует единство слова как чувственного знака, и оба единства должны быть в мышлении и через посредство речи как можно более приближены друг к другу. Как мыслительным анализом производится членение и выделение звуков в произношении, так и обратно — произношение должно оказывать аналогичное действие на материал мысли и, переходя от одного нерасчлененного комплекса к другому, через членение проложит путь к достижению абсолютного единства.

81

17. Мышление не просто зависит от языка вообще, потому что до известной степени оно определяется каждым отдельным языком. Правда, предпринимались попытки заменить слова различных языков общепринятыми знаками по примеру математики, где имеются взаимно однозначные соответствия между фигурами, числами и алгебраическими уравнениями. Однако ими можно исчерпать лишь очень незначительную часть всего многообразия мысли, так как по самой своей природе эти знаки пригодны только для тех понятий, которые образуются лишь одними абстрактными построениями, либо создаются только разумом. Но там, где необходимо наложить печать понятия на материал внутреннего восприятия и ощущения, мы имеем дело уже с индивидуальным способом представлений человека, от которого неотделим его язык. Все попытки свести многообразие различного и отдельного к общему знаку, доступному зрению или слуху, являются всего лишь куцыми методами перевода, и было бы чистым безумием льстить себя мыслью, что таким способом можно выйти за пределы, я не говорю уже, всех языков, но хотя бы одной определенной и узкой области даже своего языка. Вместе с тем такую срединную точку всех языков следует искать и ее действительно можно найти и не упускать из виду также и при сравнительном изучении языков как в их грамматической, так и в лексической части. Как в той, так и в другой имеется целый ряд элементов, которые могут быть определены совершенно априори и отграничены от всех условий каждого отдельного языка. И напротив, имеется гораздо большее количество понятий, а также и грамматических своеобразий, которые так органически сплетены с индивидуальностью своего языка, что они не могут быть общим достоянием и не могут быть без искажений перенесены в другие языки. Значительная часть содержания каждого языка находится поэтому в неоспоримой зависимости от этих своеобразий, так что выражение их не может оставаться безразличным для самого содержания.

18. Слово, которое одно способно сделать понятие отдельной единицей в мире мыслей, прибавляет к нему многое от себя. Идея, приобретая благодаря слову определенность, вводится одновременно в известные границы. Из звуков слова, его близости с другими сходными по значению словами, из сохраняющегося в нем, хотя и переносимого на новые предметы, понятия и из его побочных отношений к ощущению и восприятию создается определенное впечатление, которое, становясь привычным, привносит новый момент в индивидуализацию самого по себе менее определенного, но и более свободного понятия. Ибо с каждым значимым словом соединяются все вновь и вновь вызываемые им чувства, непроизвольно возбуждаемые образы и представления, и различные слова сохраняют друг к другу отношения в той мере, в какой воздействуют друг на друга. Так же как слово возбуждает представление о предмете, оно вызывает, хотя часто и незаметно, восприятие, одновременно соответствующее своей природе и природе пред-

82

мета, и непрерывный ход мыслей человека сопровождается такой же непрерывной последовательностью восприятий, которые определяются представляемыми предметами согласно природе слов и языка. Предмет, появлению которого в сознании всякий раз сопутствует такое индивидуализированное языком, постоянно повторяющееся впечатление, тем самым представляется в модифицированном виде. В отдельном это мало заметно, но власть влияния в целом основана на соразмерности и постоянной повторяемости впечатления. Ибо оттого, что характер языка запечатлен в каждом выражении и каждом соединении выражений, вся масса представлений получает свойственный языку колорит.

19. Но язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу; позднейшие поколения получают его от поколений минувших. В результате того, что в нем смешиваются, очищаются, преображаются способы представления всех возрастов, каждого пола, сословия, характера и духовного различия данного племени, результате того, что народы обмениваются словами и языками, создавая в конечном счете человеческий род в целом, — язык становится великим средством преобразования субъективного в объективное, переходя от всегда ограниченного индивидуального к всеобъемлющему бытию.

20. Из взаимообусловленной зависимости мысли и слова явствует, что языки являются не только средством выражения уже познанной действительности, но, более того, и средством познания ранее неизвестной. Их различие не только различие звуков и знаков, но и различие самих мировоззрений. В этом заключается смысл и конечная цель всех исследований языка. Совокупность познаваемого, как целина, которую надлежит обработать человеческой мысли, является достоянием всех языков и независима от них. Но человек может постичь этот объективно существующий мир не иначе, как присущим ему способом познания и восприятия, следовательно, только субъективным путем. Именно там, где достигается вершина и глубина исследования, прекращается действие механического и логического способа мышления, наиболее легко отделимого от своеобразия, и наступает процесс внутреннего восприятия и творчества, из которого и становится совершенно очевидным, что объективная истина проистекает от полноты сил субъективно индивидуального. Это можно установить только посредством языка и через язык. Но язык как продукт народа и прошлого является для человека чем-то чуждым; поэтому человек. с одной стороны, связан, но, с другой стороны, обогащен, укреплен и вдохновлен наследием, оставленным в языке ушедшими поколениями. Являясь по отношению к познаваемому субъективным, язык по отношению к человеку объективен. Ибо каждый язык есть отзвук общей природы человека, и, если даже их совокупность никогда не сможет стать совершенной копией субъективного характера человечества, языки все же беспрерывно приближаются к этой цели. Сам по себе субъективный характер всего человечест-

83

ва снова становится для него чем-то объективным. Первоначальная тождественность между вселенной и человеком, на которой основывается возможность всеобщей познаваемости истины, таким образом, вновь обретается постепенно и неизменно на пути ее обнаруживания. Ибо объективное является тем, что, собственно, и должно быть постигнуто, и когда человек субъективным путем языкового своеобразия приближается к этому, он должен приложить новое усилие для того, чтобы отделить субъективное и совершенно вычленить из него объект, пусть даже через смешение одной языковой субъективности с другой.

21. Если сравнить в различных языках выражение для нечувственных предметов, то окажется, что одинаково значимыми будут лишь те, которые, поскольку они являются чистыми построениями, не могут содержать ничего другого, кроме в них вложенного. Все остальные выражения пересекают различным образом лежащую в их центре область (если так можно назвать совокупность обозначаемых ими предметов) и приобретают иные назначения. Выражения для чувственно воспринимаемых предметов в той мере одинаково значимы, в какой в них всех мыслится один и тот же предмет; но так как они выражают различный способ его представления, то они вместе с тем расходятся в значении. Ибо воздействие индивидуального представления о предмете на образование слова является определяющим, пока оно ощущается, так же и то воздействие, когда словом вызывается предмет. Но множество слов возникает также из соединения чувственных выражений с нечувственными или из умственной их переработки, и поэтому все они несут на себе неизгладимый индивидуальный отпечаток этой переработки, если даже с течением времени он исчезает у первого. Так как язык есть одновременно и отражение и знак, а не просто продукт впечатления о предметах и не просто произвольное творение говорящего, то каждый отдельный язык в каждом своем элементе несет на себе отпечаток первого из обозначенных свойств, но узнавание его следа основывается в каждом случае, кроме присущей ему отчетливости, на склонности духа воспринять слово главным образом как отражение или как знак. Ибо дух, располагая властью абстракции, способен сосредоточиться на отражении, но он также может, проявив всю свою восприимчивость, ощутить полноту воздействия самого материала языка. Говорящий может склониться либо к тому, либо к другому и часто употребление поэтического выражения, не свойственного прозе, не оказывает никакого иного влияния, кроме как создание расположения не воспринимать язык как знак, а отдаться полностью во власть его своеобразия. Если это двоякое употребление языка противопоставить друг другу как два его вида, то можно один назвать научным, а другой речевым. Первый вид является одновременно и деловым, а второй — обычным, повседневным. Ибо свободное общение ослабляет оковы, которые связывают восприимчивость духа. Научное употребление в принятом здесь

84

значении используется лишь в науках, оперирующих чисто логическими построениями, а также в некоторых областях и методах эмпирических наук; при каждом же акте познания, требующем совместных усилий людей, выступает речевое употребление. Но лишь этот вид познания излучает свет и тепло на все другие; лишь на нем основывается поступательное движение всеобщего духовного образования, и народ, который не ищет и не обретает вершины этого познания в поэзии, философии и истории, лишается благотворного обратного воздействия, потому что он по своей вине не питает его более материалом, который один может сохранить в языке молодость и силу, блеск и красоту.

22. Это последнее и наиболее важное применение языка не может быть чуждым первоначальному его организму. В нем заложен зародыш дальнейшего развития, и ранее раздельные части сравнительного языкознания находят здесь свое соединение. На основе исследования грамматики и лексического запаса всех народов (в той мере, в какой мы располагаем для этого возможностями), а также на основе изучения письменных памятников их образованной части должно быть осуществлено связное и ясное изложение вида и степени мыслетворчества, достигнутого человеческими языками, и выявлена доля влияния различных качеств языков, находящих свое выражение в их строении.

23. Моим намерением здесь было обозрение сравнительного изучения языков в целом, установление цели этого изучения, а также доказательство того, что для достижения этой цели необходимо совместное рассмотрение происхождения и процесса завершения языков. Только в том случае, если мы будем проводить наше исследование в этом направлении, мы будем испытывать все меньше склонности трактовать языки как произвольные знаки и, проникая глубже в духовную жизнь, найдем в своеобразии их строения средство изучения и познания истины, а также форму возникновения сознания и его характерных особенностей.

О РАЗЛИЧИИ СТРОЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЯЗЫКОВ И ЕГО ВЛИЯНИИ НА ДУХОВНОЕ РАЗВИТИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА¹
(извлечения)

ПРЕДМЕТ НАСТОЯЩЕГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Разделение человеческого рода на народы и племена и различие их языков и диалектов взаимосвязаны, но находятся также в зависимости от третьего явления более высокого порядка — воссоз-

---

¹ W. Humbоldt, Ueber die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und ihren Einfluss auf die geistige Entwickelung des Menschengeschlechts. W. von Humboldt's Gesammelte Werke, 6. Band, Berlin, 1848.
Следует иметь в виду, что немецкие слова Geist и geistig имеют двоякое значение: в переводе на русский язык они могут означать «дух», «духовный», но также «ум», «мысль» и «умственный». В настоящем переводе повсюду даются только первые значения, так как в изложении Гумбольдта трудно во всех случаях их разграничить. (Примечание составителя.)

      Полный текст по изданию: Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию (М., 1984. - С. 307-323), в переводе Г.В.Рамишвили, см. на сайте philology.ru (Примечание веб-редактора).

85

дания человеческой духовной силы во все более новых и часто более высоких формах. В этом явлении они находят свое оправдание, а также в той мере, в какой исследование проникает в их связь, свое объяснение. Это неодинаковое по форме и степени проявление человеческой духовной силы, совершающееся на протяжении тысячелетий по всему земному шару, есть высшая цель всякого духовного процесса и конечная идея, к которой должна стремиться всемирная история. Подобное возвышение и расширение внутреннего бытия индивида является вместе с тем единственным, чем он, однажды достигнув, прочно обладает, а применительно к нации — той средой, в которой развиваются великие личности. Сравнительное изучение языков, тщательное исследование многообразия, в котором находят свое отражение способы решения общей для бесчисленных народов задачи образования языка, не достигнут своей высшей цели, если не подвергнется рассмотрению связь языка с формированием народного духа. Но проникновение в действительную сущность народа и во внутренние связи языка, точно так же как и отношения последнего к условиям образования языков вообще, полностью зависит от изучения общих духовных особенностей. Именно они в том виде, который им придает природа и положение, обусловливают характер народа — эту основу всех явлений жизни народа, его деяний, учреждений и мышления, иными словами всего, что составляет силу и достоинство народа и переходит в наследство от одного поколения другому. Язык, с другой стороны, есть орган внутреннего бытия, само это бытие, находящееся в процессе внутреннего самопознания и проявления. Язык всеми тончайшими фибрами своих корней связан с народным духом, и чем соразмернее этот последний действует на язык, тем закономернее и богаче его развитие. Поскольку же язык в своих взаимозависимых связях есть создание народного языкового сознания, постольку вопросы, касающиеся образования языка в самой внутренней их жизни, и одновременно вопросы возникновения его существеннейших различий нельзя исчерпывающе разрешить, если не возвыситься до этой точки зрения. Здесь, разумеется, не следует искать материала для сравнительного изучения языков, которое по самой своей природе может быть только историческим; но только таким путем можно постигнуть первичную связь явлений и познать язык как внутренне взаимосвязанный организм, что способствует правильной оценке и каждого явления в отдельности.

В настоящем исследовании я и буду рассматривать различие языков и разделение народов в связи с проявлением человеческой духовной силы во всех ее меняющихся видах и формах, поскольку оба эти явления способны содействовать пониманию друг друга.

86
  ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ О ПУТЯХ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

Создание языка обусловлено внутренней потребностью человечества. Он не только внешнее средство общения людей в обществе, но заложен в природе самих людей и необходим для развития их духовных сил и образования мировоззрения, которого человек только тогда может достичь, когда свое мышление ясно и четко ставит в связь с общественным мышлением. Если каждый язык рассматривать как отдельную попытку, а ряд языков как совокупность таких попыток, направленных на удовлетворение указанной потребности, можно констатировать, что языкотворческая сила человечества будет действовать до тех пор, пока в целом или по частям она не создаст того, что наиболее совершенным образом сможет удовлетворить предъявляемым требованиям. В соответствии с этим положением даже и те языки и языковые семейства, которые не обнаруживают между собой никаких исторических связей, можно рассматривать как разные ступени процесса их образования. А если это так, то эту связь внешне не объединенных между собой явлений следует искать в общей внутренней причине, которой может быть только развитие творческой силы. Язык является одним из тех явлений, которые стимулируют общечеловеческую духовную силу к постоянной деятельности. Выражаясь другими словами, в данном случае можно говорить о стремлении раскрыть полноту языка в деятельности. Проследить и описать это стремление составляет задачу языковеда в ее конечном, но и первостепеннейшем итоге.

ВОЗДЕЙСТВИЕ ОСОБОЙ ДУХОВНОЙ СИЛЫ. ЦИВИЛИЗАЦИЯ, КУЛЬТУРА И ОБРАЗОВАНИЕ

... Потребность в понятии и обусловленное этим стремление к его уяснению должны предшествовать слову, которое есть выражение полной ясности понятия. Но если исходить только из этого взгляда и все различие в преимуществах отдельных языков искать лишь на этом пути, можно впасть в роковую ошибку и не постичь истинной сущности языка. Неправильной уже сама по себе является попытка определить круг понятий данного народа в данный период его истории исходя из его словаря. Не говоря уже о неполноте и случайности тех словарей неевропейских народов, которыми мы располагаем, в глаза бросается то обстоятельство, что большое количество понятий, в особенности нематериального характера, которые особенно охотно принимаются в расчет при подобных сопоставлениях, может выражаться посредством необычных и потому неизвестных метафор или же описательно. Более решающим в этом отношении обстоятельством является то, что в кругу понятий в языке каждого, даже нецивилизованного, народа наличествует некая совокупность идeй, соответствующая безгра-

87

ничным возможностям человеческого прогресса, откуда можно без посторонней помощи черпать все, в чем испытывает потребность человечество. Не следует называть чуждым для языка то, что в зародыше обнаруживается в этих недрах. Фактическим доказательством в данном случае являются языки первобытных народов, которые (как, например, филиппинские и американские языки) уже давно обрабатываются миссионерами. В них без использования чужих выражений находят обозначения даже чрезвычайно абстрактные понятия. Было бы, впрочем, интересно выяснить, как понимают туземцы эти слова. Так как они образованы из элементов их же языка, то обязательно должны быть связаны между собой какой-то смысловой общностью.

Но основная ошибка точки зрения заключается в том, что она представляет язык в виде некоей области, пространства которой постепенно расширяются посредством, своеобразного и чисто внешнего завоевания. Эта точка зрения проходит мимо действительной природы языка и его существеннейших особенностей. Дело не в том, какое количество понятий обозначает язык своими словами. Это происходит само по себе, если только язык следует тем путем, который определила для него природа. И не с этой стороны следует судить о языке. Действительное и основное воздействие языка на человека обусловливается его мыслящей и в мышлении творящей силой; эта деятельность имманентна и конструктивна для языка.

ПЕРЕХОД К БЛИЖАЙШЕМУ РАССМОТРЕНИЮ ЯЗЫКА

Мы достигли, таким образом, понимания того, что в первичном образовании человеческого рода язык составляет первую и необходимую ступень, откуда можно проследить развитие народа в направлении его прогресса. Возникновение языков обусловливается теми же причинами, что и возникновение духовной силы, и в то же время язык остается постоянным стимулирующим принципом последней. Язык и духовные силы функционируют не раздельно друг от друга и не последовательно один за другим, но составляют нераздельную деятельность разума. Народ, свободно создавая свой язык как орудие человеческой деятельности, достигает вместе с тем чего-то высшего; вступая на путь художественного творчества и раздумий, народ оказывает обратное воздействие на язык. Если первые и даже грубые и неоформившиеся опыты интеллектуальных устремлений можно называть литературой, то язык идет тем же путем и в неразрывной связи с ней.

Духовное своеобразие и строение языка народа настолько глубоко проникают друг в друга, что, коль скоро существует одно, другое можно вывести из него. Умственная деятельность и язык способствуют созданию только таких форм, которые могут удовлетворить их обоих. Язык есть как бы внешнее проявление духа на-

88

рода; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык — трудно себе представить что-либо более тождественное. Каким образом, они сливаются в единый и недоступный нашему пониманию источник, остается для нас необъяснимым. Не пытаясь определить приоритет того или другого, мы должны видеть в духовной силе народа реальный определяющий принцип и действительное основание различия языков, так как только духовная сила народа является жизненным и самостоятельным явлением, а язык зависит от нее. Если только язык тоже обнаруживает творческую самостоятельность, он теряется за пределами области явлений в идеальном бытии. Хотя в действительности мы имеем дело только с говорящими людьми, мы не должны терять из виду реальных отношений. Если мы и разграничиваем интеллектуальную деятельность и язык, то в действительности такого разделения нет. Мы по справедливости представляем себе язык чем-то более высоким, нежели человеческий продукт, подобный другим продуктам духовной деятельности; но дело обстояло бы иначе, если бы человеческая духовная сила была доступна нам не в отдельных проявлениях, но ее сущность была бы открыта нам во всей своей непостижимой глубине и мы могли бы познать связь человеческих индивидов, так как язык поднимается над раздельностью индивидов. В практических целях важно не останавливаться на низшем принципе объяснения языка, но подниматься до указанного высшего и конечного и в качестве твердой основы для всего духовного образования принять положение, в соответствии с которым строение языков человеческого рода различно, потому что различными являются и духовные особенности народов.

Переходя к объяснению различия строения языков, не следует проводить исследование духовного своеобразия обособленно, а затем переносить его на особенности языка. В ранние эпохи, к которым относит нас настоящее рассуждение, мы знаем народы вообще только по их языкам и при этом не в состоянии определить точно, какому именно из народов, известных нам по происхождению и историческим отношениям, следует приписать данный язык. Так, зенд является для нас языком народа, относительно которого мы можем строить только догадки. Среди всех прочих явлений, по которым познается дух и характер, язык является единственно пригодным к тому, чтобы проникнуть к самым тайным путям. Если, следовательно, рассматривать языки в качестве основы для объяснения последовательного духовного развития, то их возникновение следует приписывать интеллектуальному своеобразию и отыскивать характер своеобразия каждого языка в отдельности, в его строении. С тем чтобы намеченный путь рассуждения мог быть завершен, необходимо глубже вникнуть в природу языков и в их различия и таким путем поднять сравнительное изучение языков на высшую и конечную ступень.

89
ФОРМА ЯЗЫКОВ

Чтобы можно было успешно идти по указанному пути, необходимо установить определенное направление в исследовании языка. Язык следует рассматривать не как мертвый продукт, но как созидающий процесс, надо абстрагироваться от того, что он функционирует в качестве обозначения предметов и как средство общения, и, напротив того, с большим вниманием отнестись к его тесной связи с внутренней, духовной деятельностью и к взаимному влиянию этих двух явлений. Успехи, которыми увенчалось изучение языков в последние десятилетия, облегчают обзор предмета во всей совокупности его черт. Ныне можно ближе подойти к выяснению тех особых путей, идя которыми различным образом подразделяемые, изолированные или же связанные между собой народные образования человеческого рода создавали свои языки. Именно здесь находится причина различия строения человеческих языков и его влияния на процесс развития духа, что и составляет предмет нашего исследования.

Но как только мы вступаем на этот путь исследования, мы тотчас сталкиваемся с существенной трудностью. Язык предстает перед нами во множестве своих элементов: слов, правил, аналогий и всякого рода исключений. Испытываешь смущение оттого, что всё это многообразие явлений, которое, как его ни классифицируй, представляется хаосом, следует приравнять к единству человеческого духа. Если мы даже и располагаем всеми необходимыми лексическими и грамматическими данными двух важных языковых семей — санскритской и семитской, мы все же еще не в состоянии обрисовать характер каждой из них в таких простых чертах, посредством которых эти языки можно было бы успешно сравнивать друг с другом и по их отношению к духовным силам народа определять принадлежащее им место среди всех других типов языков. Для этого необходимо отыскать общий источник отдельных своеобразий, соединить разрозненные части в органическое целое. Только таким образом можно удержать вместе все частности. И поэтому, чтобы сравнение характерных особенностей строения различных языков было успешным, необходимо тщательно исследовать форму каждого из них и таким путем определить способ, каким языки решают вообще задачу формирования языка. Но так как понятие формы языка истолковывается различно, я считаю необходимым сначала объяснить, в каком смысле я употребляю его в настоящем исследовании. Это тем более необходимо, что мы здесь будем говорить не о языке вообще, а об отдельных языках различных народностей. В этой связи важно четко отграничить отдельный язык, с одной стороны, от семьи языков, а с другой — от диалекта и вместе с тем определить, что следует понимать под одним и тем же языком, имея в виду, что с течением времени он подвергается значительным изменениям.

По своей действительной сущности язык есть нечто постоянное

90

и вместе с тем в каждый данный момент преходящее. Даже его фиксация посредством письма представляет далеко не совершенное мумиеобразное состояние, которое предполагает воссоздание его в живой речи. Язык есть не продукт деятельности (ergon), a деятельность (energeia). Его истинное определение поэтому может быть только генетическим. Язык представляет собой беспрерывную деятельность духа. стремящуюся превратить звук в выражение мысли. В строгом и ближайшем смысле это определение пригодно для всякого акта речевой деятельности, но в подлинном и действительном смысле под языком можно понимать только всю совокупность актов речевой деятельности. В беспорядочном хаосе слов и правил, который мы обычно именуем языком, наличествуют только отдельные элементы, воспроизводимые — и притом неполно; — речевой деятельностью; необходима все повторяющаяся деятельность, чтобы можно было познать сущность живой речи и создать верную картину живого языка. По разрозненным элементам нельзя познать того, что есть высшего и тончайшего в языке, это можно постичь и ощутить только в связной речи, что является лишним доказательством в пользу того, что сущность языка заключается в его воспроизведении. Именно поэтому во всех исследованиях, стремящихся вникнуть в живую сущность языка, следует в первую очередь сосредоточивать внимание на связной речи. Расчленение языка на слова и правила — это только мертвый продукт научного анализа.

Определение языка как деятельности духа правильно и адекватно уже и потому, что бытие духа вообще может мыслиться только в деятельности. Расчленение строения языков, необходимое для их изучения, может привести к выводу, что они представляют собой некий способ достижения определенными средствами определенной цели; в соответствии с этим выводом язык превращается в создателя народа. Возможность недоразумений подобного порядка оговорена уже выше, и поэтому нет надобности их снова разъяснять.

Как я уже указывал, при изучении языков мы находимся, если так можно выразиться, на полпути их истории, и ни один из известных нам народов или языков нельзя назвать первобытным. Так как каждый язык наследует свой материал из недоступных нам периодов доистории, то духовная деятельность, направленная на выражение мысли, имеет дело уже с готовым материалом: она не создает, а преобразует.

Эта деятельность осуществляется постоянным и однородным образом. Это происходит потому, что она обусловливается духовной силой, которая не может преступать определенные, и притом не очень широкие, границы, так как указанная деятельность имеет своей задачей взаимное общение. Никто не должен говорить с другим иначе, чем этот другой говорил бы при равных условиях. Кроме того, унаследованный материал не только одинаков, но, имея единый источник, он близок и общему умонастроению. Постоянное и единообразное в этой деятельности духа, возвышающей

91

артикулированный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности, и составляет форму языка.

При этом определении форма языка представляется научной абстракцией. Но было бы абсолютно неправильным рассматривать ее в качестве таковой — как умозаключение, не имеющее реального бытия. В действительности она представляет собой сугубо индивидуальный способ, посредством которого народ выражает в языке мысли и чувства. Но так как нам не дано познать форму языка во всей ее совокупности и цельности и так как мы узнаем о ее сущности только по отдельным проявлениям, то нам не остается ничего другого, как формулировать ее регулярность виде мертвого общего понятия. Сама же по себе внутренняя форма едина и жива.

Трудность исследования самых тонких и самых важных элементов языка нередко заключается в том, что в общей картине языка наше чувство с большой ясностью воспринимает отдельные его преходящие элементы, но нам не удается с достаточной полнотой формулировать воспринятое в четких понятиях. С подобной трудностью предстоит и нам бороться. Характерная форма языка отражается в его мельчайших элементах, и вместе с тем каждый из этих элементов тем или иным и не всегда ясным образом определяется языком. Вместе с тем едва ли в языке можно обнаружить моменты, относительно которых можно сказать, что они сами по себе и в отдельности являются решающими для определения характера языка. В каждом языке можно найти многое, что, не искажая его формы, можно представить по-иному. Обращение к общему впечатлению помогает и раздельному рассмотрению. Но в этом случае можно достичь и противоположного результата. Резко индивидуальные черты сразу бросаются в глаза и бездоказательно влияют на чувство. В этом отношении языки можно сравнить с человеческими физиономиями: сравнивая их между собой, живо чувствуешь их различия и сходства, но никакие измерения и описания каждой черты в отдельности и в их связи не дают возможности сформулировать их своеобразие в едином понятии. Своеобразие физиономии состоит в совокупности всех черт, но зависит и от индивидуального восприятия; именно поэтому одна и та же физиономия представляется каждому человеку по-разному. Так как язык, какую бы форму он ни принимал всегда есть духовное воплощение индивидуально-народной жизни, необходимо учитывать это обстоятельство; как бы мы ни разъединяли и ни выделяли все то, что воплощено в языке, в нем всегда многое остается необъясненным, и именно здесь скрывается загадка единства и жизненности языка. Ввиду этой особенности языков описание их формы не может быть абсолютно полным, но достаточным, чтобы получить о них общее представление. Поэтому понятие формы языка открывает исследователю путь к постижению тайн языка и выяснению его природы. Если он пренебрежет этим путем, многие моменты останутся неизу-

92

ченными, другие — необъясненными, хотя объяснение их вполне возможно, и, наконец, отдельные факты будут представляться разъединенными там, где в действительности их соединяет живая связь.

Из всего сказанного с полной очевидностью явствует, что под формой языка разумеется отнюдь не только так называемая грамматическая форма. Различие, которое мы обычно проводим между грамматикой и лексикой, имеет лишь практическое значение для изучения языков, но для подлинного языкового исследования не устанавливает ни границ, ни правил. Понятие формы языка выходит далеко за пределы правил словосочетаний и даже словообразований, если разуметь под последними применение известных общих логических категорий действия, субстанции, свойства и т. д. к корням и основам. Образование основ само должно быть объяснено формой языка, так как без применения этого понятия останется неопределенной и сущность языка.

Форме противостоит, конечно, материя, но, чтобы найти материю формы языка, необходимо выйти за пределы языка. В пределах языка материю можно определять только по отношению к чему-либо, например основы соотносительно со склонением. Но то, что в одном отношении считается материей, в другом может быть формой. Заимствуя чужие слова, язык может трактовать их как материю, но материей они будут только по отношению к данному языку, а не сами по себе. В абсолютном смысле в языке не может быть материи без формы, так как все в нем направлено на выполнение определенной задачи, а именно на выражение мысли. Эта деятельность начинается уже с первичного его элемента — артикулированного звука, который становится артикулированным только вследствие процесса оформления. Действительная материя языка — это, с одной стороны, звук вообще, а с другой — совокупность чувственных впечатлений и непроизвольных движений духа, предшествующих образованию понятия, которое совершается с помощью языка.

Ясно поэтому, что для того, чтобы составить представление о форме языка необходимо обратить особое внимание на реальные свойства его звуков. С алфавита начинается исследование формы языка¹, он должен служить основой для исследования всех частей языка. Вообще понятием формы отнюдь не исключается из языка все фактическое и индивидуальное; напротив того, в него включается только действительно исторически обоснованное, точно так же как и все самое индивидуальное. Можно сказать, что, следуя только этим путем, мы обеспечиваем исследование всех частностей, которые при другом методе легко проглядеть. Это ведет, конечно, к утомительным и часто уходящим в мелочи изысканиям, но именно эти мелочи и составляют общее впечатление языка, и нет ничего более несообразного с исследованием языка, чем поиски

---

¹ В. Гумбольдт, как и все современные ему языковеды, отождествлял букву и звук. (Примечание составителя.)

93

в нем только великого, идеального, господствующего. Необходимо тщательное проникновение во все грамматические тонкости слов и их элементов, чтобы избежать ошибок в своих суждениях. Само собой разумеется, что эти частности входят в понятие формы языка не в виде изолированных фактов, но только в той мере, в какой в них вскрывается способ образования языка. Посредством описания формы следует устанавливать тот специфический путь, которым идет к выражению мысли язык и народ, говорящий на нем. Надо стремиться к тому, чтобы быть в состоянии установить, чем отличается данный язык от других как в отношении своих целей, так и по своему влиянию на духовную деятельность народа. По самой своей природе форма языка, в противоположность материи, есть восприятие отдельных элементов языка в их духовном единстве. Такое единство мы обнаруживаем в каждом языке, и посредством этого единства народ усваивает язык, который передается ему по наследству. Подобное единство должно найти отражение и в описании, и только тогда, когда от разрозненных элементов поднимаются до этого единства, получают действительное представление о самом языке. В противном случае мы подвергаемся опасности не понять указанные элементы в их действительном своеобразии и тем более в их реальных связях.

С самого начала следует отметить, что тождество и родство языков должно основываться на тождестве и родстве форм, так как действие может быть равным только причине. Одна только форма решает, с какими другими языками родствен данный язык. Это, в частности, относится и к языку кави, который, сколько бы он санскритских слов ни включил в себя, не перестает быть малайским языком. Формы многих языков могут сходиться в более общей форме, и, действительно, мы наблюдаем это в отношении всех языков, поскольку речь идет о самых общих чертах: о связях и отношениях представлений, необходимых для обозначения понятий и словосочетаний; о сходстве органов речи, которые по своей природе могут артикулировать определенное количество звуков; наконец, об отношениях между отдельными гласными и согласными и известными чувственными восприятиями, вследствие чего в разных языках возникает тождество обозначений, не имеющее никакого отношения к генетическим связям. В языке таким чудесным образом сочетается индивидуальное со всеобщим, что одинаково правильно сказать, что весь род человеческий говорит на одном языке и что каждый человек обладает своим языком. Но среди прочих сходных явлений, связывающих языки, особенно выделяется их общность, основывающаяся на генетическом родстве народов. Здесь не место говорить о том, как велика и какого характера должна быть эта общность, чтобы можно было с уверенностью говорить о генетическом родстве языков, не подтвержденном историческими свидетельствами. Мы ограничимся только указанием на применение развитого нами понятия формы языка к генетически родственным языкам. Из всего изложенного с полной очевидностью

94

явствует, что форма отдельных генетически родственных языков должна находиться в соответствии с формой всего семейства. В них не может быть, что было бы несогласно с общей формой; более того каждая их особенность, как правило, тем или иным образом обусловливается этой общей формой. В каждом семействе существуют языки, которые чище и полнее других сохранили первоначальную форму. В данном случае речь идет о языках, развивающихся друг из друга, когда, следовательно, реально существующая материя (в описанном выше смысле) передается от народа к народу (этот процесс редко удается проследить с точностью) и подвергается преобразованию. Но само это преобразование может осуществляться только родственным образом, учитывая общность характера представлений и идейной направленности вызывающей его духовной силы, сходство речевых органов и унаследованных артикуляционных привычек и, наконец, тождество внешних исторических влияний.

ПРИРОДА И СВОЙСТВА ЯЗЫКА ВООБЩЕ

Так как различие языков основывается на их форме, а эта последняя находится в тесной связи с мировоззрением народа и с той силой, которая создает и преобразует ее, то представляется необходимым подробней остановиться на этих понятиях.

При рассмотрении языка вообще или же при анализе конкретных и отличающихся друг от друга языков мы сталкиваемся с двумя явлениями — звуковой формой и ее употреблением для обозначения предметов и для связи мыслей. Процесс употребления обусловливается требованиями, которые предъявляет мышление к языку, вследствие чего возникают общие законы языка. Эти законы в своем первоначальном направлении (если не считать своеобразия духовных склонностей людей и их последующего развития) едины для всех. Напротив того, звуковая форма составляет конституирующий и ведущий принцип различия языков как сама по себе, так и в качестве стимулирующей или препятствующей силы, противопоставляющей себя внутренней тенденции языка. Как часть человеческого организма, тесно связанная с внутренними духовными силами, она находится в зависимости от общих склонностей народа, но сущность и причины этой зависимости представляют непроницаемую тайну.

На основе обоих этих явлений и их глубокого взаимопроникновения образуется индивидуальная форма каждого языка; изучение и описание связей этих явлений составляет задачу языкового анализа. В основу подобного исследования должен быть положен верный и строгий взгляд на язык, на глубину его начал и на обширность его объема. На этом мы и остановимся.

Я намереваюсь исследовать функционирование языка в самом широком плане — не только в его связях с речью и составом его лексических элементов как непосредственных продуктов речи,

95

но и в отношении к деятельности мышления и восприятия. Рассмотрению будет подвергнут весь путь, на котором язык, исходя от духа, оказывает на него обратное воздействие.

Язык есть орган, образующий мысль. Умственная деятельность — совершенно духовная, глубоко внутренняя и проходящая бесследно — посредством звука речи материализуется и становится доступной для чувственного восприятия. Деятельность мышления и язык представляют поэтому неразрывное единство. В силу необходимости мышление всегда связано со звуком языка, иначе оно не достигает ясности и представление не может превратиться в понятие. Неразрывная связь мышления, органов речи и слуха с языком обусловливается первичным и необъяснимым в своей сущности устройством человеческой природы.

Общность звука с мыслью сразу же бросается в глаза. Как мысль, подобно молнии, сосредоточивает всю силу представления в одном мгновении своей вспышки, так и звук возникает как четко ограниченное единство. Как мысль охватывает всю душу, так и звук обладает силой потрясать всего человека. Эта особенность звука, отличающая его от других чувственных восприятии, покоится, очевидно, на том, что слух (в отличие от других органов чувств) через посредство движения звучащего голоса получает впечатление настоящего действия, возникающего в глубине живого существа, причем в членораздельном звуке проявляет себя мыслящая сущность, а в нечленораздельном — чувствующая. Как мышление в своих человеческих отношениях есть стремление из тьмы к свету, от ограниченности к бесконечности, так и звук устремляется из груди наружу и находит замечательно подходящий для него проводник в воздухе — этом тончайшем и легчайшем из всех подвижных элементов, мнимая нематериальность которого лучше всего символизирует дух. Четкая определенность речевого звука необходима разуму для восприятия предметов. Как предметы внешнего мира, так и возбуждаемая внутренними причинами деятельность одновременно воздействуют на человека множеством своих признаков. Но разум стремится к выявлению в предметах общего, он расчленяет и соединяет и свою высшую цель видит в образовании все более и более объемлющих единств. Он воспринимает предметы в виде определенных единств и поэтому нуждается в единстве звука, чтобы представлять их. Но звук не устраняет других воздействий, которые способны оказать предметы на внешнее или внутреннее восприятие; он становится их носителем и своим индивидуальным качеством указывает на качества обозначаемого предмета, так как его индивидуальное качество всегда соответствует свойствам предмета и тем впечатлениям, которые предмет оказывает на восприятие говорящего. Вместе с тем звук допускает безграничное множество модификаций, четко выделяющихся и не сливающихся друг с другом при связях звука, что не свойственно в такой степени никакому другому чувственному восприятию. Интеллектуальная деятельность не ограничивается одним рассудком, но воздействует

96

на всего человека, и звук голоса принимает в этом большое участие. Он возникает в груди как трепетный тон, как дыхание самого бытия; помимо языка, он способен выражать боль и радость, отвращение и желание; порожденный жизнью, он вдыхает ее в чувство; подобно самому языку, он отражает вместе с обозначаемым объектом и вызываемые им чувства и во все повторяющихся актах объединяет в себе мир и человека или, иными словами, свою деятельность со своей восприимчивостью. Речевому звуку соответствует и вертикальное положение человека (в чем отказано животному); оно даже вызвано звуком. Речь не может простираться по земле, она свободно льется от уст к устам, сопровождаясь выражением взгляда и лица или жестом руки и выступая в окружении всего того, что делает человека человеком.

После этих предварительных замечаний относительно соответствия звука духовным процессам мы можем детальней рассмотреть связь мышления с языком. Посредством субъективной деятельности в мышлении образуется объект. Ни один из видов представлений не образуется только как голое восприятие посредством созерцания существующего предмета. Деятельность чувств должна объединиться с внутренним духовным процессом, и лишь эта связь обусловливает возникновение представления, которое, противопоставляясь субъективному моменту, превращается в объект, но посредством нового акта восприятия опять становится субъективным. Но все это может происходить только при посредстве языка. С его помощью духовное стремление прокладывает себе путь через уста во внешний мир, и затем результат этого стремления в виде слова через слух возвращается назад. Таким образом, представление объективируется, не отрываясь в то же время от субъекта. И все это возможно лишь с помощью языка; без описанного процесса объективизации и возвращения к субъекту, совершающегося посредством языка и тогда, когда мышление происходит молча, невозможно образование понятий, а тем самым и действительного мышления. Даже и не касаясь потребностей общения людей друг с другом, можно утверждать, что язык есть обязательная предпосылка мышления и в условиях полной изоляции человека. Но в действительности язык всегда развивается только в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено, что его слова понятны также и другим. Когда мы слышим образованное нами слово в устах других, объективность его увеличивается, а субъективность при этом не испытывает никакого ущерба, так как все люди ощущают себя как единство. Более того, субъективность тоже усиливается, так как преобразованное в слово представление перестает быть исключительной принадлежностью лишь одного субъекта. Переходя к другим, оно становится общим достоянием всего человеческого рода; в этом общем достоянии каждый человек обладает своей модификацией, которая, однако, всегда нивелируется и совершенствуется индивидуальными модификациями других людей. Чем шире и оживленней общественное воздействие

97

на язык, тем более он выигрывает при прочих равных обстоятельствах.

То, что язык делает необходимым в простом процессе образования мысли, беспрестанно повторяется во всей духовной жизни человека — общение посредством языка обеспечивает уверенность и стимул. Мысль требует одинакового с нею и вместе с тем отличного от нее. Одинаковое побуждает ее к действию, а посредством отличного она испытывает существо своих внутренних порождений. Хотя основа познания истины и ее достоверности заложена в самом человеке, его устремление к ней всегда подвержено опасностям заблуждения. Отчетливо сознавая свою ограниченность, человек оказывается вынужденным рассматривать истину как лежащую вне его самого, и одним из самых мощных средств приближения к ней и измерения расстояния до нее является постоянное общение с другими. Речевая деятельность даже в самых своих простейших формах есть соединение индивидуальных восприятии с общей природой человека.

Так же обстоит дело и с пониманием. Оно может осуществляться не иначе как посредством духовной деятельности, в соответствии с чем речь и понимание есть различные формы деятельности языка. Процесс речи нельзя сравнивать с простой передачей материала. Слушающий, так же как и говорящий, должен его воссоздать своею внутренней силой, и все, что он воспринимает, сводится лишь к стимулу, вызывающему тождественные явления. Поэтому для человека естественно тотчас воспроизвести понятое в своей речи. Таким образом, в каждом человеке заложен язык в его полном объеме, что означает лишь то, что в каждом человеке заложено стремление, регулируемое, стимулируемое и ограничиваемое определенной силой, осуществлять деятельность языка в соответствии со своими внешними или внутренними потребностями, притом таким образом, чтобы быть понятым другими.

При рассмотрении элементов языка не подтверждается мнение, что он лишь обозначает предметы, доступные нашему восприятию. Это мнение не исчерпывает глубокого содержания языка. Как без языка не может быть понятия, так для души не может быть и никакого предмета, потому что только посредством понятия душе раскрывается сущность даже внешних явлений. Но в образовании и употреблении языка находит свое отражение характер субъективного восприятия предметов. Возникающее на основе этого восприятия слово не есть простой отпечаток предмета самого по себе, но его образ, который он создает в душе. Так как ко всякому объективному восприятию неизбежно примешивается субъективное, то каждую человеческую индивидуальность независимо от языка можно считать носителем особого мировоззрения. Само его образование осуществляется через посредство языка, так как слово в противоположность душе превращается в объект всегда с при-

98

месью собственного значения и таким образом привносит новое своеобразие. Но в этом своеобразии, так же как и в речевых звуках, в пределах одного языка наблюдается всепроникающая тождественность, а так как к тому же на язык одного народа воздействует однородное субъективное начало, то в каждом языке оказывается заложенным свое мировоззрение. Если звук стоит между предметом и человеком, то весь язык в целом находится между человеком и воздействующей на него внутренним и внешним образом природой. Человек окружает себя миром звуков, чтобы воспринять и усвоить мир предметов. Это положение ни в коем случае не выходит за пределы очевидной истины. Так как восприятие и деятельность человека зависят от его представлений, то его отношение к предметам целиком обусловлено языком. Тем же самым актом, посредством которого он из себя создает язык, человек отдает себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг. Изучение иностранного языка можно было бы поэтому уподобить приобретению новой точки зрения в прежнем миропонимании; до известной степени фактически так дело и обстоит, потому что каждый язык образует ткань, сотканную из понятий и представлений некоторой части человечества; и только потому, что в чужой язык мы в большей или меньшей степени переносим свое собственное миропонимание и свое собственное языковое воззрение, мы не ощущаем с полной ясностью результатов этого процесса.

Язык как совокупность его продуктов отличается от отдельных актов речевой деятельности; на этом положении следует несколько задержаться. Язык в полном своем объеме содержит все, что облекается в звук. Но как невозможно исчерпать содержание мышления во всей бесконечности его связей, так невозможно это сделать и в отношении того, что получает обозначение и соединение в языке. Наряду с уже оформившимися элементами язык состоит из способов, с помощью которых продолжается деятельность духа, указывающего языку его пути и формы. Уже прочно оформившиеся элементы образуют в известном смысле мертвую массу, но в ней заключается живой зародыш нескончаемых формаций. Поэтому в каждый момент и в каждый период своего развития язык, подобно самой природе, представляется человеку — в отличие от всего уже познанного и продуманного им — в виде неисчерпаемой сокровищницы, в которой он вновь и вновь открывает неизведанные ценности и неиспытанные чувства. Это качество языка проявляется во все новом виде в каждом случае обращения к нему, и человек нуждается в нем для воодушевления к продолжению умственного стремления и дальнейшего развертывания его духовной жизни, чтобы наряду с завоеванными областями его взору всегда были открыты бесконечные и постепенно проясняющиеся пространства.

99
ЗВУКОВАЯ СИСТЕМА ЯЗЫКОВ

...Под словами следует понимать знаки отдельных понятий. Слоги образуют звуковое единство, но становятся словами только тогда, когда получают значение, для чего часто необходимо соединение нескольких слогов. Таким образом, в слове всегда наличествует двоякое единство — звука и понятия. Посредством этого слова превращаются в подлинные элементы речи, так как слоги, лишенные значения, нельзя назвать таковыми. Если язык представлять в виде особого и объективировавшегося самого по себе мира, который человек создает из впечатлений, получаемых от внешней действительности, то слова образуют в этом мире отдельные предметы, отличающиеся индивидуальным характером также и в отношении формы. Речь течет непрерывным потоком, и говорящий, прежде чем задуматься над языком, имеет дело только с совокупностью подлежащих выражению мыслей. Нельзя себе представить, чтобы создание языка начиналось с обозначения словами предметов, а затем уже происходило соединение слов. В действительности речь строится не из предшествующих ей слов, а, наоборот, слова возникают из речи. Но слова оказывается возможным выделить даже и в самой грубой и неупорядоченной речи, так как словообразование составляет существенную потребность речи. Слово образует границу, вплоть до которой язык в своем созидательном процессе действует самостоятельно. Простое слово подобно совершенному и возникшему из языка цветку. Словом язык завершает свое созидание. Для предложения и речи язык устанавливает только регулирующие схемы, предоставляя индивидуальное оформление их произволу говорящего.

...Звуковая форма есть выражение, которое язык создает для мышления. Но ее можно представлять себе и в виде здания, в которое встраивается язык. Понятие творчества в полном и действительном смысле применимо только к первоначальному изобретению языка, т. е. к состоянию, которого мы не знаем, а предполагаем в качестве обязательной гипотезы. В средних периодах развития языка возможно лишь приспособление существующей звуковой формы к внутренним потребностям языка...

ВНУТРЕННЯЯ ФОРМА ЯЗЫКА

Все преимущества благозвучных и богатых звуковых форм, даже и в сочетании с упорядоченностью их произношения, еще не способны создать достойные духа языки, если только лучистая ясность направленных на язык идей не наполнит их своим светом и теплотой. Именно эта совершенно внутренняя и чисто интеллектуальная сторона звуковых форм, собственно, и составляет язык; она есть не что иное, как употребление, которое делает из звуковой формы языковое творчество; именно посредством нее язык оказывается способным придать выражение всему, к чему в про-

100

цессе образования идей стремятся лучшие умы каждого поколения. Это ее свойство зависит от согласия и совместного действия, которые наблюдаются как в законах функционирования этой стороны, так и между законами созерцания, мышления и чувства. Духовная способность, однако, имеет свое бытие лишь в своей деятельности, которая представляет собой следующие друг за другом вспышки силы, взятые в своей совокупности и направленные по определенному пути.

Эти законы, следовательно, не что иное, как пути, по которым идет духовная деятельность в языковом творчестве, или, употребляя другое сравнение, формы, в которых эта последняя выражает звуки. Не существует ни одной силы духа, которая не принимала бы в этом участия; нет ничего внутри человека настолько глубокого, настолько тонкого и всеобъемлющего, что не переходило бы в язык и не было бы через его посредство познаваемым. Интеллектуальные преимущества языков поэтому покоятся исключительно на упорядоченной, твердой и ясной духовной организации народов в эпохи их образования или преобразования, они представляют их картину или даже непосредственный отпечаток.

Может показаться, что все языки в интеллектуальном отношении одинаковы. Бесконечное многообразие звуковых форм представляется понятным, так как в чувственном и телесном отношениях индивидуальность обусловливается таким количеством разнородных причин, что невозможно даже перечислить все богатство их разнообразия. Но что касается интеллектуальной стороны языка, то она в силу того, что покоится только на независимой духовной деятельности, а кроме того, имеет своим основанием равенство целей и средств у всех людей, должна была бы быть одинаковой. И действительно, эта сторона языка обладает большой однородностью. Но и в ней обнаруживаются значительные различия, обусловленные множеством причин. С одной стороны, эти различия обусловливаются наличием разных степеней влияния языкотворческой силы как в общем плане, так и применительно к ее взаимодействиям с проявляющимися в ней тенденциями. С другой стороны, здесь действуют силы, деятельность которых не представляется возможным измерить посредством разума и определить с помощью понятий. Фантазия и чувство вызывают индивидуальные образы, в которых отражается индивидуальный характер народа, и в этом случае, как это имеет, место во всех индивидуальных явлениях, многообразие форм, в которое облекается одно и то же содержание, может быть бесконечным.

Но и в собственно идеальной стороне языка, зависящей лишь от связи понятий, обнаруживаются различия, которые происходят в результате неправильных или несовершенных комбинаций. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к собственно грамматическим законам. Так, например, формы, образующиеся в системе глагола в соответствии с потребностями речи, должны были бы быть одинаковыми во всех языках как в количественном отноше-

101

нии, так и в отношении их признаков, по которым они классифицируются по определенным разрядам, так как эти формы можно определить как простые производные понятий. А вместе с тем, сравнивая в этом отношении санскрит с греческим, мы с удивлением видим, что в санскрите понятие наклонения осталось не только неразвитым, но было неправильно истолковано при самом образовании языка, так как не было отграничено от понятия времени. Именно поэтому оно неудачно связывается с понятием времени и неполно проводится по всем временам.

...Как в звуковой форме важнейшими моментами являются обозначение понятий и законы словосочетаний, так и во внутренней, интеллектуальной стороне языка дело обстоит подобным же образом. При обозначении здесь, как и там, следует различать два момента: ищутся выражения для совершенно индивидуальных предметов или же изображаются отношения, которые, прилагаясь к целому ряду предметов, сводятся по форме к одному общему понятию. Таким образом, фактически приходится иметь дело с тремя случаями. Обозначение понятий, к которым относятся первые два случая, у звуковой формы приводит к созданию слов, которым во внутренней стороне языка соответствует образование понятий. Чтобы артикуляционное чувство могло найти необходимые для обозначения звуки, нужно, чтобы во внутренней сфере каждое понятие было отмечено каким-либо свойственным ему признаком или было поставлено в связь с другими понятиями. Так обстоит дело даже и в отношении внешних, телесных, чувственно воспринимаемых предметов. И в этом случае слово не является эквивалентом чувственно воспринимаемого предмета, но пониманием его, закрепляемым в языке посредством найденного для него слова. Здесь находится главный источник многообразия обозначения одного и того же предмета. Если, например, в санскрите слон называется либо дважды пьющим, либо двузубым, либо снабженным рукой, то в данном случае обозначаются различные понятия, хотя имеется в виду один и тот же предмет. Это происходит потому, что язык обозначает не сами предметы, а понятия, которые дух независимо от них образует в процессе языкотворчества. И именно об этом образовании понятий, которое следует рассматривать как глубоко внутренний процесс, опережающий чувство артикуляции, и идет в данном случае речь. Впрочем, это разграничение проводится в целях анализа языка, а в природе оно не существует.

С другой точки зрения, два последних случая из трех вышеописанных находятся в более близких отношениях. Общие отношения подлежащих обозначению отдельных предметов и грамматические формы основываются большей частью на общих формах воззрения и логических отношениях понятий. Тут наличествует, следовательно, определенная система, с которой можно сопоставлять систему языка. При этом определяются опять-таки два момента:

102

полнота и правильное разграничение обозначаемых явлений, с одной стороны, и отобранное для каждого такого понятия обозначение — с другой. Здесь повторяется изложенное выше. Но так как в данном случае речь идет об обозначении нечувственных понятий, часто всего только отношений, то понятие, чтобы войти в язык, должно принять, хотя и не всегда, образную форму. И как раз в соединении простейших понятий, пронизывающих весь язык до основания, и проявляется вся глубина гения языка. Понятие лица, а следовательно, местоимения и пространственные отношения играют здесь главную роль; часто оказывается возможным показать, как оба эти элемента соотносятся друг с другом и соединяются в еще более простое представление. Отсюда следует, что язык, как таковой, самым своеобразным и вместе с тем инстинктивным образом обусловливается духом. Для индивидуальных различий здесь почти не остается места, и все различие языков в этом отношении сводится к тому, что одни языки оказываются более изобретательными в этом плане, а в других почерпнутые из этой глубины обозначения определены яснее и нагляднее для сознания.

Обозначение отдельных внутренних и внешних предметов оказывает более глубокое воздействие на чувственное восприятие, фантазию, чувство и посредством взаимодействия этих явлений — на характер вообще, так как в данном случае действительно соединяются природа и человек, подлинно материальное вещество с формирующим духом. В этой области особенно четко проступает национальное своеобразие. Это объясняется тем, что человек, познавая природу, приближается к ней и самопроизвольно вырабатывает свои внутренние восприятия в соответствии с тем, в какие отношения друг с другом вступают его духовные силы. И это также находит свое отражение в языке, поскольку он для слов образует понятия. Разграничивающим моментом здесь является то, что один народ вносит в язык больше объективной реальности, а другой — больше субъективных элементов. Хотя это различие становится ясным постепенно, в поступательном развитии языков, однако зародыш его заложен уже в самых их начатках. Звуковая форма также носит на себе следы этого различия. Чем больше света и ясности вносит чувство языка в изображение чувственных предметов, чем чище и нематериальней используемые им определения духовных понятий, тем отчетливее формируются звуки и тем полнозвучней складываются в слова слоги, ибо то, что мы разделяем в отвлеченном мышлении, в глубине души составляет единство.

СОЕДИНЕНИЕ ЗВУКА С ВНУТРЕННЕЙ ФОРМОЙ ЯЗЫКА

Соединение звуковой формы с внутренними законами языка образует завершение языка, и высшая степень этого завершения основывается на том, что такое соединение, происходящее всегда в одновременных актах языкотворческого духа, приводит к полному взаимопроникновению обоих этих элементов. Уже в самых

103

своих первичных основах образование языка есть синтетический процесс в самом точном значении этого слова, когда синтез создает нечто такое, чего не было ни в одной из соединившихся частей. Поэтому полностью цель достигается только тогда, когда все строение звуковой формы прочно и единовременно сливается с внутренней структурой языка. Положительным следствием такого слияния является полное соответствие одних элементов другим. Если эта цель достигнута, тогда нет ни одностороннего внутреннего развития языка, при котором оно оказывается оторванным от образования фонетических форм, ни преобладания излишней роскоши звука над потребностями мысли.

 

---

OCR, источник электронного текста:
Кафедра русской классической литературы и теоретического литературоведения Елецкого государственного университета
http://narrativ.boom.ru/library.htm (Библиотека «Narrativ») narrativ@list.ru