ЖОЛКОВСКИЙ А.К.

ИНВАРИАНТЫ ПУШКИНА

// Труды по знаковым системам. 11: Семиотика текста / Отв. ред. И. Чернов. Тарту, 1979. (Учен. зап. Тартуского гос. ун-та. Вып. 467). С. 3–25. 

Электронный оригинал см. Ruthenia 17.09.03.

• Материал, накопленный в нем [духе Пушкина], представляет собою несколько безотчетных и неоспоримых уверенностей, которые логически связаны между собою словно паутинными нитями и образуют своего рода систему… Основная мысль Пушкина представляла как бы канон, которому неизменно, помимо его воли, подчинялось его художественное созерцание.
                                                                                                                                                  Гершензон 1919: 13, 14.

  Есть некоторые постоянные организующие принципы,… являющиеся носителями единства в пестроте многочисленных произведений одного автора, принципы, накладывающие на эти разрозненные фрагменты печать единой личности,… вносящие связность определенной мифологии; принципы, делающие произведения Пушкина пушкинскими…
                                                                                                                                                  Якобсон 1937: 152, 153.

1. О понятии «поэтический мир»

1.0. В работах по модели ¹ было введено понятие поэтического мира (ПМ) как системы  — инвариантных мотивов, характеризующей тексты одного автора (Жолковский — Щеглов 1975: 160 cл., 1976: 52–60, Жолковский 1974: 9 cл., 39 cл.). Сделаем в связи с этим понятием следующие дополнительные замечания.

1.1.  — не что иное, как система инвариантных реализаций  — центральной инвариантной темы автора, единой для всех . Иначе говоря, ПМ это определенным образом выделенные общие части выводов текстов . Поскольку возможны разные прочтения одного и того же текста разными читателями, различные описания одного прочтения с помощью вывода и различные способы выделения общих частей, очевидно, что и наборов , характеризующих ПМ автора, может, вообще говоря, быть множество. Ниже речь пойдет об одном возможном описании одного прочтения пушкинских текстов как целого.

1.2. Можно сказать, что ПМ, как он был определен выше, это одновременно:

(а) система инвариантов, т. е. элементов кода, стоящего за текстами ;

(б) своего рода достаточно определенный — как тематически, так и выразительно — художественный текст, реализующий (на основе приемов выразительности и словаря действительности) некоторую тему ().

Иначе говоря, ПМ — это обобщенное инвариантное сообщение данного автора, «встроенное» в его код. Но этот парадокс — лишь кажущийся; подобное положение имеет место в любом естественном языке (ЕЯ), где семантически наполненные грамматические категории (типа числа существительных, времени глаголов и т. п.) явно относятся к коду и в то же время представляют собой некоторое обязательное сообщение — нечто, чего, по известной формулировке Р. О. Якобсона (1959: 236), на этом языке при соответствующих условиях нельзя не сказать. Действительно, можно считать, что смысл предложения S на ЕЯ складывается из компонентов двух типов: «нужного» говорящему актуального смысла и «навязываемого» ему данным языком грамматического смысла :

Формула (1) фиксирует, по сути дела, давно известную мысль, что каждый язык «видит» мир по-своему, в соответствии со своим особым «духом». По-видимому, имеет смысл аналогичным образом зафиксировать тот (отраженный в понятии ПМ) факт, что каждый поэт отличается своим особым «вuдением мира», которое проявляется в любой самой малой клеточке его текстов. В работах Жолковский 1974: 9 сл., 39 сл., Жолковский — Щеглов 1975: 160, 1976: 53 были предложены понятия локальной и инвариантной тем, построенные по аналогии с понятиями актуального и грамматического смысла (см. (1)).

Интегральную тему художественного текста Т можно представлять себе как «сумму» его локальной темы и некоторого инвариантного тематического компонента :

• [в терминах нашей модели знак «+» естественно понимать как СОВМЕЩЕНИЕ].

Под понимается то или иное подмножество системы инвариантных мотивов , реализующих центральную тему .

Иначе говоря, аналогом набора семантически наполненных грамматических категорий, характеризующих определенный ЕЯ, в поэтике предлагается считать систему ; тематическую структуру конкретного текста Т предлагается рассматривать как результат «перевода» общечеловеческой, неспецифической для данного автора на язык его ПМ — системы ².

1.3. В связи с проводимой аналогией между лингвистикой и поэтикой обратим внимание на следующее важное различие.

В каком смысле можно утверждать, что естественный язык «навязывает» говорящему некоторое грамматическое значение ? По-видимому, только в том смысле, что требует ответа на соответствующий вопрос, — самого ответа он не предопределяет. Действительно, своей категорией числа русский язык вовсе не принуждает нас везде видеть именно 'множественность' объектов, хотя в конкретном предложении употребление множественного числа может оказаться неизбежным. Говоря коротко, ЕЯ относится к своим грамматическим значениям амбивалентно.

Если же говорить о системах , то следует сразу же различить два типа ПМ — амбивалентные, подобные в этом отношении системам грамматических значений, и моновалентные, т. е. такие, которые «навязывают» вполне определенное содержание. Примером моновалентного ПМ может, по-видимому, служить ПМ Пастернака (Жолковский 1974) с недвусмысленно утверждаемой = 'единство и великолепие мира'. ПМ Пушкина, напротив, являет, как мы увидим, пример амбивалентного ПМ.

1.4.0. Сделаем ряд предварительных замечаний относительно того, чем не является и на что не претендует излагаемая система понятий и предлагаемый очерк ПМ Пушкина. Основные оговорки связаны с принципиальной статичностью описания, сознательно абстрагированного от реальных динамических процессов и связей.

1.4.1. Описание строится как синхронное, а точнее — панхронное: все привлекаемые тексты описываются безотносительно к последовательности их исторического появления — так, как если бы они все были созданы одновременно. Различия между разными периодами творчества почти полностью игнорируются — с той единственной поправкой, что берется только «зрелый» Пушкин (примерно с 1822 г.) и рассматривается только поэзия, в основном, лирика.

Дело прежде всего в том, что сам глубинный, «грамматический», характер инвариантных мотивов предполагает их высокую сохранность в ходе эволюции поэта. Ведь речь идет о своего рода подсознательном субстрате его творческой индивидуальности. Опыт описания ПМ Пастернака показывает, что даже при резких переменах стиля некоторая — достаточно «богатая» — тематическая основа его остается инвариантной.

Естественно, далее, чтобы описание этой основы предшествовало описанию изменений, — в противном случае неясно относительно чего их фиксировать.

Наконец, подобное панхронное описание вполне допускает отделение от последующих усложнений, учитывающих периодизацию, — отделение, желательное ввиду сложности уже и этого первого этапа работы.

1.4.2. Отношения между элементами, входящими в структуру целого ПМ или в вывод отдельного текста, представляют собой сугубо статичную, логическую иерархию; никакого временнoго предшествования при этом в виду не имеется. Вывод более частных и конкретных объектов из более общих и абстрактных — всего лишь форма записи утверждений чисто структурного характера. Никаких утверждений о порядке возникновения тех или иных элементов в ходе творческого процесса (что раньше — или конкретные ? локальные или инвариантные компоненты ? или средства ее реализации?) в понятиях ПМ и вывода не содержится. Говоря в лингвистических терминах, моделируется не performance, т. е. динамический процесс реального продуцирования текстов, а competence, т. е. статически наличная система возможностей.

1.4.3. Отнесение ряда текстов к одному инварианту мыслится как констатация их сугубо тематической общности, как извлечение их общего тематического множителя. Ни в какую реальную, генетическую связь они тем самым еще не ставятся. Поэтому подобное типологическое сходство не может само по себе служить аргументом против или в пользу утверждений о фактических связях (так, только естественно, чтобы сходные любовные строки обращались в разное время к разным женщинам, и заключать из их сходства об одновременности написания или тождестве адресатов не следует).

В частности, не имеется в виду и тот тип фактической связи между текстами одного автора, который известен под названием автоцитации. К одному инварианту в качестве вариантов мы относим его «нормальные» реализации, «естественно» выводимые из него с помощью ПВ. Автоцитатами, напротив, хотелось бы считать фрагменты, мера сходства которых, так сказать, «превосходит норму», благодаря чему они и отсылают непосредственно один к другому, а не через посредство тематически общего для них инварианта (см. Жолковский 1976б: 78 сл., 1977а: 100 сл.).

2. ПМ Пушкина: основные понятия

2.0. Несмотря на обширность пушкиноведческой литературы, описание ПМ Пушкина — в намеченном выше понимании — отсутствует, хотя задача такого описания уже выдвигалась. В нашей попытке характеристики ПМ Пушкина мы во многом следуем за классическими исследованиями: Гершензон 1919, 1922, 1926; Якобсон 1937, а также за работами: Ходасевич 1924; Благой 1931 и Бочаров 1974, хотя не каждое заимствование или схождение может быть отмечено специальной ссылкой.

2.1. Центральную тему () поэтического мира Пушкина сформулируем как

• (3) объективный интерес к действительности, осмысляемой как поле взаимодействия амбивалентно оцениваемых начал «изменчивость, неупорядоченность» и «неизменность, упорядоченность» (сокращенно: 'амбивалентное противопоставление изменчивость/неизменность', или просто 'изменчивость/неизменность').

Манифестации темы (3) получаются СОВМЕЩЕНИЕМ различных КОНКРЕТИЗАЦИЙ ее подтем (4) и (5):

• (4) объективный интерес к взаимодействию двух начал, амбивалентность оценок;

  (5) категория изменчивости/неизменности.

Подтема (4) представляет собой, так сказать, структурный аспект темы (3). Ее КОНКРЕТИЗАЦИЯМИ служат типовые способы со- и противопоставления двух полюсов подтемы (5). Сами эти полюсы, представляющие, со своей стороны, субстанцию темы (3), подвергаются ВАРЬИРОВАНИЮ — путем проекции на самый различный материал предметной и орудийной сфер. Применение способов к материалу и дает инвариантные разновидности основной темы в целом (т. е. темы (3)).

2.2. В плане материала, т. е. инвариантных манифестаций подтемы (5), общая картина пушкинского ПМ может быть схематизирована следующим образом.

В физической зоне 'изменчивость/неизменность' предстает в виде противопоставлений, 'движение/покой'; 'хаотичность/упорядоченность'; 'прочность/разрушение'; 'газообразность, жидкость, мягкость/твердость'; 'легкость/тяжесть'; 'жар/ холод'; 'свет/тьма' и нек. др.; в биологической  — 'жизнь/смерть'; 'здоровье/болезнь'; в психологической  — 'страсть/бесстрастие'; 'неумеренность/мера'; 'вдохновение/отсутствие вдохновения'; 'авторское желание славы и отклика/ равнодушие к чужому мнению'; в социальной  — 'свобода/неволя'.

Разумеется, границы между зонами в достаточной мере условны; многочисленны промежуточные случаи, ср. промежуточные между социальной и психологической зонами ситуации, связанные с ограничениями, накладываемыми обществом на страсти:

• (6) Как утеснительного сана Приемы скоро приняла! [VI; 177]; И мимо всех условий света Стремиться до утраты сил, Как беззаконная комета В кругу расчисленном светил [III; 112]; Он [свет] не карает заблуждений, Но тайны требует для них [III; 205]³.

Далее, мотивы, разделяемые в теории, в реальных текстах выступают в многообразных СОВМЕЩЕНИЯХ. Например, в отрывке

• (7) Кто, волны, вас остановил, Кто оковал [ваш] бег могучий, Кто в пруд безмолвный и дремучий Поток мятежный обратил? Чей жезл волшебный поразил Во мне надежду, скорбь и радость [И душу] [бурную…] [Дремотой] [лени] усыпил? Взыграйте, ветры, взройте воды, Разрушьте гибельный оплот — Где ты, гроза — символ [свободы]? Промчись поверх невольных вод [II; 288]

мотивы 'неподвижность', 'движение', 'разрушение' (физическая зона) служат в то же время и воплощением мотивов 'бесстрастие', 'неволя', 'свобода', 'страсть' (психологическая и социальная зона).

В орудийной сфере возможны такие КОНКРЕТИЗАЦИИ основного противопоставления как: 'легкость, простота синтаксиса/тяжесть конструкций'; 'динамическая напряженность интонации/замедленность, паузы'; 'метафоричность/безобразность'; 'прямое, «вовлеченное» изображение/«отчужденная» точка зрения со стороны' и т. д. (В настоящей работе, однако, речь пойдет лишь о предметных реализациях .)

2.3.0. Описание типовых способов в со- и противопоставления полюсов имеет несколько более сложную структуру, чем описание материала. Оно включает характеристику (а) системы отношений между участниками взаимодействия — носителями двух основных начал и (б) характера самого взаимодействия, или «исхода» борьбы между началами.

2.3.1. Что касается отношений между участниками, то, прежде всего, по степени автономности участников ими могут быть: два отдельных самостоятельных объекта или явления ('герой и возлюбленная'; 'поэт и толпа'; 'волна и камень' и т. п.); два аспекта или состояния одного объекта ('печаль и радость поэта'; 'движение и остановка коня';…); явление и его аспект ('зыблющиеся движения [военного строя]' и их 'стройность, упорядоченность'); и т. д.

Далее, существенны наличие/отсутствие и степень антагонизма между участниками ('дуэлянты'; 'дикая кобылица и объезжающий ее человек'; 'конь и всадник'; 'пассажир и телега или сани';…).

2.3.2.0. Что же касается исхода взаимодействия (который реализует амбивалентно-объективный взгляд на вещи), то он может быть в пользу как одного, так и другого из полюсов.

2.3.2.1. При любом исходе возможны разные степени перевеса: от явного торжества одного из начал — до их полной взаимной уравновешенности («гармонии»). В гамме переходных случаев между этими крайностями для ПМ Пушкина особенно характерны два: 'проглядывание' «побежденного» начала сквозь оковы «победителя» и 'превосходительный покой' «победителя», оцениваемый позитивно и выражающийся в неиспользовании возможности пожать плоды «победы».

Приведем и кратко прокомментируем некоторые примеры 'проглядывания', см. (8) — (15).

• (8) Роняет лес багряный свой убор, Сребрит мороз увянувшее поле, Проглянет день как будто поневоле И скроется за край окружных гор [II; 425]; Печальны лес и дол завялый, Проглянет день — и уж темно [III; 140];

  (9) И может быть — на мой закат печальный Блеснет любовь улыбкою прощальной [III; 228];

  (10) Смиренные не без труда, Мы любим слушать иногда Страстей чужих язык мятежный И нам он сердце шевелит [VI; 39]; Спокойствие мое я строго берегу <…> Ужель не можно мне, Любуясь девою в печальном сладострастье… [III; 288];

  (11) Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим [III; 188];

  (12) Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный вид <…> Скука, холод и гранит — Все же мне вас жаль немножко, Потому что здесь порой Ходит маленькая ножка, Вьется локон золотой [III; 124];

  (13) Сквозь чугунные перилы Ножку дивную продень [II; 345];

  (14) О, расскажи ж ты мне, как жены там умеют С любовью набожность умильно сочетать <…> Скажи, как падает письмо из-за решетки [III; 218];

  (15) Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы. Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас [III; 49].

В примере (9) пейзаж, сходный с (8) (&asymp 'предзакатное солнце, выглянувшее из-за туч', физическая зона), служит метафорой для аналогичного 'проглядывания' в области чувств (психологическая зона). Ситуации (10), (11) — чистые случаи эмоционального 'проглядывания', причем в (10) 'сквозь смирение и спокойствие проглядывает любовь', а в (11) — даже 'нотка ревности'. В (12) 'спокойствие' окрашено уже скорее в отрицательные тона (скука, холод), что связано с мотивами, относящимися к социальной зоне, хотя прямого конфликта между 'страстью' и 'социальным порядком' здесь — в отличие от (13) и (14) — еще нет. Ситуация (15) относится уже исключительно к социальной зоне. Отметим, что в (12) – (15) роль господствующего начала, сквозь которое происходит 'проглядывание', играют сходные объекты (гранит, чугунные перилы, решетка, мрачные затворы).

Мотиву 'превосходительного покоя' мы посвящаем специальную статью (Жолковский 19776; см. также Жолковский 1976а ч. 1: 29–37, 1977а: 77–84) и потому здесь ограничимся одним, может быть, наиболее классическим примером:

• (16) …Могу взирать на все что мне подвластно <…> Я выше всех желаний; я спокоен; Я знаю мощь мою: с меня довольно Сего сознанья <…> Усните здесь сном силы, и покоя, Как боги спят в глубоких небесах… [VII; 110–112].

Заметим лишь что та же степень перевеса (= 'превосходительный покой победителя') представлена в столь разнородных ситуациях и образах, как:

— поэт, вознесшийся над тучами, водопадами и т. д. («Кавказ» см. ниже (28) или над мнением толпы и символами государственности («Поэту», «Памятник», см. (54а));

— седой утес (см. 33)) и Русь (42б), нерушимо высящиеся над мятежными волненьями;

 — знаменитая в пушкиноведении (ср. хотя бы Берковский 1962: 379) реплика Лауры (А нам какое дело?, «Каменный гость», см. ниже (30)), разгадка которой, на наш взгляд, состоит в следующем: автор, страдающий от вредного для него севера, мысленно встав на точку зрения героини (от которой Париж на север, а не на юг, как от Петербурга), наслаждается ясной мадридской ночью и глядит, так сказать, свысока на парижскую непогоду, — совершенно так же, как он смотрит с вершины Кавказа вниз на тучи и водопады;

— снисходительное отношение к изжитой пылкости чувств (см. ниже примеры (44), (48б));

— отказ, ради возвышенного покоя (иногда просто бесстрастного, а иногда — загробного), от притязаний на проявления любви и внимания со стороны самых близких и желанных людей («Я вас любил…», «Андрей Шенье», песня Мери из «Пира во время чумы», см. (53), (54));

— и многие другие.

2.3.2.2. Установка на амбивалентность, в частности многоплановость, взаимодействия между полюсами центральной темы (3) реализуется также в использовании различных типов изображения перевеса. Последний может выражаться:

(а) прямо, т. е. непосредственной авторской оценкой  — положительной или отрицательной;

(б) более «объективно» — констатацией фактической «победы» одного из начал;

(в) неявно — демонстрацией порядка смены одних явлений другими (= «победителями»).

При этом возможны СОВМЕЩЕНИЯ взаимно противоположных исходов в разных планах (оценки фактической победы, порядка следования).

В качестве краткой иллюстрации рассмотрим пример (7). Он естественно распадается на две симметричные части, из которых первая (до слова усыпил, назовем ее (7а)), изображает 'реальный переход от движения, страсти и свободы к неподвижности, бесстрастию и неволе', а вторая — (7б) — 'мысленный обратный переход'. При этом в обоих случаях 'страсть и т. д' получает положительную оценку, а 'бесстрастие и т. д' — отрицательную. Оба типа ситуаций имеют многочисленные параллели в пушкинских текстах: (7а) — в характерном мотиве 'остывания страстей', (7б) — в ситуациях 'пробуждения страстей' и 'прихода вдохновения к поэту' (ср. ниже (47), (50)).

Многочисленны и ситуации, подобные соответственно (7а) и (7б) по порядку смены элементов 'страсть' и 'бесстрастие', но противоположные им по распределению оценок, например:

• (17) И ныне с высоты духовной Мне руку простираешь ты, И силой кроткой и любовной Смиряешь буйные мечты [III; 212] (ср. также Смиренные не без труда и т.п. (10));

  (18) Кто меня враждебной властью Из ничтожества воззвал, Душу мне наполнил страстью, Ум сомненьем взволновал? [III; 104]; Пусть волны финские <…> не будут Тревожить вечный сон Петра [V; 137] (ср. Но пусть она вас больше не тревожит [III, 188] — в обоих случаях глагол тревожить обозначает явно нежелательный процесс, на что указывает, в частности, предпосылаемое ему пусть ... не).

Соотношения между этими случаями можно представить в виде схемы 1 (плюс означает «победу», а минус — «поражение» 'страстей' по линии соответствующего признака).

Схема 1. Некоторые СОВМЕЩЕНИЯ различных типов изображения перевеса.

Комбинации перечисленных характеристик материала и способов КОНКРЕТИЗАЦИИ центральной темы (3) 'изменчивость/ неизменность' позволяют различить несколько тысяч ее возможных реализаций. Мы, однако, не будем 'пытаться перебрать все эти . Вместо такой педантичной классификации мы назовем некоторые наиболее типичные инвариантные мотивы Пушкина, следя за изменением не всех известных нам признаков, а одного ведущего. В качестве такого признака мы выбрали тип материала, на который проецируется противопоставление 'изменчивость/неизменность'. Будут рассмотрены проекции в четыре основные зоны предметной сферы — физическую, биологическую, социальную и психологическую. Комментируя соответствующие мотивы, мы будем попутно касаться и других их аспектов — прежде всего, выразительной структуры и способов взаимодействия.

3. Инварианты физической зоны

3.1. 'Движение/неподвижность': покой, движение, их чередование или одновременность; смена форм движения; «готовые предметы» — носители движения: море, корабль, конь.

• (19) позитивный (= положительно оцениваемый) покой: Она покоится стыдливо В красе торжественной своей [III; 287]; В сиянии и в радостном покое У трона вечного творца [III; 95];

  (20) негативный (= отрицательно оцениваемый) покой: …изгнанного героя, Мучением покоя В морях казненного по манию царей [II; 312] (о Наполеоне; вариант тех же стихов — III; 252);

  (21) позитивное движение: Как быстро в поле, вкруг открытом, Подкован вновь, Мой конь бежит [III; 140] (ср. негативное движение в (25): Кружусь ли я… и т. д.);

  (22) стремительная смена ряда позитивных движений: Ведут ко мне коня; в раздолии открытом, Махая гривою, он всадника несет [III; 322]; Идет. Ему коня подводят <…> И мчится в прахе боевом… [V; 56]; С лицейского порога Ты на корабль Перешагнул шутя, И с той поры в морях твоя дорога, О, волн и бурь любимое дитя! [II; 425]; Он возвратился и попал, Как Чацкий, с корабля на бал [обратная траектория] [VI; 171]; К Talon помчался <…> Вошел: и пробка в потолок, Вина кометы брызнул ток [VI; 11].

В орудийной сфере ситуации типа (22) часто оформляет

• (23) синтаксическая конструкция «еще — уже»: Еще амуры, черти, змеи На сцене скачут и шумят: Еще <…> [следует перечисление длиной в 10 строк] А уж Онегин вышел вон; Домой одеться едет он [V; 14].

Кстати, стремительно сменяться могут не только движения — КОНКРЕТИЗАЦИЕЙ 'изменчивости' служит и факт 'быстрой смены' сам по себе:

• (24) регулярная смена: Еще бокалов жажда просит Залить горячий жир котлет, Но звон брегета им доносит, Что новый начался балет [VI; 11]; Одна заря сменить другую Спешит, дав ночи полчаса [V; 136]; Над падшим строем свежий строй Штыки смыкает [V; 58]; Увы, на жизненных браздах Мгновенной жатвой поколенья, По тайной воле Провиденья, Восходят, зреют и падут; Другие им вослед идут [VI; 48]; В их стройно зыблемом строю [V; 137]; Одет, раздет и вновь одет [VI; 14].

Элемент 'регулярности' в формулировке (24) не случаен — он представляет полюс 'неизменность, упорядоченность', см. (3). Таким образом, (24) СОВМЕЩАЕТ оба полюса темы (3).

• (25) чередование неподвижности и движения в том или ином порядке и с разными оценками (ср. сх. 1): Кружусь ли я с толпой мятежной, Вкушаю ль сладостный покой [III; 784]; Не удалось навек оставить Мне скучный, неподвижный брег… [II; 332]; Твой конь <…> То смирный стоит под стрелами врагoв, То мчится по бранному полю [оба полюса позитивные] [II; 244]; «Скорей, скорей!» Но конь ретивый Вдруг размахнул плетеной гривой И стал… [III; 61]; Чу, <…> Корабль вбежал в Неву — и вот среди зыбей Качаясь плавает, как [лебедь молодая] [III; 310]; Так дремлет, недвижим, корабль в недвижной влаге, Но чу! — матросы вдруг кидаются, ползут <…> Громада двинулась И рассекает волны [III; 321].

Промежуточное положение между (22) и (25) занимает

• (26) переход к стремительному движению не из полной неподвижности, а из «бега на месте»: И точно: конь передо мною, Скребет копытом, весь огонь <…> Конь взвился, как понес меня [III; 303] (ср. также пример из «Полтавы» в (22)); …Стоит Истомина; она, Одной ногой касаясь пола, Другою медленно кружит, И вдруг прыжок, и вдруг летит, Летит, как пух от уст Эола [VI; 13].

С другой стороны, и 'остановка' не всегда бывает полной (ср. предпоследний пример в (25) — …качаясь плавает…).

Ситуациям 'смены, чередования' (22) – (25) противостоит:

(27) СОВМЕЩЕНИЕ неподвижности и движения в одновременности:

• (а) Движенья нет, сказал мудрец брадатый. Другой смолчал и стал пред ним ходить [II; 432]; Дева над вечной струей вечно печальна сидит [III; 231]; Журча еще бежит за мельницу ручей, Но пруд уже застыл [III; 318]; И речка подо льдом блестит [III; 183];

  (б) Качаясь, лебедь на волне Заснул <…> И рыба сонная впадает В тяжелый невод старика [IV; 130, 142]; И дремля едем до ночлега — А время гонит лошадей [II; 306]; Друг милый, предадимся бегу Нетерпеливого коня [III; 184].

В (27а) 'неподвижность' и 'движение' распределены между разными объектами (примеры расположены в порядке убывания их раздельности: два человека — человек и струя — ручей и пруд — два слоя одной и той же реки); в (27б) они характеризуют с разных точек зрения состояние одних и тех же объектов (ср. п. 2.3.1). Мотивировкой этих последних, более трудных СОВМЕЩЕНИЙ служат такие «готовые предметы», как 'дремота' и 'передвижение в санях или телеге'.

СОВМЕЩЕНИЕ реальной 'неподвижности' и потенциально возможного или подчиненного 'движения' по схеме 'превосходительного покоя' в физической зоне чаще всего реализуется с привлечением мотива 'верх', ср. (28) и (29):

• (28) Кавказ подо мною <…> Здесь тучи смиренно идут подо мной; Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады… [III; 196]; Твой монастырь за облаками, Как в небе реющий ковчег, Парит, чуть видный, над горами. Далекий, вожделенный брег! <…> Туда б, в заоблачную келью, В соседство бога скрыться мне!.. [III; 200]; Читал я где-то, Что царь однажды воинам своим Велел снести земли по горсти в кучу, И гордый холм возвысился — и царь Мог с вышины с весельем озирать И дол, покрытый белыми шатрами, И море, где бежали корабли <…> Могу взирать на все, что мне подвластно [VII; 110];

  (29) Каким он здесь представлен исполином! <…> А сам покойник мал был и тщедушен, Здесь став на цыпочки не мог бы руку До своего он носу дотянуть [VII; 153] ['превосходительный покой' статуи и, главное, — наблюдателя (Дон Гуана)].

По схеме 'превосходительного покоя в верхней точке' строятся в значительной мере и ситуации 'верховой езды' (см. (22), (25); (26)); в них, как правило, подчеркивается 'движение коня' и 'неподвижность или пассивность всадника', занимающего верхнее положение и «предающегося» бегу (ср. Жолковский 1977а).

В ситуациях 'движения в санях или телеге' (см. (27б)) схема 'превосходительного покоя' сохраняется, но выражается уже без помощи элемента 'верх'.

В еще одном типе ситуаций физической зоны 'превосходительность' часто выражается не через 'верх', а через 'географическую удаленность':

• (30) …Как небо тихо; Недвижим теплый воздух <…> А далеко, на севере — в Париже — Быть может небо тучами покрыто, Холодный дождь идет и ветер дует. — А нам какое дело? [VII; 148].

3.2. 'Разрушение/нерушимость'. В пределах того же динамического аспекта физической зоны, к которому относится противопоставление 'движения' и 'покоя', центральная тема 'изменчивость/неизменность' реализуется еще одним характерным мотивом. Подчеркнутая 'неизменность, упорядоченность, неподвижность' может представать как 'устойчивость, прочность, тяжесть', а противоположное начало — как 'хаотичная, разрушительная (иногда просто 'бесплодная') энергия'. Возможны опять различные комбинации 'перевеса' и 'оценок', например:

• (31) позитивное разрушение: …Но ты взыграл, неодолимый, И стая тонет кораблей [II; 331]; И силен, волен был бы я, Как вихорь, роющий поля, Ломающий леса [III; 322];

  (32) негативное (или амбивалентно оцениваемое) разрушение: Земля волнуется — с шатнувшихся колонн Кумиры падают! Народ, гонимый [страхом], Под каменным дождем… [III; 332]; ср. также тяжело-звонкое скаканье медного всадника и пожатье каменной десницы Командора, выведенных из состояния 'неколебимого, «статуарного» покоя';

  (33) позитивная нерушимость: Стоит седой утес, вотще брега трепещут, Вотще грохочет гром и волны, вкруг мутясь, И увиваются, и плещут [III; 46].

Отсюда протягиваются естественные связи к психологическим и социальным мотивам и ситуациям 'превосходительного покоя', ср. напр. (42б) и (53) – (55). В ситуации (32) следует отметить характерный с точки зрения противопоставления 'движение/неподвижность' мотив 'прихода в движение тяжелых неподвижных масс', имеющий свои параллели в психологической зоне⁴.

3.3. Другие аспекты физической зоны. Помимо динамического аспекта, рассмотренного в пп. 3.1, 3.2, воплощению основного противопоставления служат также:

— температурно-световой аспект с мотивами 'жар/холод', 'горение/остывание', 'блеск/мрак' и т. п.;

— «агрегатное состояние» вещества с противопоставлениями 'твердое/жидкое, распыленное или газообразное' (от агрегатного состояния вещества зависят, в частности, те формы, которые может принимать его 'движение', — вода волнуется, пенится, кипит; воздух и пыль летят и т. д.);

— биохимические свойства, связанные с биологической и психологической зонами, например, характерное противопоставление 'вода/вино/яд' (ср. трезвую струю воды, см. ниже (49в) / шумную Вакхову влагу (49в) / волшебный яд желаний (39б); примеры легко умножить);

— звуковая характеристика , также часто накладывающаяся на материал других зон, с противопоставлениями 'шум/тишина', 'речь/молчание' и нек. др.

Оценка и во всех этих случаях остается переменной; так в температурно-световом аспекте легко привести примеры как 'негативного холода' (Иль чума меня подцепит, Иль мороз окостенит [III; 177]), так и 'позитивного' (С ее холодною красою Любила русскую зиму [VI; 98]).

Особенно характерна пограничная с биологической зоной ситуация:

Схема 2. Ориентация основных противопоставлений физической зоны относительно полюсов основного инварианта ПМ Пушкина.

• (34) позитивное СОВМЕЩЕНИЕ холода (снега) и света или жара (играющей крови, роз): Мороз и солнце <…> Блестя на солнце, снег лежит [III; 183]; Полезен русскому здоровью Наш укрепительный мороз: Ланиты, ярче вешних роз, Играют холодом и кровью [III; 140]; Но бури севера не вредны русской розе. Как жарко поцелуй пылает на морозе [III; 182]; Люблю зимы твоей жестокой Недвижный воздух и мороз, Бег санок вдоль Невы широкой, Девичьи лица ярче роз [V; 137]; И сани, и зарею поздной Сиянье розовых снегов [VI; 98].

3.4. Резюмируем сказанное в пп. 3.1–3 о проекциях центральной темы (3) на различные участки физической зоны в виде схемы 2.

4. Инварианты биологической зоны

Для этой зоны характерен настойчивый интерес поэта к гибридным ситуациям, так или иначе СОВМЕЩАЮЩИМ 'жизнь и смерть'. В частности, обращают на себя внимание поиски убедительных мотивировок 'позитивного отношения к смерти'.

• (35) полумертвое живое (с разными оценками): Сидел недвижный, страшно бледный Евгений <…> И он, как будто околдован, Как будто к мрамору прикован, Сойти не может! [V; 141, 142]; с ними грех и знаться — В них жизни нет, все куклы восковые [VII; 138]; Странную приятность Я находил в ее печальном взоре И помертвелых губах <…> А голос У ней был тих и слаб — как у больной [VII; 139]; Мне нравится она, Как, вероятно, вам чахоточная дева Порою нравится. На смерть осуждена, Бедняжка клонится без ропота, без гнева. Улыбка на устах увянувших видна; Могильной пропасти она не слышит зева; Играет на лице еще багровый цвет. Она жива еще сегодня, завтра нет [III; 319–320]; Старик Державин нас заметил И, в гроб сходя, благословил [VI; 165]; …и циник поседелый <…> Могильным голосом приветствовал тебя [III; 217];

  (36) полуживое, как бы живое или оживающее мертвое; покидание могил, разговоры из-за гроба; «мертвый хватает живого»: Долго мертвый меж волнами плыл качаясь, как живой [III; 118]; Приятель твой Вольтер <…> Не успокоившись и в гробовом жилище, Доныне странствует с кладбища на кладбище [III; 219], ср. тревожный вечный сон Петра в (19); О, старец грозный! На мгновенье Явись у двери гробовой [III; 267]; О жизни мертвый проповедник [череп-чаша с вином] [III; 72]; Знакомых мертвецов живые разговоры [книги] [II; 189]; ср. также сцены свиданий и разговоров с умершими возлюбленными (см. (48в)); Мне смертию кость угрожала! [II; 244].

В ряде случаев в (35), (36) средством СОВМЕЩЕНИЯ 'жизни' и 'смерти' служит мотив, широко используемый и в других зонах (психологической, социальной). Это

• (37) прoпасть, вход, дверь и т. п. на территорию полюса 'неизменность'; по одну сторону — свет, тепло, воздух, движение, жизнь, свобода, по другую — мрак, холод, твердый свод, неподвижность, смерть, неволя; оценки колеблются. Страшен хлад подземна свода Вход в него для всех открыт Из него же нет исхода [III; 953]; Мы все сойдем под вечны своды <…> И пусть у гробового входа Младая будет жизнь играть, И равнодушная природа Красою вечною сиять [III; 194–195]; Своды тартара дрожат <…> Там бессмертье, там забвенье <…> Дверь, откуда вылетает Сновидений ложный рой [II; 319–320]; ср. также каторжные норы и мрачные затворы в (15) (далее в тексте: Темницы рухнут — и свобода Вас примет радостно у входа [III; 49]).

В основе ситуаций типа жива еще сегодня, завтра нет из (35) лежит

• (38) быстрая смена жизни смертью (часто сопровождающаяся сменой движения неподвижностью в физической зоне, ср. (24) – (26)): Наткнулся мне на шпагу он и замер, Как на булавке стрекоза [VII; 153]; Мчатся, сшиблись в общем крике… Посмотрите! Каковы?.. Делибаш уже на пике, А казак без головы [III; 199].

Контраст противоположных состояний в (38) подчеркнут не только стремительностью их смены, но и доведением каждого из них до предела — происходит 'мгновенный переход от максимальной жизненности к полной мертвенности'. Это излюбленное поэтом заострение контраста возможно и при СОВМЕЩЕНИИ 'жизни' и 'смерти' не в последовательности, а в одновременности (см. ниже (39)). 'Жизнь' и 'смерть' могут при этом распределяться между разными персонажами или соотноситься с одним и тем же лицом. В последнем случае психологической мотивировкой часто служит 'упоение гибельной опасностью', сходное — по типу парадоксального СОВМЕЩЕНИЯ полюсов — с теми ситуациями в (34), где 'жар вызывается холодом'.

• (39) буйная жизненность на грани смерти (собственной или чужой): (а) упоение гибельной опасностью; (б) любовь ценою смерти; (в) любовь на фоне смерти;

  (а) Увижу кровь <…> Засвищет вкруг меня губительный свинец. И сколько сильных впечатлений Для жаждущей души моей! [II; 166]; И хладно руку жмет чуме <…> Клянусь: кто жизнию своей Играл пред сумрачным недугом [III; 252]; Есть упоение в бою, И бездны мрачной на краю <…> Все, все, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья — Бессмертья, может быть, залог! <…> И девы-розы пьем дыханье — Быть может… полное чумы! [VII; 180–181];

  (б) 'Ты пьешь волшебный яд желаний <…> «Погибну», Таня говорит, «Но гибель от него любезна» [VI; 58, 118]; Скажите: кто меж вами купит Ценою жизни ночь мою? [III; 130];

  (в) Когда не буду я повешен, То буду я у ваших ног, В тени украинских черешен [III; 150]; А хозяйка ждет милого, Не убитого, живого [III; 123]; ср. также 'любовные сцены при мертвом' в «Каменном госте» и в «Золотом петушке», отмечаемые Якобсоном (1937: 158–159) и другими исследователями.

У Пушкина представлен и противоположный тип 'приятия смерти' — не через эмоциональный подъем, как в (39а), а через мотив

• (40) смерть — путь к желанному покою (перекличка с психологической зоной очевидна, ср. (46б), (48в), (53б), (54)): …кладбище родовое, Где дремлют мертвые в торжественном покое, Где неукрашенным могилам есть простор [III; 422]; ср. смерть как радостный покой в (19), как успокоение и вечный сон в (36) и (18); Быть может, с ризой гробовой Все чувства брошу я земные <…> Не буду ведать сожалений, Тоску любви забуду я? [II; 255]; ср. также 'любовь к мертвенной красе' в (35) и ниже в (48в).

Если (39) это, так сказать, 'возбуждающая смерть', то (40) — 'смерть умиротворяющая', причем обе оцениваются позитивно.

5. Инварианты социальной зоны

В социальной зоне полюсы 'изменчивость/неизменность' предстают в виде противопоставления 'свобода, бунт, хаос/неволя, узда, твердыня', оформляемого уже знакомыми нам разнообразными способами взаимодействия и типами оценки. В частности, характерны ситуации (41) – (43):

• (41) негативная неволя, позитивная свобода; позитивное бегство от неволи или разрушение оков и твердынь, см. (25), (31), а также: Врагу стеснительных условий и оков, Не трудно было мне отвыкнуть от пиров, Где <…> правду пылкую приличий хлад объемлет [II; 187]; Сижу за решеткой в темнице сырой <…> «Мы вольные птицы: пора, брат! пора! <…> Туда, где гуляем лишь ветер… да я!» [II; 27б]; Восстань, о Греция, восстань <…> Страна героев и богов Расторгла рабские вериги [III; 169];

  (42) (а) негативная свобода, негативный бунт, позитивная неволя; (б) позитивное подчинение мере, узде, позитивная твердыня;

  (а) Свою постылую свободу… [VI; 180]; Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный! [VIII; 364]; О дева-роза, я в оковах; Но не стыжусь твоих оков [II; 339]; Владимир сладостной неволе Предался полною душой [VI; 83]; Забыв и рощу и свободу, Невольный чижик надо мной Зерно клюет и брызжет воду, И песнью тешится живой [III; 438] (анализ последнего примера в интересующем нас смысле см. у Бочарова (1974: 21 сл.));

  (б) Кобылица молодая <…> Своенравно не скачи. Погоди, тебя заставлю Я смириться подо мной: В мерный круг твой бег направлю Укороченной уздой [III; 107], ср. в кругу расчисленном светил в (6) и Олегова коня в (25), который смирный стоит под стрелами врагов; Но нравы укротил наукой [III; 40]; Смирив крамолу и коварство [III; 262]; И [дале] двинулась Россия, И юг державно облегла, И пол-Эвксина вовлекла [В свои объятия тугие] [III; 168]; Сильна ли Русь? Война, и мор, И бунт, и внешних бурь напор Ее, беснуясь, потрясали — Смотрите ж: все стоит она! А вкруг ее волненья пали [III; 275], ср. нерушимый утес в (33);

  (43) более или менее «гармоничное» амбивалентное равновесие свободы и неволи (в плане перевеса и/или оценки): …сей двойственный собор: Здесь натиск пламенный, а там отпор суровый, Пружины смелые гражданственности новой <…> Ты видел вихорь бури, Падение всего, союз ума и фурий, Свободой грозною воздвигнутый закон [III; 218, 219]; Ты, Горчаков, счастливец с первых дней, Хвала тебе — фортуны блеск холодный Не изменил души твоей свободной: Все тот же ты для чести и друзей [II; 426]; сюда же можно отнести примеры 'проглядывания' сквозь решетку и чугунные перилы в (13) и амбивалентные образы гранита, решеток и оград в «Медном всаднике», а также ситуации в (6).

Перекличка между мотивами (41) – (43) и инвариантами физической и психологической зон очевидна. Многочисленны как СОВМЕЩЕНИЯ и пограничные ситуации, так и типологические параллели — результаты применения к различному материалу одних и тех же способов со- и противопоставления полюсов темы. В большинстве случаев соотношения между инвариантами разных зон определяются простейшей пропорцией типа схемы 2: . Но, как видно из ряда примеров в (41) – (43), это соотношение может переворачиваться: 'свобода' может наоборот ассоциироваться с 'неподвижностью' и 'бесстрастием', а 'неволя' — со 'страстью' (ср. 'сладостные неволю и оковы' в (42) и 'свободу как неизменность души' в (43)). Возникает характерный мотив 'ига страстей' — тягостного или благотворного, ср. (44), (45):

• (44) позитивное освобождение от ига страстей или контроль над ними, превосходительно-отчужденный покой, неприступное равнодушие: Ушед от их [страстей] мятежной власти, <…> Блажен, кто <…> наконец от них отстал <…> Кто охлаждал любовь — разлукой <…> Когда страстей угаснет пламя, И нам становятся смешны Их своевольство, иль порывы <…> Смиренные не без труда… [VI; 38, 39]; ср. также многочисленные примеры в (46а), (49б, в), (53) – (55);

  (45) позитивное подчинение страстям, гарантирующее покой и даже неприступность: Любви безумную тревогу. <…> Блажен, кто с нею сочетал Горячку рифм: он тем удвоил Поэзии священный бред <…> А муки сердца успокоил [VI; 29–30]; Стократ блажен, кто предан вере, Кто хладный ум угомонив, Покоится в сердечной неге <…> Но жалок тот, кто все предвидит, Чья не кружится голова… [VI; 94–95]; Он сперва хотел победы, Там уж смерти лишь алкал. И кругом, свистали стрелы, Не касаяся его; Мимо дротики летали, Шлема меч не рассекал [III; 384]; С той поры, сгорев душою, Он на женщин не смотрел <…> С той поры стальной решотки Он с лица не подымал <…> Lumen coelum, sancta Rosa! Восклицал всех громче он, И гнала его угроза Мусульман со всех сторон [III; 161–162];

Пожалуй, до максимума парадоксальное несоответствие пропорций между социальной, физической и психологической зонами доведено в (45): хладный ум требуется угомонить (тогда как обычно усмирению подлежат как раз страсти), горячка успокаивает, страсть дарует неприступность (источником которой обычно бывает твердость скалы или покорность коня узде, ср. (42б)), причем символом страсти оказывается решотка! Это «перекрестное» наложение друг на друга проекций 'изменчивости' и 'неизменности' в разные зоны — еще одно проявление принципа амбивалентности.

6. Инварианты психологической зоны

6.0. В этой зоне основная тема предстает в виде противопоставления 'страсть, вовлеченность, неумеренность/бесстрастие, невовлеченность, мера'. Поскольку общая схема ВАРЬИРОВАНИЯ уже знакома нам по материалу других зон, здесь мы позволим себе ограничиться суммарной картиной. Психологическая зона разработана у Пушкина особенно детально⁵, так что даже при беглом охвате она займет много места. Основное внимание мы уделим демонстрации нетривиального и специфического для Пушкина интереса и позитивного отношения к полюсу 'бесстрастие', хотя в текстах представлены и более обычные противоположные мотивы.

6.1. Первым рассмотрим мотив

• (46) (а) позитивное или негативное бесстрастие, возвышенный, целомудренный или (б) загробный покой; ср. (19), (20), первый пример в (25);

  (а) Здесь город чопорный, унылый, Здесь речи — лед, сердца — гранит; Здесь нет ни ветрености милой… [III; 211], ср. (12); Меня смущала строгая краса Ее чела, спокойных уст и взоров, И полные святыни словеса [III; 254]; О, жены чистые пророка… [II; 352]; …моя Мадона, Чистейшей прелести чистейший образец [III; 224];

  (б) Блаженны падшие в сраженьи: Теперь они вошли в эдем И потонули в наслажденьи, Не отравляемом ничем [II; 356].

Связи ситуации (46б) с мотивами 'смерть — путь к желанному покою' (см. (40)), 'любовь к мертвенной красе' (48в), 'умиленное смирение' (см. (47б) и (49б)), а также типологические параллели с 'неподвижностью' в физической зоне представляются очевидными. Есть в психологической зоне и параллель к ситуациям 'смены' одних состояний другими (знакомым нам по предыдущим зонам, см. (24), (25), (38)). Это — СОВМЕЩЕНИЯ 'страсти' и 'бесстрастия' в последовательности:

• (47) (а) внезапные переходы от бесстрастия к страсти; (б) остывание или умиленное смирение страстей; (в) воспоминания (позитивные или негативные) о былых страстях;

  (а) …Тянулись тихо дни мои Без божества, без вдохновенья, Без слез, без жизни, без любви. Душе настало пробужденье: И вот опять явилась ты, <…> И сердце бьется в упоенье [II; 406–407], ср. (7б);

  (б) Но все прошло! — остыла в сердце кровь <…> Свою печать утратил резвый нрав, Душа час от часу немеет; В ней чувств уж нет. Так легкий лист дубрав В ключах кавказских каменеет [II; 265–266]; Но встретясь с ней, смущенный, ты, Вдруг остановишься невольно, Благоговея богомольно Перед святыней красоты [III; 287]; ср. (7а) и (17);

  (в) С волненьем и тоской туда стремлюся я, Воспоминаньем упоенный… И чувствую: в очах родились слезы вновь; Душа кипит и замирает [II; 146]; Я помню чудное мгновенье… [II; 406]; Напрасно чувство возбуждал я <…> Так вот кого любил я пламенной душой С таким тяжелым напряженьем <…> Где муки, где любовь? <…> Для сладкой памяти невозвратимых дней Не нахожу ни слез, ни пени [III; 20]; Пускай же вновь сердечных ран Не растравит воспоминанье [III; 396].

СОВМЕЩЕНИЯ 'страсти' и 'бесстрастия' в одновременности можно сгруппировать в два основные типа ситуаций по признаку 'распределенность/нераспределенность' этих состояний между разными лицами — (48) и (49).

• (48) (а) страсть к холодной или сдержанной женщине; (б) бесстрастие на фоне страсти или в условиях, к ней предрасполагающих; (в) любовь к мертвенной красе, загробные свидания;

  (а) Когда в объятия мои Твой стройный стан я заключаю <…> Безмолвна, <…> Ты без участья и вниманья Уныло слушаешь меня [III; 222], ср. коллизии Дон Гуан — Дона Анна и Онегин — Татьяна в VIII-ой главе; О, как милее ты, смиренница моя! <…> Ты предаешься мне нежна без упоенья, Стыдливо-холодна… [III; 213];

  (б) Веселья зритель равнодушный, Безмолвно буду я зевать [VI; 13]; Ей скучен был и звонкий смех, И шум их ветреных утех [VI; 43]; Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой <…> Он слушал Ленского с улыбкой <…> Он охладительное слово В устах старался удержать… и далее Смиренные не без труда, Мы… см. (10) [VI; 37–39];

  (в) Дыханья нет из уст ее, но сколь Пронзительно сих влажных синих уст Прохладное лобзанье без дыханья. Томительно и сладко <…> Мгновенный хлад, как ужас, пробегает Мне голову, и сердце громко бьется. Томительно любовью замирая. И в этот миг я рад оставить жизнь [III; 36], ср. аналогичные мотивы во фрагментах из «Осени» и «Каменного гостя» в (35), а также в (40); Явись, возлюбленная тень <…> Бледна, хладна, как зимний день, Искажена последней мукой <…> Хочу сказать, что все люблю я, Что все я твой: сюда! сюда! [III; 246], ср. также 'явления и разговоры из-за гроба' в (36);

  (49) (а) бесстрастная любовь (без претензий на взаимность); (б) счастливое или вынужденное сдерживание страстей; (в) разумное самоограничение (или неприятие меры); (г) прочие двойственные состояния;

  (а) Я твой по-прежнему тебя люблю я вновь И без надежд и без желаний [III; 723]; Вы расцвели — с благоговеньем Вам ныне поклоняюсь я. За вами сердцем и глазами С невольным трепетом ношусь. И вашей славою и вами, Как нянька старая, горжусь [III; 285], см. также (10) и (11);

  (б) Но в сердце, бурями смиренном, Теперь и лень и тишина, И, в умиленье вдохновенном… [II; 364], ср. 'умиление' в (476), а также 'целомудренною страсть и сдержанность' рыцаря бедного в (45); И крови спесь угомонил [III; 263]; Рвалась и плакала сначала, С супругом чуть не развелась <…> Привыкла, и довольна стала. Привычка свыше нам дана — Замена счастию она [VI; 45]; Учитесь властвовать собою [VI; 79]; Владею днем моим; с порядком дружен ум; Учусь удерживать вниманье долгих дум [II; 187];

  (в) Свой долгий ясный век Еще ты смолоду умно разнообразил, Искал возможного, умеренно проказил; Чредою шли к тебе забавы и чины [III; 217]; Юноша! Скромно пируй, и шумную Вакхову влагу С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай [III; 297] (ср., напротив: Мальчик! лей <…> Как дикий скиф хочу я пить <…> Я рад рассудок утопить [III; 390]);

  (г) Мне грустно и легко; печаль моя светла [III; 158]; Вы съединить могли с холодностью сердечной Чудесный жар пленительных очей [II; 124]; ср. также в печальном сладострастье (10), с любовью набожность умильно сочетать (14), полу-мучительной отрадой [VI; 146], любил <…> с таким тяжелым напряженьем (47в), с каким тяжелым умиленьем Я наслаждаюсь… [VI; 140], с отрадой хоть печальной II; 428] и т. п. амбивалентные смеси чувств.

6.2. Психологическая зона, подобно физической (см. пп. 3.1–4) может быть подразделена на более конкретные аспекты, или участки. Важнейшее деление проходит между материалом, связанным с мотивами 'любовной страсти' (см. (46) – (49)), с одной стороны, и материалом, связанным с 'поэтическим творчеством' как особым типом переживания, с другой. Обращает на себя внимание полный изоморфизм тех и других мотивов, — ср. примеры в (50) – (54), которые повторяют основные схемы ситуаций (46) – (49), а также схему 'превосходительного покоя'.

• (50) внезапный приход вдохновения к поэту или внезапное прекращение песен (ср. (47)): Пока не требует поэта <…> Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется, Душа поэта встрепенется, Как пробудившийся орел… [III; 65], ср. то же в «Я помню чудное мгновенье…» (47а) и в «Пророке»; …лире я моей Вверял изнеженные звуки Безумства, лени и страстей. Но и тогда струны лукавой Невольно звон я прерывал, Когда твой голос величавый Меня внезапно поражал [III; 212], ср. (47б);

  (51) поэт перед лицом холодной возлюбленной или равнодушной толпы (ср. (48)): Зачем поэту Тревожить сердца тяжкий сон? <…> Земных восторгов излиянья, Как божеству, не нужно ей [II; 328–329]; Не так ли ты поешь для хладной красоты? Опомнись, о поэт [III; 50]; Тебе ж [эхо] нет отзыва… Таков И ты, поэт! [III; 276]; Он пел — а хладный и надменный Кругом народ непосвященный Ему бессмысленно внимал [III; 141];

  (52) чистое 'вдохновение без честолюбия и претензий на внимание (ср. (49) 'бесстрастная любовь и т. п.'): Он любит песнь свою, поет он для забавы, Без дальних умыслов; не ведает ни славы, Ни страха, ни надежд <…> Как он, без отзыва утешно я пою И тайные стихи обдумывать люблю [III; 66].

Тот же изоморфизм между мотивами 'любовных страстей' и 'поэтического творчества' можно наблюдать и на примере ситуаций, построенных по схеме 'превосходительного покоя', ср. (53) и (54).

• (53) превосходительное равнодушие к холодности любимого человека, мотивированное: (а) чисто внутренне, (б) переходом на точку зрения из будущего:

  (а) = (11) …дай вам бог любимой быть другим [III; 188], ср. также (44);

  (б) Я молю; не приближайся К телу Дженни ты своей; Уст умерших не касайся, Следуй издали за ней <…> И когда зараза минет, Посети мой бедный прах; А Эдмонда не покинет Дженни даже в небесах! [V; 177].

  (54) превосходительное равнодушие поэта к мнению толпы, мотивированное: (а) чисто внутренне, (б) переходом на точку зрения из будущего:

  (а) Ты царь: живи один <…> Доволен? Так пускай толпа его [твой труд] бранит <…> И в детской резвости колеблет твой треножник [III; 223]; то же в финале «Памятника»: …Хвалу и клевету приемли равнодушно и т. д. [III; 424];

  (б) Оплачьте, милые, мой жребий в тишине; Страшитесь возбудить слезами подозренье <…> Когда гроза пройдет, толпою суеверной Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный [II; 399] [сходство с (53б) простирается до таких деталей, как: когда зараза минет — когда гроза пройдет]; Печален я: со мною друга нет <…> Я пью один <…> Кому ж из нас под старость день Лицея Торжествовать придется одному? Несчастный друг! <…> Пускай же он с отрадой хоть печальной Тогда сей день за чашей проведет, Как ныне я, затворник ваш опальный, Его провел без горя и забот [II; 424–428] [вечная ипостась поэта возвышается и над теми, кто переживет его]; Прими ж мои благодаренья, Поклонник мирных аонид, О ты, чья память сохранит Мои летучие творенья; Чья благосклонная рука Потреплет лавры старика! [VI; 49] [поэт, пользуясь принадлежащей ему вечностью, «похлопывает по плечу» того, кто «похлопывает по плечу» его самого].

Впрочем, границы между личными и творческими переживаниями не столь незыблемы. В примере из «19 октября 1825 г.» в (54б) поэт возвышает до себя и тем самым поднимает над одиночеством и невзгодами своего друга, — подобно тому как в других случаях он сам или его герой оказывается поднятым в 'превосходительное соседство' бога, пречистой девы, царя Петра и т. п. Этот мотив 'соседства с другом-мудрецом, превосходительно взирающим на мир с невовлеченной позиции в стороне' находится, так сказать, на полпути между личными ('дружба') и творческими ('мудрость') аспектами личности. На нем построены следующие два поразительно сходные фрагмента, обращенные к очень разным людям — один (55а) к кн. Юсупову, а другой (55б) — к Чаадаеву.

• (55) (а) Один все тот же ты <…> Я слушаю тебя: твой разговор свободный Исполнен юности <…> Ты, не участвуя в волнениях мирских, Порой насмешливо в окно глядишь на них [III; 219–221];

  (б) Уж голос клеветы не мог меня обидеть <…> Мне ль было сетовать <…> Когда гордиться мог я дружбою твоею? Благодарю богов: <…> Увижу кабинет, Где ты всегда мудрец, а иногда мечтатель И ветреной толпы бесстрастный наблюдатель [II; 188, 189].

7. Замечания о теоретическом статусе инвариантных мотивов

В заключение скажем несколько слов о теоретической проблеме статуса и реальности . Как уже говорилось, глубинным нервом всей психологической зоны ПМ Пушкина является интерес к различным сочетаниям 'страсти' и 'бесстрастия' (mutatis mutandis то же относится и к другим зонам, а также к ПМ в целом). Семантика рассмотренных выше психологических ситуаций определяется именно этим, а не теми поверхностными, «житейскими», мотивировками, которые варьируются от ситуации к ситуации. Точно так же реальность и единство каждого отдельного  — например, 'бесстрастной любви' (и без надежд и без желаний) (49а) — основывается на наличии у всех его реализаций общего тематического множителя, закономерно восходящего к более абстрактным инвариантам данного ПМ, а не на полном тождестве поверхностных свойств его реализаций. Еще менее релевантны мотивировки, которые не с полной очевидностью присутствуют даже в поверхностной структуре отдельного текста. Так, применительно к ситуациям 'бесстрастной любви' с большой изобретательностью дебатируется — но именно дебатируется! — проблема «искренность или притворство?» (Благой 1931: 215–219, Ахматова 1936, 1958, Шкловский 1969). Кроме того, в доказательство «неподлинности» этого и ряда других (например, 'любовь ценою смерти' (39б)) выдвигается то соображение, что это ходовые клише романтической любовной риторики. Подрывает ли, однако, 'притворство' глубинную реальность соответствующих мотивов?

Действительно, иногда ситуация 'бесстрастная любовь' мотивируется 'стратегией обольщения' (как в «Каменном госте»). Однако в других случаях ее «реальной» подоплекой будут: 'действительная безнадежность чувства' (начало романа Ибрагима с графиней Д. в гл. I «Арапа Петра Великого»); 'особенности темперамента' («Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем…»); 'внешние обстоятельства' (например, разлука — «На холмах Грузии »); 'моральные установки' (Татьяна в VIII-ой гл.); 'возвышенная недоступность объекта' («Жил на свете рыцарь бедный…»); 'альтруистические соображения' (песня Мери из «Пира во время чумы», (53б)); 'неглубокость чувства' («Подъезжая под Ижоры…»); и т. д. Что 'притворство' — факт сугубо поверхностный, видно также из того, что оно может быть в том или ином отношении «обратным»: ср. элемент 'самоутешения' в «Я вас любил…», 'попытку позолотить пилюлю для оставляемой женщины' в письме Ибрагима к графине Д. в том же «Арапе» или 'благопристойный альбомный комплимент, выдаваемый за с трудом обуздываемую страсть' в «Нет, нет, не должен я…» и «Когда-то, помню с умиленьем… » (см. (10) и (49а)).

Помимо этого «наивно-содержательного» возражения есть и противоположное, «искушенно-формалистическое» возражение, согласно которому автору важны не изображаемые чувства, а сам момент притворства, открывающий определенные возможности художественной игры (ср. Шкловский 1969: 223 о литоте и проговаривании в «Я вас любил…»). Но, во-первых, сама 'любовь без желаний' часто дается как вполне реальное состояние, а во-вторых, этот мотив непрерывными переходами связан с другими, реальными (т. е. не содержащими момента притворства) состояниями — 'остывшими страстями', 'страстью перед лицом холодности' и т. п. Другое дело, что установка на амбивалентность, а также соображения выразительности создают сильную тенденцию к СОВМЕЩЕНИЮ полюсов (в частности, 'страсти' и 'отсутствия желаний'), а СОВМЕЩЕНИЕ предрасполагает, среди прочих, к элементу 'притворство' — как в плане выразительности, так и в плане житейских мотивировок.

Ввиду сказанного, подход, основанный на понятии инварианта, представляется своего рода золотой серединой между «наивно-содержательным» и «искушенно-формалистическим» подходами.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ См. Жолковский — Щеглов, 1975, 1976. В настоящей работе предполагаются известными основные понятия модели: тема, тематический элемент, приемы выразительности (в частности, КОНКРЕТИЗАЦИЯ, ВАРЬИРОВАНИЕ, КОНТРАСТ, СОВМЕЩЕНИЕ) и «словарь действительности», включающий предметную и орудийную сферы (внутри предметной выделяются такие зоны, как физическая, биологическая, психологическая,…; внутри орудийной — синтаксическая, морфологическая,…; метрическая, фонетическая, рифмовки, тропов,…). ^Назад

² Психоаналитическим аналогом такого «перевода» является, по-видимому, поведение невротика, которого преследует навязчивая идея или ситуация травмы (= ), так что он постоянно воспроизводит ее, «вчитывая» ее во все окружающее и происходящее, в частности, Tagesreste (= ). ^Назад

³ Здесь и далее в квадратных скобках даются ссылки на страницы Полного собрания сочинений А. С. Пушкина в 16 томах (М., АН СССР, 1937–1949); римской цифрой указывается номер тома; в квадратные скобки в тексте цитат взяты фрагменты, читаемые в этом издании предположительно. ^Назад

⁴ Об аналогии между «выведением из себя» медного всадника и «размораживанием» Татьяны в VIII-ой гл. «Евгения Онегина» см. Жолковский, 1976а, ч. 1: 37 сл. ^Назад

⁵ Можно было бы вообще считать сердцевиной пушкинского ПМ не абстрактное противопоставление (3), а 'страсть и проч./бесстрастие', трактуя ситуации физической и биологической зон как своего рода метафоры этой психологической коллизии. ^Назад

⁶ 'Милость, милосердие' — вообще один из характерных мотивов, связанных с комплексом 'превосходительного покоя', ср. Лотман, 1962: 16 сл. ^Назад

ЛИТЕРАТУРА

Ахматова А. А. 1936. «Адольф» Бенжамена Констана в творчестве Пушкина. — В кн.: Пушкин. Временник пушкинской комиссии. 1. М., с. 91–114.

Ахматова А. А. 1958. «Каменный гость» Пушкина. — В кн.: Пушкин. Исследования и материалы. Том II. М., с. 185–195.

Берковский Н. Я. 1962. «Русалка», лирическая трагедия Пушкина. — В кн.: Берковский Н. Я. Статьи о литературе. М., с. 357–403.

Благой Д. Д. 1931. Социология творчества Пушкина. II изд. М.

Бочаров С. Г. 1974. Поэтика Пушкина. М., «Наука», с. 3–104.

Гершензон М. О. 1919. Мудрость Пушкина. М.

Гершензон М. О. 1922. Гольфстрем. М.

Гершензон М. О. 1926. Статьи о Пушкине. М.

Жолковский А. К. 1974. К описанию смысла связного текста, V. — Предварительные публикации Проблемной группы по экспериментальной и прикладной лингвистике ИРЯ АН СССР, вып. 61. М.

Жолковский А. К. 1976а. К описанию смысла связного текста, VI. Ч. 1–3. — Предварительные публикации Проблемной группы по экспериментальной и прикладной лингвистике ИРЯ АН СССР, вып. 76–78. М.

Жолковский А. К. 1976б. Заметки о тексте, подтексте и цитации у Пастернака (к различению структурных и генетических связей). — В кн.: Nilssоn, Nils Ake (ред.), Boris Pasternak. Essays. Acta Universitatis Stockholmiensis, 7. Stockholm, c. 67–84.

Жолковский А. К. 1977a. Zolkovskij, А. К. Оn three analogies between linguistics and poetics (semantic inviariance; obligatoriness of grammaticalmeaning; competence vs performance). — Poetics, 6, 77–106.

Жолковский А. К. 1977б. 'Превосходительный покой': об одном инвариантном мотиве Пушкина. — International Journal of Slavic Linguistics and Poetics (в печати).

Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. 1975. К понятиям «тема» и «поэтический мир». Труды по знаковым системам. 7. Тарту, с. 143–169.

Жолковский А. К., Щеглов Ю. К. 1976. Математика и искусство (Поэтика выразительности). М., «Знание».

Лотман Ю. М. 1962. Идейная структура «Капитанской дочки». — В кн.: Пушкинский сборник. Псков, с. 3–20.

Слонимский А. Л. 1959. Мастерство Пушкина. М., ГИХЛ.

Ходасевич Вл. 1924. Поэтическое хозяйство Пушкина. Л., «Мысль».

Шкловский В. Б. 1969. «Поэзия грамматики и грамматика поэзии». — «Иностранная литература», № 6, с. 218–224.

Якобсон Р. О. 1973. Roman Jakobson. La statue dans la symbolique de Pouchkine. — В кн.: Roman Jakobson. Questions de poetique. Paris, Seuil, 1973, cc. 152–187 (чешский оригинал — 1937).

Якобсон Р. О. Jakobson, R. 1959. Оn linguistic aspects of translation. — В кн.: Оn translation, Cambridge (Mass.)

© Александр Жолковский, 1979.