Охарактеризованная система  воззрений  определила  и
подход Мерзлякова и Андрея Тургенева к поэзии.  На пер-
вый план выдвигается высокая гражданская лирика, проти-
востоящая  субъективно-лирической  тематике карамзинис-
тов,  культуре альбомной поэзии,  салонным "безделкам".
Опытом  создания героической свободолюбивой поэзии было
стихотворение Андрея Тургенева "К отечеству".  К подоб-
ным  же попыткам следует отнести "Оду на разрушение Ва-
вилона" Мерзлякова, его стихотворение "Слава" и перево-
ды из Тиртея.  "Ода на разрушение Вавилона", хотя и на-
писана позже стихотворения "Слава", традиционна по сво-
ей художественной системе. Стихотворение "Слава" в этом
отношении вносит много нового.                         
   Ранние стихи Мерзлякова свидетельствуют о политичес-
кой благонамеренности автора. Перелом в идейных настро-
ениях поэта совершился, видимо, в 1799-1800 гг., совпав
со временем сближения с Андреем Тургеневым.  8 сентября
1800 г. Мерзляков писал Жуковскому: "Когда кончится это
шальное  для меня время?  Когда попаду я на путь истин-
ный?..  Как бы ты назвал это состояние, в котором я те-
перь хочу делать и не делаю;  хожу, задумавшись, из од-
ного угла в другой,  бегаю как бешеный по улицам, руга-
юсь со всеми?  Сумасшествие! Не так ли? По крайней мере
я чувствую,  что это кризис, кризис для всего меня, ре-
шительная лихорадка для моих муз"3.                    
   Изменения во  взглядах Мерзлякова определили интерес
его к политической тематике в поэзии.  Политическое со-
держание стихотворения определено общей позицией поэта.
Идея прав человека в стихотворении "Слава"  развивается
как мысль о всеобщем братстве людей, примиренных в гар-
монии общечеловеческого единства:   
          

   1 "Дерзость,  ругательства,  эгоизм - главные  черты
его философии" (Архив Тургеневых.  Ед.  хр.  271.  Л. 9
об.).                                                  
   2 Там же. Ед. хр. 4759. Л. 29 об.                   
   3 Русская старина. 1904. № 5. С. 445.               

Месть, прощеньем усладися,
   Руку, падший друг, прими,
Человечество, проснися
   И права свои возьми (с. 213).
                       
   Осуществление гуманистических   антифеодальных  идей
мыслится не как                                        
   результат борьбы с угнетателями, а как всеобщее при-
мирение,  альтруистический отказ от своекорыстного эго-
изма, уважение даже во враге человека: 
                
   Мы одно составим племя
   Всем нам общего Отца!
   Райского блаженства семя,
   Нам любовь влита в сердца (с. 213). 
                
   Идеал гармонического общества для Мерзлякова мыслил-
ся лишь как                                            
   часть всеобщей гармонии вселенной.  Слава, сливающая
людей в общество, соединяет миры в стройное единство:
  
   Ею блещут и живятся                                 
   Все творенья на земли,                              
   Горы всходят и дымятся,                             
   Превращаясь в алтари.                               
                                                
   В безднах света неизмерных                          
   Веет сильный славы дух,                             
   Солнца, им одушевленны,                             
   Составляют братский круг.                           
   В мир из мира льется, блещет                        
   Чувство в пламенных лучах,                          
   И вселенная трепещет                                
   В гармонии и хвалах (с. 207, 208).                  
                  
   Связь "Славы" с гимном "К радости" Шиллера раскрыва-
ется  не столько в сходстве размера (четырехстопный хо-
рей),  строфического построения (чередования хора и ко-
рифея),  не  столько в сходстве отдельных высказываний,
сколько в близости основополагающей мысли,  излагая ко-
торую Андрей Тургенев писал в дневнике: "Правду говорил
мой Шиллер,  что есть минуты, в которые мы равно распо-
ложены  прижать к груди своей и всякую маленькую былин-
ку,  и всякую отдаленную звезду,  и маленького червя, и
все обширное творение". Задумав стихотворение "Весна",
Андрей Тургенев решает закончить его  призывом  "к  лю-
дям",  - "чтобы они покорились любви,  т.  е. небольшой
гимн к любви. Все в связи".                            
   Последнее положение интересно. В системе материалис-
тической философии XVIII в. исходной точкой морали была
собственная польза отдельной  личности.  "Польза  
должна быть существенным мерилом для людских суждений",
- говорил Гольбах2.  "...Деяния  человеческие  не  суть
бескорыс-                                              
   

 Архив Тургеневых. Ед. хр. 271. Л. 52 об. 2 Гольбах
П. Система природы. М., 1940. С. 181.                  

тны", - писал А. Н. Радищев. Имея четко антифеодальный
смысл, подобная точка зрения рассматривала личное благо
отдельного  человека как высшую цель общественного сою-
за.  Именно в обществе,  если оно справедливо,  человек
приобретает наибольшую личную свободу.  Последовательно
проводя эту мысль,  Радищев пришел к смело  сформулиро-
ванной идее:  естественное право,  то есть безграничная
свобода человека, не уничтожается в обществе, а, напро-
тив, именно в обществе возникает; в естественном состо-
янии естественное право  существует  лишь  как  возмож-
ность.  "В общественном же положении естественное право
заключает в себе всю возможность деяния и есть  неогра-
ниченно"2. Общество распадалось на бесчисленные челове-
ческие единицы,  связанные совпадением личного и общего
блага.  С  идеалистической точки зрения подобный подход
воспринимался как освящение эгоизма и раздробление еди-
ного человеческого союза на единицы. Идея всеобщей свя-
зи,  единства, гармонии воспринималась как противостоя-
щая материалистической морали. В эпиграмме "Философский
эгоист" Шиллер противопоставлял учению о себялюбии  как
основе морали идею всеобщей объединяющей вселенную люб-
ви: 
                                                   
   Самодостаточно, мнишь ты, уйти из чудесного круга   
   В мире, где все существа связаны цепью живой?       
    Как же хочешь ты,  нищий,  прожить, на себя полагаясь,
   Если взаимностью сил держится вечность сама?
      
   Воззрения Шиллера  перекликались  с  характерным для
Мерзлякова и Андрея Тургенева и повлиявшим на концепцию
"Славы" сочетанием демократического пафоса прав личнос-
ти,  достоинства человека как высшей внесословной  цен-
ности - и идеалистического осуждения пользы как принци-
па морали.  "Космизм" художественных  образов  "Славы",
стремление  рассматривать человека как часть единой ми-
ровой системы (ср.  более позднее стихотворение "Труд")
-  в  свою очередь также были связаны с идеалистической
мыслью той эпохи.                                      
   Художественная система "Славы" строится в  соответс-
твии  с  идейным  заданием.  Поскольку  в  центре стоит
представление о мире как о некоей единой идеальной сущ-
ности, содержание стихотворения не дает картины матери-
альной жизни.  Поэт создает  образы,  персонифицирующие
отвлеченные моральные принципы.  Это, в частности, про-
является в стилистике стихотворения, строящейся на абс-
трактных понятиях:  
                                   
   "Кровь сожжет железо плена,
   Кровь да  смоет рабства стыд!" 
Старость ищет,  оживленна,
    Обгорелый шлем и щит,
   Храбрость мирты разрывает
    Ржавым, радуясь, мечом,

   

1 Радищев А.  Н.  Полн.  собр.  соч.: В 3 т. М.; Л.,
1952. Т. 3. С. 31.                                     
   2 Там же. С. 47.                                    
   3 Шиллер Ф.  Собр.  соч.:  В 7 т.  М.,1955. Т. 1. С.
209.                    

                               
Праздность праздный оставляет,
   Слабый стал богатырем! (с. 210; курсив мой. - Ю. Л.)

   "Шлем", "щит", "меч", "мирты" создают отвлеченно-ал-
легорический,  окрашенный в  тона  античной  образности
фон, который придает всему произведению черты абстракт-
но-героического гражданственного  стиля,  широко  расп-
ространенного  в  искусстве  1800-х гг.  Художественная
система "Славы" представляет своего  рода  литературную
параллель  к  таким  произведениям изобразительного ис-
кусства,  как, например, скульптуры Мартоса и известные
медали Ф. Толстого в память 1812 г.                    
   В реализации возникшего в Дружеском литературном об-
ществе,  как и в творчестве ряда других поэтов тех лет,
лозунга  создания  героического  искусства сыграли роль
переводы Мерзлякова из Тиртея,  осуществленные, видимо,
несколько позже.                                       
   На основе  культа  античного  свободолюбия у ведущей
группы общества вырабатывался  идеал  героя-гражданина,
борца, а не пассивного созерцателя. Осенью 1802 г. Анд-
рей Тургенев писал в  дневнике:  "Деятельность  кажется
выше самой свободы. Ибо что такое свобода? Деятельность
придает ей всю ее цену".                              
   Сочетание идеи свободолюбия с  аскетической  моралью
заставляло наделять образ идеального гражданина чертами
сурового стоика,  презирающего личное счастье,  искусс-
тва,  радость жизни. В предисловии к переводу "Освобож-
денного Иерусалима" Тассо Мерзляков писал: "Римляне но-
вейших времен, при всем унизительном упадке умов и нра-
вов,  все еще сохранили воспоминание  о  величии  своих
нравов.  Они и поныне еще уверены, что кровь Энея течет
в их жилах, и имя Цезаря всегда лестно для их слуха. Но
сии мысли о величии не могли соединяться с великодушны-
ми  чувствованиями  и  геройскими  подвигами,   которые
столько прославили древних римлян. Новейшие пристрасти-
лись к предметам,  для них более  ближайшим.  Энтузиазм
свободы  они  замелили  энтузиазмом  изящных наук:  они
предписывали великие почести и  имя  самой  добродетели
дарованиям, которые их забавляли. Не могши более возла-
гать венцов в Капитолии на воинов, кои покоряли вселен-
ную,  они определили сей триумф поэтам,  обогатившим их
язык и прославившим нацию   Таким  образом,  теат-
ральный  героизм заступил место истинного героизма".  К
слову "добродетель" Мерзляков сделал характерное приме-
чание:  "Слово  virtus означало прежде силу,  потом му-
жество и,  наконец,  нравственное величие. У итальянцев
слово  virtus  означает только успехи в изящных искусс-
твах, и слово, которое в начале своем изъясняло качест-
во,  столь многим возвышающее человека, ныне приписыва-
ется существам,  лишившимся всех отличительных  свойств
человека. "Soprano есть превосходный виртуоз""2. Харак-
терна запись в дневнике Н. И. Тургенева: "Мерзляков го-
ворил нынче о высоком и приводил 
           

   1 Архив Тургеневых. Ед. хр. 1239. Л. 13.            
   2 Освобожденный Иерусалим. Поэма Торквата Тасса, пе-
реведенная с  итальянского  Алексеем  Мерзляковым.  М.,
1828. С. XLII-XLIII (курсив мой. - Ю. Л.).             

разные тому  примеры,  а)  Трое  Куриацов  были  родные
братья, и когда двух убили, третий убежал. Отцу их ска-
зали это,  прибавя:  что же ему было делать? - Умереть,
отвечал он".                                          
   Воплощение героического  идеала видели в первую оче-
редь в древней Спарте, рисуемой в духе идеализации ее в
сочинениях Мабли.  Причем из концепции французского фи-
лософа воспринималось  не  осуждение  собственности,  а
проповедь суровой морали,  героической бедности, проти-
вопоставления богатых,  украшенных искусствами Афин ге-
роической  простоте Лакедемона.  В поэзии это преломля-
лось как требование героического искусства и  отрицание
"разнеживающих" стихов о любви.                        
   В свете сказанного становится понятным интерес Мерз-
лякова именно к поэзии Тиртея.  Она воспринималась  как
искусство,  призывающее к борьбе2, суровая поэзия граж-
данственных подвигов.  В непосредственной связи с пере-
водами  песен  Тиртея  находится проясняющая их главную
мысль заметка "Сравнение Спарты с  Афинами",  опублико-
ванная несколько месяцев спустя за подписью "NN".  Тес-
ная связь этих произведений позволяет предположить, что
под псевдонимом "NN" скрывался Мерзляков.              
   "Спартанцы, - читаем в этой заметке,  - для всех ве-
ков суть пример патриотизма,  добродетели, великодушия.
В  Афинах  научались  хорошо говорить - в Спарте хорошо
делать.  В Афинах учили философствовать ~ в Спарте быть
философами.  Афины  никогда  не наслаждались внутренним
спокойствием и самая свобода нередко  служила  для  них
орудием бедствии,  междоусобных браней,  битв кровавых;
законы Ликурговы, до Лизандра процветавшие, были единс-
твенны,  примерны.  Железные деньги лакедемонян служили
им оплотом против роскоши.  Спартанцы были люди - и без
золоти!"3                                              
   Противопоставление Спарты  Афинам  определялось эти-
ческими идеалами революционного аскетизма и морали  фи-
лософов-материалистов   XVIII  в.  Отрицание  богатства
воспринималось не как социальная программа  имуществен-
ного равенства, а как проповедь бескорыстной добродете-
ли.  В этом отношении обращение  к  спартанской  поэзии
Тиртея (хотя сам поэт и был родом из Афин), конечно, не
случайно.  Однако образ Тиртея имел и другой смысл:  он
воспринимался как идеальный поэт-борец, и в этом смысле
образ его вошел в декабристскую поэзию и  публицистику.
Так,  Кюхельбекер ставил Тиртея рядом с Байроном и Шил-
лером4 и мечтал воссесть "близ Пушкина и близ Тиртея"5.
Рылеев, сравнивая Немцевича с Тиртеем, писал о поэте,  
   

 Тургенев Н.  И.  Дневники и письма. СПб., 1911. Т.
1. С. 89.                                              
   2 В предисловии к журнальному  тексту  переводов  из
Тиртея Мерзляков писал о том, что спартанцы "готовы бы-
ли снять осаду и бежать в Спарту.  Поэт ободрил  побеж-
денных,  воспев перед ними военные песни свои,  которые
дышали любовью к отечеству и презрением к смерти. Спар-
танцы  с  яростью  ударили на мессенян и увенчали воину
блестящей победой. ТирТей в награду получил право граж-
данства  - отличие,  которое лакедемоняне весьма высоко
ценили" (Вестник Европы. 1805. № 11. С. 29).           
   3 Вестник Европы. 1806. № 1. С. 30-31 (курсив мой. -
Ю. Л.).                                                
   4 См.:   Кюхельбекер  В.  К.  Путешествие.  Дневник.
Статьи. Л., 1979. С. 467.                              
   5 Кюхельбекер В.  К.  Избранные произведения: В 2 т.
М.; Л., 1967. Т. 1. С. 187.                            

                            
который "высокими песнями" возбуждал "в сердцах сограж-
дан любовь к отечеству"'. Для Пушкина также имена "Тир-
тея,  Байрона  и  Риги"  ("Восстань,  о  Греция,  восс-
тань...") в этом отношении однозначны.                 
   Создавая свои  переводы из Тиртея,  Мерзляков не был
озабочен воссозданием духа подлинной античности. На это
указывает то обстоятельство, что, владея греческим язы-
ком и будучи знаком с подлинным текстом,  он за образец
взял  немецкий  его перевод.  Его интересовало другое -
создание образцов русской  героической  поэзии,  где  в
центре - образ "великого в мужах", который "пламенеет -
завидной страстью встретить смерть". Его "душа отечест-
вом полна":
                                            
   Не ждет врагов, он их сретаст,                      
    Не спросит тайно, сколько сил;                     
   Когда отечество взывает -                           
   Пришел, увидел, победил!                            
                                                 
   Друзья! страстям, порокам - брань!                  
   Гоните праздность, лесть!                           
    Вся храбрых жизнь - отчизне дань!                    
   Им пища - благо, честь! (с. 153, 154)               
               
   Характерно, что при дальнейшей обработке журнального
текста, отдаляясь от немецкого оригинала, Мерзляков уб-
рал мифологические понятия,  нейтральные с точки зрения
гражданской патетики, но усилил "спартанский" колорит.
 
   Текст "Вестника Европы"                             
   (1805)
                                              
   Пусть силой, крепостию дивной                       
   Он превзойдет Циклопов всех,                        
   Пусть будет быстр, как ветр                         
   пустынный                                           
   И упредит Борея бег... 
                        
   Герой, в ряду дружины ратной                        
   Трясущий грозно копием,                             
   Есть дар от неба благодатный                        
   Отечеству, народам всем! (курсив мой. - Ю. Л.)      
      
   Текст "Подражаний и переводов"                      
   (1825) 
                                             
   Пусть силой, крепостью телесной                     
   Он диво - богатырь в рядах;                         
   Пусть быстротою стоп                                
              

   Рылеев К. Ф. Полн. собр. соч. М.; Л., 1934. С. 468. 

   чудесной 
Он ветры упреждал в полях...               
   Герой, в ряду дружины ратной                        
   Трясущий грозно копие, -                            
   Се! дар от неба благодатный,                        
   Се, Спарта, счастие твое! (курсив мой. - Ю. Л.)     
     
   Мерзляковские переводы  из  Тиртея не прошли незаме-
ченными:  П.  А.  Вяземский в 1810 г. в связи с выходом
"Образцовых русских сочинений" упрекал составителя этой
хрестоматии Жуковского:  "Зачем не напечатали вы  прек-
расного  перевода  Мерзлякова  Тиртеевых  од?"' Пропуск
этот, очевидно, был не случаен: героическая гражданская
лирика  была чужда Жуковскому.  Однако вскоре и сам Жу-
ковский, оказавшись в 1812 г. в центре военных событий,
под влиянием кружка А.  С.  Кайсарова (Кайсаров был ди-
ректором типографии штаба Кутузова) обратился к  герои-
ческой  лирике,  и  опыт  переводов  Мерзлякова был им,
бесспорно, учтен. Характерно, что после создания "Певца
во стане русских воинов" за Жуковским утвердилось проз-
вище Тиртея2.                                          
   Как мы видели,  политические воззрения Мерзлякова  в
этот  период  во  многом  совпадали со взглядами Андрея
Тургенева.  Однако в воззрениях друзей имелись и  отли-
чия. Демократическое происхождение Мерзлякова, воспита-
ние, поприще университетского преподавателя, на которое
он уже вступал, придавали и мыслям его, и всему жизнен-
ному облику характерные черты разночинного интеллигента
конца XVIII - начала XIX в.  Исключая Андрея Тургенева,
друзьями Мерзлякова на всем протяжении  его  жизненного
пути оказывались такие же,  как он сам, разночинцы, вы-
бившиеся к вершинам образования и  искусства:  артисты,
писатели,  профессора. Через Мерзлякова и Андрей Турге-
нев знакомился с этой средой и, бесспорно, испытывал ее
влияние. Характерно, что именно на квартире у Мерзляко-
ва он встречался с Нарежным и спорил с ним  о  Шиллере.
Через  Мерзлякова,  видимо,  протянулась  нить к И.  Е.
Срезневскому3.  Не случайно поэтому то, что если в пос-
тановке  проблем  политического свободомыслия Мерзляков
шел за Андреем Тургеневым,  то в интересе к другому су-
щественному вопросу - народности - оказывался его руко-
водителем. 
                    

   1 Вяземский П.  А. Запросы господину Василию Жуковс-
кому  от  современников  и потомков // Вяземский П.  А.
Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1878. Т. 1. С. 1.      
   2 Когда Тиртей другой, во струны жизнь вдыхая, Бесс-
мертие стяжал,  бессмертных воспевая, И славой Гимн его
вождям победных сил Тарутинских полей твердыни огласил?
   (Вяземский П.  А. Избр. стихотворения. М.; Л., 1935.
С. 105)                                                
   3 Связь И.  Е. Срезневского с Дружеским литературным
обществом отмечена его биографом (Русский  биографичес-
кий словарь. СПб., 1909. Т. [19]: Смеловский - Суворин.
С. 274), который ссылается на "Тетради". Установить ны-
нешнее местонахождение этого документа нам не удалось. 

Проблема народного,  национально-самобытного  искусства
остро встала в литературных дискуссиях Дружеского лите-
ратурного общества.  Интерес к фольклору  как  средству
создания  национально-самобытной культуры был свойствен
и Мерзлякову.  "О, каких сокровищ мы себя лишаем! - пи-
сал Мерзляков в 1808 г. - В русских песнях мы бы увиде-
ли русские нравы и  чувства,  русскую  правду,  русскую
доблесть,  - в них бы полюбили себя снова и не постыди-
лись так называемого первобытного своего варварства.  -
Но  песни наши время от времени теряются,  смешиваются,
искажаются и наконец совсем уступают блестящим  бездел-
кам  иноземных  трубадуров.  - Неужели не увидим ничего
более подобного несравненной песне Игорю?"' Те же мысли
Мерзляков развивал и в Дружеском литературном обществе.
Они оказались близки и Андрею Тургеневу.              
   Осуждая Карамзина,  Андрей Тургенев противопоставлял
его творчеству поэзию не только героическую,  "важную",
но и народную: "Читай аглинских поэтов и ты увидишь дух
агличан;  то же и с французским и немецким, по произве-
дениям их можно судить о характере их наций, но что мо-
жешь ты узнать о русском народе:  читая Ломоносова, Су-
марокова,  Державина,  Хераскова,  Карамзина,  в  одном
только  Державине найдешь очень малые оттенки русского,
в прекрасной повести  Карамзина  "Илья  Муромец"  также
увидишь русское название, русские стоны, и больше ниче-
го.  Театральные наши писатели, вместо того, чтобы вни-
кать  в  характер российского народа,  в дух российской
древности и потом в частные характеры наших древних ге-
роев,  вместо того,  чтобы показать нам по крайней мере
на театре что-нибудь великое,  важное и притом  истинно
русское, нашли, что гораздо легче, изобразив на декора-
циях вид Москвы и  Кремля,  заставить  действовать  ка-
ких-то нежных,  красноречивых французов, назвав их Тру-
ворами и даже Миниными и Пожарскими". Современная лите-
ратура,  по мнению Андрея Тургенева, утратила "всю ори-
гинальность,  всю силу (energie) русского духа",  черты
которых  он видит только в фольклоре.  "Теперь только в
одних сказках и песнях находим мы остатки русской лите-
ратуры..." Песни,  которые'"выразительны,  в веселом ли
то или в печальном роде", противопоставляются "новейшим
подражательным произведениям"2.                        
   Идея национально-самобытного  искусства  стала одним
из ведущих принципов руководящей группы Дружеского  ли-
тературного общества. Много позже, будучи уже профессо-
ром Дерптского университета,  свободолюбец и враг  кре-
постного  права А.  С.  Кайсаров писал:  "Мы рассуждаем
по-немецки,  мы шутим по-французски, а по-русски только
молимся Богу или браним наших служителей"3.            
   Однако в практическом осуществлении призыва к народ-
ности у каждого из друзей был свой путь.  У Андрея Тур-
генева к 1802 г.  увлечение Шиллером отходит в прошлое,
а народность начинает ассоциироваться с Шекспиром.  Ха-
рактерно,  что именно Шекспир приходит ему на мысль при
чтении песен  
                   

   1 Мерзляков А.  Ф.  О духе,  отличительных свойствах
поэзии первобытной... С. 14.                           
   2 Литературная критика 1800-1810-х годов. С. 44, 45.
   3 Чтения в Обществе истории и древностей российских.
1858. Кн. 3. С. 143.                                   

Мерзлякова1. Кайсарова  интерес  к  народности привел к
изучению славистики,  русской истории  и  к  требованию
уничтожения крепостного права. Что касается Мерзлякова,
то размышления над этим вопросом привели его к созданию
песен.                                                 
   Песни Мерзлякова не свободны от влияния традиции ро-
манса и дворянской псевдонародной лирики конца XVIII  -
начала XIX в. Н. И. Надеждин отмечал в некоторых из них
"резкие обмолвки против русского народного  языка",  но
он же говорил,  что "их существенная прелесть состоит в
народности"2.  Белинский,  хотя также указывал в песнях
Мерзлякова  на  "чувствительные обмолвки" против народ-
ности3,  в общем ценил их очень высоко. "Это был талант
мощный,  энергический, - писал он о Мерзлякове, - какое
глубокое чувство, какая неизмеримая тоска в его песнях!
как  живо  сочувствовал  он в них русскому народу и как
верно выразил в их поэтических звуках лирическую сторо-
ну его жизни!  Это не песенки Дельвига, это не подделки
под народный такт - нет: это живое, естественное излия-
ние чувства, где все безыскусственно и естественно!"4  
   Главным признаком  народности  песен  Мерзлякова Бе-
линский считал то, что он "перенес в свои русские песни
русскую  грусть-тоску,  русское гореванье,  от которого
щемит сердце и захватывает дух"5.  Положение это  имело
для  Белинского  принципиальный  смысл.  Он писал,  что
грусть есть то "общее, которое связывает нашу простона-
родную поэзию с нашей художественною, национальною поэ-
зиею"6. Белинский настаивал на этом положении, посколь-
ку  грустный характер русской песни был для него свиде-
тельством безотрадного положения народа.  Н. И. Мордов-
ченко,  обративший внимание на это положение, указал на
связь его с высказываниями о русской песне в "Путешест-
вии..." Радищева.  Подобное понимание фольклора не было
чуждо и Мерзлякову.  Один из его университетских слуша-
телей вспоминал:  "Мерзляков советовал нам,  т. е. всем
студентам,  прислушиваться к народным песням и  записы-
вать  их:  "В них вы услышите много народного горя",  -
говорил благородный профессор"7.                       
   "Песни Мерзлякова дышат чувством",  -  писал  А.  А.
Бестужев8. Песни Мерзлякова лиричны и не касаются соци-
альных вопросов,  но бесспорно,  что разлитая в  них  и
привлекшая Белинского "неизмеримая тоска" связана была 
   

 В  письме  Жуковскому  из Вены:  "Кланяйся,  брат,
Мерзлякову,  скажи, чтобы он берегся от лихорадки и что
я  нашел непростительный анахронизм в его песне:  "Воет
север за горами"; а потом: "Не ходить было красной дев-
ке" (далее в тексте:  "Вдоль по лугу-лугу".  - Ю.  Л.).
Точный Шекспир!" (Архив Тургеневых.  Ед.  хр.  4759. Л.
56).                                                   
   2 Телескоп. 1831. № 5. С. 91.                       
   3 Белинский В.  Г.  Поли.  собр.  соч.:  В 13 т. М.,
1954. Т. 5. С. 564.                                    
   4 Там же. Т. 1. С. 63.                              
   5 Там же. Т. 9. С. 532.                             
   6 Там же.  Т.  5. С. 126; ср.: Мордовченко Н. И. Бе-
линский и русская литература его времени. М.; Л., 1950.
С. 184.                                                
   7 Чистяков М.  Н. Народное предание о Брюсе // Русс-
кая старина. 1871. № 8. С. 167.                        
   8 Бестужев  А.  А.  Взгляд на старую и новую словес-
ность в России // Декабристы:                          
   Эстетика и критика. М., 1991. С. 95.                

                               
с мыслью о печальной судьбе народа. Антикрепостнические
настроения Мерзлякова в середине 1800-х гг. были засви-
детельствованы им печатно.                             
   В 1807 г.  Мерзляков издал книгу "Эклоги Публия Вир-
гилия Марона" (в сборник были включены и некоторые дру-
гие переводы античных авторов). Тексту было предпослано
предисловие "Нечто об эклоге", в котором неожиданно на-
ходим  рассуждение  о происхождении рабства.  Говоря об
изображении "пастухов" в литературе. Мерзляков допуска-
ет несколько возможных авторских решений:  "Стихотворец
воображает их или такими,  какими они были  во  времена
равенства и беспечности,  украшенные простотою природы,
простотою невинности и благородною свободою,  или таки-
ми, какими они сделались тогда, когда нужда и сила про-
извели властителей и рабов,  когда приобрели  они  себе
работы тягостные и неприятные..."'                     
   Мысль о том, что рабство имеет своей основой обман и
насилие, была распространена в публицистике конца XVIII
- начала XIX в. Однако в данном случае мы можем с боль-
шой  долей  вероятности  назвать  источник  рассуждения
Мерзлякова, позволяющий говорить о том, что мысли авто-
ра статьи об эклоге были сосредоточены  не  столько  на
рабстве вообще, сколько на судьбе русского крестьянина.
В 1806 г. друг Мерзлякова А. С. Кайсаров защитил в Гет-
тингене и опубликовал на латинском языке диссертацию "О
необходимости освобождения рабов в России"  ("De  manu-
mittendis  per Russiam servis"),  где находим не только
мысль Мерзлякова,  но и почти дословное  ее  выражение:
"...чем дальше углубляется разум в вопрос происхождения
рабства и стремится добраться до самых его истоков, тем
вероятнее,  по сравнению с другими,  нам кажется мысль,
считающая,  что сила и обман  произвели  это  проклятое
бедствие.  Ведь трудно сомневаться в том,  что по праву
войны свободные люди,  побежденные и подчиненные власти
врагов, сохранившие жизнь ценой потери свободы, насиль-
но превращались в рабов; обман же действует тогда, ког-
да богатые извлекают выгоду из нужды людей,  угнетенных
бедностью"2.                                           
   Нет оснований сомневаться в том,  что Кайсаров сразу
же прислал Мер-злякову экземпляр своей диссертации. От-
ношения между ними были самые дружеские, шла оживленная
переписка. Мерзляков посылал Кайсарову в Геттинген свои
песни3,  а в 1810 г.  выпустил в  свет  второе  издание
русского   перевода  "Славянской  мифологии"  Кайсарова
(первый вышел во время заграничного путешествия автора,
возможно, без его ведома).                             
   Работа Мерзлякова над песнями наиболее активно шла в
1803-1806 гг.  В этот период были созданы: "Я не думала
ни  о  чем в свете тужить...",  "Ах,  что ж ты,  голуб-
чик...",  "Чернобровый, черноглазый...", "Сельская эле-
гия"    
                     

   1 Эклоги  Публия  Виргилия  Марона,  переведенные А.
Мерзляковым,  профессором  императорского   Московского
университета. М., 1807. С. IX-X.                       
   2 Kaisarov A. Dissertatio inauguralis de manumitten-
dis per Russiam servis.  1806.  P.  4. Любопытно, что в
том же 1806 г. Александр Иванович Тургенев в письме Жу-
ковскому доказывал, что "дворяне не насильством присво-
или себе право сие (крепостное право.  - Ю. Л.)" и что,
следовательно,  пока крестьяне нравственно не  дорастут
до свободы, "им рабство - драгоценный дар".            
   3 См.: Мерзляков А. Ф. Стихотворения. С. 292.       

 ("Что мне делать в тяжкой участи моей..."), "Ах, деви-
ца,  красавица!..",  а  " возможно,  и ряд других песен
(датировка многих из  них  вызывает  затруднения).  Это
время  с основанием можно считать новым важным этапом в
развитии литературного дарования Мерзлякова.           
   Новый период в творчестве поэта совпал с характерным
изменением  окружающей  его дружеской среды.  Дружеское
литературное общество распалось. В числе наиболее близ-
ких Мерзлякову друзей мы встречаем теперь имена молодо-
го литератора-разночинца 3. А. Буринского, профессора и
радикального драматурга Николая Сандунова и композитора
из крепостных Д. Н. Кашина. В содружестве с последним и
создавались песни Мерзлякова,                          
   Д. Н.  Кашин был не только хорошо образованным чело-
веком (он знал, например, итальянский язык и восхищался
стихами Тассо),  одаренным музыкантом, но и собирателем
и знатоком русского песенного фольклора.  В предисловии
к  изданному  им  трехтомнику русских песен (1833-1834)
Кашин подчеркивал, что все песни, включенные в сборник,
записаны им самим. В обработках Кашина русские народные
песни входили в репертуар таких популярных актрис,  как
Е.  Сандунова  (с  семьей Сандуновых Кашин был особенно
тесно связан:  Н.  Сандунов был одним из  организаторов
его выкупа из крепостного состояния). Как и для Мерзля-
кова, народная песня была для Кашина не только объектом
научного  изучения или художественной стилизации,  но и
воспринималась как непосредственное лирическое  выраже-
ние  душевных  переживаний.  Замечательно в этом смысле
описание "освобождения" Кашина в  записках  С.  Глинки:
"...он прибежал к нам,  запыхавшись и в восторге душев-
ном бросаясь обнимать нас,  повторял:  "Я  свободен,  я
свободен!"  И шампанское закипело в бокалах.  И с каким
выражением играл Кашин на фортепианах русские песни. То
был первый день его свободы"'.                         
   Созданная на  основе русских народных мотивов музыка
Кашина сливалась с текстами Мерзлякова в  единое  худо-
жественное  целое.  Своеобразие песен Мерзлякова в том,
что в качестве поэтических произведений они были  расс-
читаны  не  на  декламацию,  а на вокальное исполнение,
причем мотив,  как правило,  брался из народной  песни.
Это  придавало колорит народности даже тем произведени-
ям,  в которых,  если исходить из одного текста, трудно
уловить  что-либо  отличное от традиционной поэзии,  от
светского романса.  Так, например, стихотворение "В час
разлуки  пастушок..." - ничем не выдающийся образец ро-
мансной лирики XIX в. - был неотделим в сознании совре-
менников от народной украинской песни, на "голос" кото-
рой он был написан. Насколько подобная связь была креп-
кой  и  в  сознании самого автора,  свидетельствует тот
факт,  что,  готовя для издания 1830 г.  список песен и
романсов,  Мерзляков  обозначил в нем это стихотворение
не его настоящим заглавием,  а  первой  строкой  песни,
давшей мотив "Ихав козак за Дунай". Характерно, что Бе-
линский,  заговорив о романсе  Мерзлякова  "Велизарий",
сейчас же вспомнил: "...музыка его так прекрасна..."2 

   1 Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895. С. 178.         
   2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 3. С. 323.    

Воссоздание литературными средствами духа народной пес-
ни  требовало  выработки  новых художественных приемов.
Размеры дарования ограничивали  возможности  Мерзлякова
как новатора,  пролагателя новых путей в поэзии. В пес-
нях его, переплетаясь с подлинно фольклорными элемента-
ми стиля,  встречаются и чисто литературные фразеологи-
ческие обороты (например:                              
   "Твоему ли сердцу ведать. Лила, страх"; ср. у Батюш-
кова: "Нам ли ведать, Хлоя, страх!").                  
   Художественная система  песен  Мерзлякова еще значи-
тельно удалена от подлинно народной поэзии и  несет  на
себе  влияние  дворянского  романса.  Белинский выделил
песни "Чернобровый,  черноглазый..." и "Не липочка куд-
рявая..."  (эти  же песни как наиболее народные отметил
Надеждин).  Назвав их "прекрасными и  выдержанными",  -
все  остальные  он  характеризовал  как произведения "с
проблесками национальности",  но и  с  "чувствительными
против нее обмолвками"1.  Отмеченные Белинским и Надеж-
диным песни наиболее  примечательны  своим  отходом  от
традиционных форм, соединяемых в литературе XVIII - на-
чала XIX в.  с условным представлением о "русском  сти-
хе".                                                   
   Своеобразие позиции Мерзлякова как автора песен осо-
бенно ярко проявляется при сопоставлении его произведе-
ний  с  послужившими  для них отправной точкой записями
Кашина.  Песни "Ах, девица, красавица!..", "Я не думала
ни  о чем в свете тужить..." и "Чернобровый,  черногла-
зый..." имеют в сборнике Кашина параллели,  связь кото-
рых с названными песнями Мерзлякова бесспорна.  Сравне-
ние текстов вводит нас в творческую лабораторию  поэта.
Прежде  всего можно отметить,  что Мерзляков использует
зачины и концовки и значительно переделывает  централь-
ную сюжетную часть2.  Последняя изменяется с тем, чтобы
подчеркнуть драматизм  ситуации.  Благополучная  любовь
заменяется изменой, свидание - разлукой.               
   В центре песен Мерзлякова - образ человека,  на пути
которого к счастью стоят непреодолимые преграды. Нравс-
твенный  мир этого человека часто характеризуется в со-
ответствии с  возникшей  еще  в  предшествующий  период
творчества верой в "естественные влечения" человеческой
натуры, противоборствующей внешним препятствиям и влас-
ти предрассудков. Так, строки: 
                        
   Я не  слушала  руганья ничьего,  
Полюбила я дружочка моего -   
                                             
   у Мерзлякова перерабатываются следующим образом: 
   

   1 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 564.    
   2 Эту особенность подметил И.  А. Полевой, писавший:
"Песни А. Ф. Мерзлякова потому еще более вошли в народ-
ный быт, что они извлечены из простонародных песен. На-
чало, напоминающее простую известную песенку, заставля-
ет всякого песельника заучить ее.  Между тем  Мерзляков
превосходно  переделывал каждую взятую им песню,  точно
так,  как смычок Рачинского пленяет нас прелестною гар-
монией,  которая напоминает что-то родимое" (Московский
телеграф. 1825. № 16. С. 340). Г. А. Рачинский - русс-
кий скрипач и композитор первой половины XIX в.        

                                 
Как же слушать пересудов мне людских? 
    Сердце любит, не спросясь людей чужих,
    Сердце любит, не спросясь меня самой! (с. 60)
      
   Говоря о работе Мерзлякова над текстом записей Каши-
на,  необходимо  учитывать  специфику последних.  Те из
них, которые были использованы Мерзляковым, сами в зна-
чительной  степени  отдалены  от  канонических образцов
крестьянской лирики.  Они несут на себе  черты  влияния
городского романса и,  возможно, подверглись литератур-
ной обработке.  Мерзляков снимает то, что противоречило
его представлению о народной песне (например,  стих "Со
письмом пошлю лакея"),  и сгущает элементы народно-поэ-
тической лексики:  "грусть-злодейка",  "забавушки - алы
цветики", "сыр-бор", "печальная, победная головушка мо-
лодецкая".  Литературное "письмо" убрано, зато в "Сель-
ской элегии" встречаем просторечный  синоним:  "Нет  ни
грамотки,  ни  вестки  никакой..."  (ср.  у  Сумарокова
"Письмо, что грамоткой простой народ зовет...").       
   В том же направлении идет и дальнейшая работа  Мерз-
лякова  над текстом песен.  В письме к Кайсарову (1803)
находим:      
                                         
   Всяк изведал грусть-злодейку по себе,
   Но не всякий, ах, жалеет обо мне. 
                  
   Во второй части "Собраний образцовых русских сочине-
ний  и переводов" (1815) Мерзляков заменил книжное "жа-
леет" фольклорным "погорюет",  но сохранил еще междоме-
тие  "ах",  придающее стиху типично-романсное звучание:
"Ах,  не всякий погорюет обо мне".  И только в  издании
1830 г.  стих приобрел окончательный вид:  "А не всякий
погорюет обо мне".                                     
   Работая над песней,  Мерзляков  подошел  к  проблеме
рифмы и стихотворного размера - вопросу, который на ру-
беже XVIII и XIX вв.  волновал многих  русских  поэтов.
Уже  в  предшествующий  период обнаружилась характерная
черта творческого дарования Мерзлякова:  рифмы у  него,
как правило, бедны, часто встречаются рифмы неточные, а
также морфологические (особенно  глагольные).  Бедность
рифм  была  следствием не ограниченности мастерства,  а
особенностей творческой позиции.  Еще А. Н. Радищев жа-
ловался, что "Парнас окружен Ямбами, и Рифмы стоят вез-
де на карауле"'.                                       
   Предпочтение неточных, "приглушенных" рифм приводило
к ослаблению ритмической роли клаузул, что, в свою оче-
редь,  требовало поисков определенной ритмической  ком-
пенсации.  В период создания цикла политических стихот-
ворений,  связанных с Дружеским литературным обществом,
излюбленным  приемом  Мерзлякова  делаются  смысловые и
звуковые повторы.  Поэтическая строка строится на логи-
ческом  противопоставлении  или  сопоставлении понятий,
выраженных сходно звучащими словами, омонимами. Это по-
могает  раскрыть  внутреннюю  диалектику понятия.  Стих
оказывается связанным не формальным единством ритмичес-
ких интонаций,  а смысловой связью, подчеркнутой средс-
твами звуковой организации. Так, логическое противопос-
   

 Радищев А. Н. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 353.      

тавление "братья  делаются врагами" выражается посредс-
твом подбора тавтологической лексики:  "Брат не видит в
брате брата" ("Слава").  По такому же принципу построе-
ны: "Тиран погиб тиранства жертвой", "Скончался в муках
наш  мучитель" ("Ода на разрушение Вавилона"),  "Да по-
гибнут брани бранью" ("Слава").                        
   Как пример случая, когда понятия не противопоставля-
ются,  а логически вытекают одно из другого, можно при-
вести:  "Благость, благом увенчайся" ("Слава"), "Я вижу
в мире мир" ("Тень Кукова на острове Овгиги").         
   Другим характерным   для  ранней  лирики  Мерзлякова
средством подчеркивания ритмического  рисунка  являлось
бессоюзное соединение однотипных в синтаксическом и ин-
тонационном отношении предложений,  причем пропуск ска-
зуемого способствовал созданию Особой динамической нап-
ряженности:  
                                          
   Огнь во взорах,  в сердце  камень,  - 
 Человечество, прости! (с. 211)
                                       
   Эти ритмические  опыты  Мерзлякова позже были учтены
Жуковским:
                                             
   Мы села - в пепел; грады - в прах,
   В мечи - серпы и плуги.
                             
   Народная песня, обладая иными интонациями, чем внут-
ренне напряженная, динамичная, рассчитанная на ораторс-
кие приемы декламации  политическая  лирика,  требовала
иных стилистических приемов. Построения типа: 
         
   Птичка пугана пугается всего,                       
   Горько мучиться для горя одного - (курсив мой.  - Ю.Л.)

   встречаются сравнительно редко. В песне "Ах, девица,
красавица!.."  Мерзляков  сделал  опыт сочетания бедных
рифм типа:  "губить - топить", "сушить - морить", "мной
- слезой" с очень четкой внутренней рифмой пословичного
типа.  В текст,  близко воспроизводящий запись  Кашина,
Мерзляков вставил:
                                     
   Не знала ль ты, что рвут цветы                      
   Не круглый год, - мороз придет...                   
    Не знала ль ты, что счастья цвет                   
   Сегодня есть, а завтра нет!                         
   Любовь - роса на полчаса                            
    Ах, век живут, а в миг умрут.                      
    Любовь, как пух, взовьется вдруг:                  
   Тоска - свинец внутри сердец                        
   (с. 67-68; курсив мой. - Ю. Л.).                    
                    
   Однако доминирующим  в  стилистической системе песен
Мерзлякова сделалось не это, а приемы, свойственные на-
родной песне,  и в первую очередь параллелизмы (часто в
форме отрицательных сравнений):
                        
   Нельзя солнцу быть холодным, 
Светлому погаснуть;    
   Нельзя сердцу жить на свете
   И не жить любовью! (с. 63)

   Общая тенденция  развития  стиха в песнях Мерзлякова
заключалась в упрощении ритмического рисунка,  что соп-
ровождалось одновременно отказом от четких рифм и широ-
ким использованием образов народной поэзии. На этом пу-
ти  Мерзляков  выработал тот простой,  безыскусственный
стиль,  который характерен для самой популярной из  его
песен - "Среди долины ровныя...".                      
   Поэзия конца XVIII в.  узаконила представление о че-
тырехстопном безрифменном хорее с дактилическими  окон-
чаниями как о якобы специфически народном "русском раз-
мере".  Мерзляков и в этой области искал новых путей. И
в данном отношении существенную роль в метрической сис-
теме песен Мерзлякова играло то обстоятельство, что они
создавались как произведения для пения: ритмика мелодии
в значительной степени определяла и метрический рисунок
текста.                                                
   При всей  относительности  связей песен Мерзлякова с
подлинным народным  творчеством  на  современников,  не
только в начале XIX в.,  когда они писались, но и в мо-
мент появления в 1830 г.  сборника "Песни  и  романсы",
они  производили  впечатление  именно  своей  фольклор-
ностью.  И Надеждин, и Белинский настойчиво противопос-
тавляли  песни Мерзлякова дворянской поэтической тради-
ции.  "Весьма понятно, - писал Надеждин, - почему песни
Мерзлякова  перешли  немедленно  в  уста народные:  они
возвратились к своему началу"'.                        
   Песни Мерзлякова в самом деле широко  исполнялись  в
концертах русских песен (например, Сандуновой) и быстро
усваивались народом.  А.  Н. Островский в драме "Гроза"
не случайно вложил песню "Среди долины ровныя..." в ус-
та Кулигина. Песни Мерзлякова, писал один из критиков в
1831  г.,  "поют от Москвы до Енисея"2.  О популярности
песен Мерзлякова  красноречиво  свидетельствует  такой,
например,  факт, сообщенный декабристом А. Е. Розеном в
его воспоминаниях: "Фейерверке? Соколов и сторож Шибаев
(караульные в Петропавловской крепости.  - Ю.  Л.) были
хуже немых:  немой хоть горлом гулит или руками и паль-
цами делает знаки,  а эти молодцы были движущиеся исту-
каны... Однажды запел я "Среди долины ровныя на глад-
кой высоте...",  при втором куплете слышу, что мне вто-
рит другой голос в коридоре за  бревенчатой  перегород-
кой;  я  узнал  в нем голос моего фейерверкера.  Добрый
знак,  - подумал я,  - запел со мною,  так и заговорит.
Еще раз повторил песню, и он на славу вторит ей с нача-
ла до конца.  Когда он через час принес мой ужин,  оло-
вянную  мисочку,  то я поблагодарил его за пение,  и он
решился мне ответить вполголоса: "Слава богу, что вы не
скучаете, что у вас сердце веселое". С тех пор мало-по-
малу начался разговор с ним, и он охотно отвечал на мои
вопросы"3.                                             
   

 Телескоп. 1831. № 5. С. 89.                       
   2 Гирлянда,  журнал словесности, музыки, мод и това-
ров. 1831. № 1. С. 21. Заметка за подписью "С-въ", воз-
можно, написана О. Сомовым.                            
   3 Розен А. Е. Записки декабриста. СПб., 1907. С. 86.

Одновременно с песнями Мерзляков создает цикл стихотво-
рений (таких, как "Пир", "Что есть жизнь?", "Надгробная
песнь 3.....  A...-.чу Буринскому"), в которых условные
штампы  элегической  и романсной поэзии наполняются ре-
альным,  глубоко прочувствованным содержанием. Если ли-
рика молодого Мерзлякова создает образ героя-борца,  то
теперь на смену ему приходит идеал труженика, обеспечи-
вающего себе своими руками материальную независимость и
ревниво  оберегающего  свое  человеческое  достоинство.
Традиционный и уже банальный в эту эпоху образ "людей",
 от которых убегает автор, неожиданно приобретает чер-
ты вполне реального московского "света",  в котором по-
эт-разночинец чувствует себя чужим.
                    
   Там, в кружке младых зевак,                         
   В камнях, золоте дурак                              
   Анекдоты повествует,                                
   Как он зайцев атакует.                              
                              
   Тамо старый дуралей,                                
   Сняв очки с своих очей,                             
   Объявляет в важном тоне                             
   Все грехи в Наполеоне... (с. 98)                    
                   
   Уже совсем конкретен "ученых шумный круг" - общество
коллег Мерзлякова по Московскому университету:  
       
   Все мудрые вольности дети;                          
   А в них-то и низость, и бой,                        
   Друг другу коварство и сети!.. (с. 96)              
              
   Тема одиночества, горькой участи, столь сильно проз-
вучавшая в песне "Среди долины ровныя...", присутствует
и  в  стихотворении "К несчастию" и в "Надгробной песне
3..... А.....чу Буринскому".  
                         
   Ты страдал - ты, жертва бедствия,                   
   При друзьях, как без друзей, страдал!               
   Родом, ближними оставленный... (с. 255)             
             
   Лучшим комментарием к этим  стихотворениям  является
отрывок из письма самого Буринского к Гнедичу: "...люди
нашего состояния живут в рабстве обстоятельств  и  воли
других.  Сколько  чувств и идей должны мы у себя
отнять!  Как должны переиначить и образ мыслей  и  волю
желаний и требований своих самых невинных,  даже благо-
родных склонностей!  - Мы должны исказить  самих  себя,
если хотим хорошо жить в этой свободной тюрьме, которую
называют светом. У турок есть обыкновение тех невольни-
ков,  которым удается понравиться господину, заставлять
в саду садить цветы!  О!  если бы судьба доставляла нам
хотя такую неволю!"
               

   1 РО РНБ. Ф. 197. Ед. хр. 39. Л. 4.                 

   Близкий друг Мерзлякова,  введенный им в литературу,
Ф.  Ф. Иванов создал в статье "К несчастным" впечатляю-
щий образ бедняка,  страдающего от нищеты и  попранного
человеческого  достоинства.  "Несчастливец есть предмет
весьма любопытный для людей.  Его рассматривают,  любят
дотрагиваться  до струн его страдания,  дабы иметь удо-
вольствие изучать сердце в  минуту  судорожного  терза-
ния".  От  праздных  богачей бедняку "не должно ожидать
ничего, кроме оскорбительного сожаления, кроме подаяний
и вежливостей, тысячекратно более отяготительных, неже-
ли самая обида".  Единственное оружие в руках  гонимого
бедняка - "гордость,  непреклонная гордость". Она "есть
добродетель злополучия;  чем более фортуна нас унижает,
тем более возноситься должно; надобно помнить, что вез-
де уважают наряд,  а не человека.  Какая нужда,  что ты
бездельник,  когда ты богат?  Какая польза, что ты чес-
тен,  когда беден? Легко забываются с несчастными, и он
беспрерывно видит себя в горестной необходимости припо-
минать о самом себе,  о личном достоинстве, как челове-
ка,  ежели не хочет, чтобы другие о том забыли"'. Как и
в лирике Мерзлякова (а позже - Кольцова),  речь идет не
о традиционных элегических жалобах на "злых людей", а о
горестях вполне реальных,  об унизительной зависимости,
нужде действительной, в первую очередь материальной: "N
говорил мне: истинное несчастье терпит тот, кто не име-
ет  насущного  хлеба.  Когда  человек имеет пропитание,
одежду и под кровом скромный огонек, - тогда все прочие
бедствия исчезают"2.                                   
   Требование материальной   обеспеченности   человека,
входя в общую систему прогрессивных  идей,  могло  сде-
латься  мощным  орудием  протеста.  Однако оно же могло
быть в иных условиях истолковано как оправдание бегства
от общественных вопросов.  Новый идеал Мерзлякова, хотя
и сохранил антидворянский характер,  но, утратив боевое
звучание,  окрасился  в  тона мещанской ограниченности.
Мерзляков проповедует: 
                                
   ...спокойство и скромность,                         
    И маленький ум для себя.                             
                         
   В этом отношении показателен переход  Мерзлякова  от
переводов из Тиртея к одам Горация с их проповедью "зо-
лотой середины".  Такое истолкование Горация характерно
было именно для недворянской литературы, не поднявшейся
еще до революционного протеста.                        
   В конце 1804 - начале 1805  г.  в  жизни  Мерзлякова
произошло заметное событие.  Он был вызван в Петербург.
Жизнь в столице оставила глубокий след в памяти писате-
ля:  "Это драгоценнейшее время всегда вспоминает он", -
писал Мерзляков в автобиографии3.  Пребывание в  Петер-
бурге  не способствовало служебному продвижению.  В за-
писной книжке В. Г. Анастасевича 
        

   1 Иванов Ф.  Ф.  Соч. и переводы. М., 1824. Ч. 1. С.
26-28.  Составителем и редактором этого посмертного из-
дания был Мерзляков.                                   
   2 Там же.  С.  29.  По характеру высказывания  можно
предположить, что "N" - это Мерзляков.                 
   3 РО РГБ. Фонд Погодина. (II. 8) 22. Л. 2.          

находим любопытную  запись:  "Мерзляков  рекомендован
был в учители великих князей. Не показался".          
   "Драгоценнейшим" время петербургской жизни,  видимо,
было по тем дружеским и  литературным  связям,  которые
завязались в этот период.  В доме М. Н. Муравьева Мерз-
ляков познакомился с передовым литератором В.  В. Попу-
гаевым  и  был представлен последним в Вольное общество
любителей словесности,  наук и художеств -  объединение
свободолюбиво настроенных писателей-демократов. В архи-
ве общества сохранилась копия письма В. В. Попугаева, в
котором автор его от имени М. Н. Муравьева рекомендовал
Мерзлякова "президенту" общества2.  3 октября  1804  г.
Мерзляков  был принят корреспондентом в Вольное общест-
во.  На собраниях общества он, как можно полагать, поз-
накомился с Востоковым. Об укреплении литературных свя-
зей Мерзлякова свидетельствует опубликование  одной  из
песен в связанном с Вольным обществом "Журнале российс-
кой словесности" Брусилова.  В Петербурге же в 1805  г.
отдельной  брошюрой  было  опубликовано программное для
Мерзлякова стихотворение "Тень Кукова  на  острове  Ов-
ги-ги".  В это же время,  очевидно, укрепились его дру-
жеские связи с Н. И. Гнедичем.                         
   Знакомство Мерзлякова с Гнедичем,  вероятно, завяза-
лось еще в бытность последнего в университетском панси-
оне. Письмо Буринского Гнедичу в 1803 г. свидетельству-
ет  о близких дружеских отношениях и единстве воззрений
политических и литературных кружка Мерзлякова и будуще-
го переводчика "Илиады"3. Позже, когда ходом литератур-
ного развития Мерзляков был отодвинут в рады  второсте-
пенных литераторов, а за Гнедичем утвердилась слава от-
ца русского гекзаметра, обиженный Мерзляков писал М. П.
Погодину:  "Гекзаметрами  и амфибрахиями я начал писать
тогда, когда еще Гнедич был у нас в университете учени-
ком и не знал ни гекзаметров,  ни пентаметров и даже не
писал стихами,  свидетель этому "Вестник Европы" и гос-
подин  Востоков,  который именно приписывает мне первую
попытку в своем "Рассуждении о стихосложении",  так как
песни  мои  русские в этой же мере были петы в Москве и
Петербурге прежде,  нежели Дельвиг существовал на  све-
те".  Если  отвлечься от общего обиженного тона письма,
то интересно указание Мерзлякова на то, что Гнедич "се-
бя называет моим первым почитателем и другом"4. В одном
из писем Жуковскому Мерзляков просил  передать  Гнедичу
"поклон усердный". 
                    

   1 РО РНБ.  Ф. 18. Ед. хр. 4. С. 81. Запись сделана в
1811 г., однако рассмотрение заметок в книжке показыва-
ет,  что  владелец фиксировал в ней не события текущего
времени,  а  любопытные  литературные  известия,  порой
большой давности.  Изучение биографии Мерзлякова указы-
вает на пребывание в Петербурге как наиболее  вероятное
время "рекомендации".  Последняя, вероятно, исходила от
М. Н. Муравьева.                                       
   2 Рукоп.  собр. б-ки СПбГУ. Архив Вольн. об-ва люби-
телей словесности, наук и художеств. № 151. Дело о при-
нятии в корреспонденты г. Мерзлякова. Л. 1.            
   3 Письмо интересно  тем,  что  воссоздает  атмосферу
кружка Мерзлякова 1803 г.:                             
   "Досадую на себя, что не читал еще Вашего Дон-Корра-
да;  правда,  я не виноват,  ибо все усилия и старания,
какие только можно,  употребил для того,  чтобы достать
это творение,  которое покажет немцам, что не у них од-
них  писали порой Мейснеры,  Лессинги и Шиллеры.  Слава
нам и языку русскому!" (Отчет Имп.  Публ.  б-ки за 1895
год. СПб., 1898. Прил. С. 46-47).                      
   4 Старина и новизна. М., 1905. Кн. 10. С. 512.       

Гнедича и Мерзлякова сближала общность интереса  к  ан-
тичной  литературе.  Белинский высоко оценивал переводы
Мерзлякова с латинского и греческого,  ставил их имена
рядом. В статье о стихотворениях Ивана Козлова он гово-
рит о поэтах, которые "умерли, еще не сделав всего, что
можно было ожидать от их дарований, как например. Мерз-
ляков и Гнедич"2.  Современники склонны были даже  под-
черкивать  приоритет Мерзлякова в деле разработки русс-
кого гекзаметра.  М. А. Дмитриев писал: "Гекзаметры на-
чал у нас вводить Мерзляков,  а не Гнедич Мерзля-
ков и Гнедич - это Колумб  и  Америк-Веспуций  русского
гекзаметра"3.  То  же  подчеркивали Надеждин и Погодин.
Дело в данном случае, конечно, не в том, у кого из двух
поэтов  прежде  определился  интерес к гекзаметру,  а в
том,  что оба они продолжали традицию,  которая шла  от
Тредиаковского  и Радищева в обход господствующего нап-
равления дворянской поэзии.                            
   Интерес к античной поэзии,  отчетливо проявившийся в
русской  литературе  конца  XVIII - начала XIX в.,  был
связан с общим направлением литературного развития. Об-
разцы  древнегреческой  и римской поэзии,  привлекавшие
внимание Мерзлякова в предшествующий период как  источ-
ник героических образов, удобный материал для выражения
гражданственных,  свободолюбивых идей,  теперь получают
для  него  новый  смысл.  Неоднократно отмечалась связь
между интересом к белому безрифменному стиху и стремле-
нием  к  преодолению  ломоносовской поэтической системы
как характерная черта в развитии русской  поэзии  конца
XVIII  - начала XIX в.  Однако необходимо иметь в виду,
что само это "преодоление" могло приобретать  различный
смысл  в зависимости от того,  имело ли оно целью отка-
заться от придворной оды во имя медитативной  элегии  и
дружеского послания или же имелось в виду создание "вы-
сокой", гражданственной лирики, эпических произведений,
воплощающих идеи народности.                           
   Понятно, что белый стих в элегиях Хераскова и посла-
ниях карамзинистов выполнял не ту роль, что в стихотво-
рениях  Радищева или переводах из античных авторов Вос-
токова и Гнедича. В данном случае существенно не только
то, что отделяло оба эти направления от предшествующего
периода - эпохи Ломоносова,  но и то,  что разделяло их
между собой.                                           
   Требование белого  стиха  в  системе  Радищева и его
последователей означало перенесение внимания на  содер-
жание,  объект  поэтического воспроизведения.  Содержа-
тельность делалась критерием  художественности.  Харак-
терно, что Радищев, для того чтобы узнать, "стихотворен
ли стих",  предлагал пересказывать его прозой. Идеи бе-
лого стиха, ритмов, прямо подчиненных    
     

   1 В  статье  "Разделение  поэзии  на роды и виды" он
иронически отзывается о "торжественных и казенных лиро-
пениях" Мерзлякова,  имея в виду заказные оды,  которые
Мерзляков писал как университетский профессор,  но  тут
же оговаривается:  "Здесь разумеются только оды Мерзля-
кова,  а не его переводы из древних  и  русские  песни,
большая  часть  которых  превосходна" (Белинский В.  Г.
Полн. собр. соч. Т. 5. С. 47).                         
   2 Там же. С. 68.                                    
   3 См.:  Дмитриев М. А. Мелочи из запаса моей памяти.
М., 1869. С. 166-167;                                  
   Барсуков Н.  Жизнь  и труды М.  П.  Погодина.  СПб.,
1890. Т. 3. С. 170.                                    

содержанию, и  звукоподражания  как средства достижения
"изразительной" гармонии (выражение Радищева) и призва-
ны были создать художественную систему,  обеспечивающую
наибольшую содержательность произведения'. Вслед за Ра-
дищевым  в  конце  1790-х гг.  против рифмы выступил С.
Бобров,  писавший с характерной  ссылкой  на  авторитет
Мильтона, Клопштока и Тредиаковского: "Рифма часто слу-
жит будто некиим отводом прекраснейших чувств,  убивает
душу  сочинения".  Как  и Радищев,  Бобров считал,  что
"до-брогласие" состоит "не в рифмах,  но в  искусном  и
правильном подборе гласных или согласных, употребленных
кстати"2,  то есть связанных с содержанием.  Для поэтов
карамзинистского  лагеря,  в  творчестве которых объект
изображения заслоняется субъектом, личностью изображаю-
щего,  главным  критерием  художественности делалась не
"содержательность",  а проблема слога.  Отказ от  рифмы
связан  был здесь с противопоставлением "надутой" оде -
простоты и изящества слога, избавленного от архаизмов и
тяжелых конструкций.  С этим связано и двоякое восприя-
тие античной поэтической традиции.                     
   Для Радищева, Востокова, Гнедича, Мерзлякова перево-
ды из древних поэтов,  наряду с изучением народной пес-
ни, были одним из путей, по которому шли поиски решения
проблемы системы русского стиха.  Гекзаметры Радищева и
его "Сафические строфы" (они представляют собой, что не
было  отмечено  комментаторами,  вольный  перевод 15-го
эпода Горация:  "Nox erat et caelo fulgabat luna  sere-
no...")  неразрывно  связаны с его интересом к русскому
народному стиху и с опытом ритмической реформы на осно-
ве своеобразно истолкованного "Слова о полку Игореве" в
"Песнях, петых на состязании...". Подобная связь приме-
нительно к Востокову уже отмечалась3.                  
   Необходимо также иметь в виду, что возникавший таким
образом интерес к античности был связан не с  утвержде-
нием  классицизма,  а  с  его разрушением,  поскольку в
древней поэзии видели не воплощение  вечных  норм  абс-
трактного разума,  а реальную,  исторически сложившуюся
форму человеческой культуры,  притом форму наиболее на-
родную.  С этим связано,  в частности, стремление обра-
титься к античной поэзии прямо в оригиналах, а не через
французские переводы.  Борьба вокруг белого стиха явля-
лась лишь составной частью общего столкновения двух те-
чений в поэзии - так называемой "легкой поэзии",  субъ-
ективистской лирики, с ее культом изящного слога, с од-
ной стороны,  и "поэзией содержания",  с ее ориентацией
на эпические жанры и высокую гражданственную тематику -
с другой.                                              
   Интерес к античности возникал в творчестве Мерзляко-
ва как ответ на стремление создать  высокое  искусство,
противостоящее в этом смысле "легкой 

   1 О  позиции Радищева в этом вопросе и о борьбе вок-
руг его наследства см.:                                
   Берков П.  Н.  А.  Н.  Радищев как критик // Вестник
ЛГУ. 1949. № 9; Орлов В. Н. Из истории гражданской поэ-
зии 1800-х годов // Орлов В.  Н.  Русские  просветители
1790- 1800-х годов,  2-е изд.  М., 1953; Лотман Ю. М. О
некоторых вопросах эстетики А.  Н.  Радищева  //  Науч.
труды,  посвящ.  150-летию Тарт.  гос.  ун-та.  Таллин,
1952.                                                  
   2 Бобров С. Таврида, или Мои летний день в Тавричес-
ком Херсонесе. Николаев, 1798 (страницы не нумерованы).
   3 См. вступ. ст. и коммент. В. Н. Орлова к кн.: Вос-
токов А. X. Стихотворения. Л., 1935.                   

поэзии" карамзинистов. Вместе с тем античный эпос восп-
ринимался им как произведение простонародное, фольклор-
ное.  Мерзляков разделял требование обращаться к антич-
ной литературе прямо, а не через посредство французской
поэзии,  требование, которое под пером немецких писате-
лей конца XVIII в. и Радищева (фактически на том же пу-
ти  стоял  еще Тредиаковский,  обратившийся не только к
роману Фенелона, но и к гомеровскому эпосу) связано бь-
шо с преодолением классицизма. "В рассуждении образцов,
- писал Мерзляков,  - должно признаться,  что мы не там
их ищем, где должно. Французы сами подражали. По-
чему нам для сохранения собственного своего характера и
своей чести не почерпать сокровищ чистых, неизменных из
той же первой сокровищницы, из которой они почерпали? -
Почему нам так же беспосредственно не пользоваться нас-
тавлениями их учителей, греков и римлян?"'             
   Приблизительно около 1806 г.  в отношении Мерзлякова
к античной культуре намечаются перемены.  Если в период
создания переводов из  Тиртея  Мерзлякова  интересовала
главным образом политическая заостренность, гражданская
направленность произведения, античный мир воспринимался
сквозь призму условных героических представлений в духе
XVIII в.  (поэтому он и мог, зная греческий язык, пере-
водить  с  немецкого),  то теперь позиция его меняется.
Интерес к подлинной жизни древнего мира заставляет изу-
чать  систему  стиха  античных  поэтов и искать пути ее
адекватной передачи средствами русской поэзии.  Внося в
интерес к античности требование этнографической и исто-
рической точности, Мерзляков расходился с классицизмом.
Античность  не была для него в этот период условным ми-
ром общих понятий,  противостоящим зримой  действитель-
ности как абстрактное конкретному.  Античный мир в сис-
теме классицизма не мог иметь конкретных  примет  дейс-
твительности.  Это был мир "вообще", мир общеобязатель-
ных, отвлеченных идей, реальных именно потому, что "на-
ши идеи, или понятия, представляя собой нечто реальное,
исходящее от бога,  поскольку они ясны  и  отчетливы"2,
противостоят "нереальному" и "неистинному" миру эмпири-
ческой действительности.                               

К титульной странице
Вперед
Назад
Используются технологии uCoz