О моделирующем значении понятий
“конца” и “начала” в художественных текстах
// Лотман Ю.М. Семиосфера. — С.-Петербург: «Искусство—СПБ»,
2000. . - С. 427-430. Впервые: Тез. докл. во второй Летней школе
по вторичным моделирующим системам, 16-26 авг. 1966 г. - Тарту, 1966. -
С. 69-74.
1. Отмеченность “конца” или “начала” или того и другого вместе составляет особенность вторичных моделирующих систем. Естественные языки с их соотношением вневременного кода и развертывающегося во времени сообщения дают иную картину: время моделируется средствами естественного языка не как нечто заключенное между “началом” и “концом”, а по принципу одновременности с сообщением или той, или иной степени удаленности от него в сторону предшествующего или последующего.
2. Во вторичных моделирующих системах
нехудожественного типа (миф, религия и т. п.) отношение между “речью”
и “языком” системы строится иначе. Для носителя данных моделирующих представлений
(а не для их исследователя) “речью” системы будет подлежащий истолкованию
окружающий мир, а “языком” — дешифрующая его культурная модель. При этом,
на определенной культурной стадии, закономерно возникает представление
о целостной “речи” этой системы — о том, что она составляет собой не
совокупность отдельно дешифруемых
знаков, а мир,
который в целом реализует
некую абстрактную — мифологическую, религиозную или другую — модель. Тогда
возникает вопрос о композиции — единстве построения мира и, следовательно,
о его начале и конце.
3. Категории “начала” и “конца” являются исходной точкой, из которой в дальнейшем могут развиться и пространственные, и временные конструктивные построения. Сильная отмеченность одной из этих категорий (начала — конца) отнюдь не обязательно подразумевает аналогичную структурную позицию другой, так как далеко не во всех системах они образуют парную оппозицию.
3.1. Так, например, существует определенная
группа текстов, в которых отмеченной будет оппозиция “имеющий начало”
— “не имеющий начала”. Синонимами первого в этой системе будут: “сущий”,
“вечный”, “ценный”, синонимами второго: “не существующий”, “подверженный
быстрому разрушению”, “не имеющий ценности”. На русском культурном материале
это проявится, например, в построении текстов Киевского периода с их интересом
к происхождению
того или иного явления.
Земля, обычай, род, вера, преступление — интересны, значительны, если
можно указать на их “корень”, происхождение, — остальные как бы не существуют.
3.1.1. В связи с этим интересными
представляются только повторяющиеся события, мыслимые как цепочка сходных
явлений, которая познается тем, что сводится к первому.
Моделью князя-братоубийцы
будет Каин — первый братоубийца; моделью Игоря Новгород-Северского — Олег
Черниговский, первый, посеявший раздоры между князьями.
3.1.2. Созданное (имеющее начало) мыслится как неуничтожимое (не имеющее конца). Так, мифы о творении земли (или другие генетические мифы) могут не входить в парную оппозицию с эсхатологическими текстами.
3.1.3. Имеющее начало — существует. Поэтому государства, имеющие начало (легенды об основателях), противостоят не имеющим, как политически сущие не сущим; те, кто могут назвать предка, политически существуют. Отсюда построение первого русского исторического текста как серии повествований о началах (“Се повЪсти времяньных лЪт, откуду есть пошла руская земля”).
3.2. Наряду с этим можно выделить определенную группу текстов с выраженной отмеченностью “конца”, при немаркированности категории “начала”. Таковы в большинстве эсхатологические тексты. Не всякое повествование о конце мира является эсхатологическим: рассказ о гибели земной жизни, как созданной не Богом, а возникшей в результате грехопадения, лишь утверждает антитезу “доброго” и “злого” “корени”. Истребляется плохой, неценный дьявольский, или рукотворный, мир — устроенный Богом незыблем (“Вся дЪела Божия нетленна суть. Самовидецъ семь сему <...> егда Христосъ идый въ Иерусалимъ на страсть волную, и затвори своима рукама врата градная, и до сего дни неотворими суть” — Послание архиепископа новгородского Василия ко владыцЪ тфЪрскому Феодору).
3.2.1. Эсхатологические тексты повествуют о гибели всего самого ценного и подразумевают, что сам факт гибели утверждает ценность явления (былина “Как перевелись богатыри на Руси”, “Слово о погибели Русской земли”).
3.3. В современных культурных системах этим построениям соответствуют представления: “ценность доказывается первенством”, “ценность доказывается гибелью”.
3.4. Понятие “конца” далеко не всегда отождествляется с трагическим исходом как основой данной модели мира: можно назвать большое количество идейных систем со “счастливым концом” создаваемой модели мира.
3.4.1. Системе с маркированным началом при немаркированном (или слабо маркированном) конце в этой разновидности будут соответствовать все тексты о “золотом веке” как исходной точке истории человечества,
системам с отмеченным концом — перенесение гармонии в конец исторического движения.
3.4.2. В качестве примера первой можно указать на коммунистическую утопию Мабли: человечество начинает с социального идеала и в дальнейшем искажается. При этом для системы типа Мабли возможно поставить вопрос: “Что будет после данной плохой системы?” — и решительно невозможно: “Что было до исходной хорошей?” Она мыслится как
первая, но движение человечества по пути искажения — бесконечно. Аналогичным образом для систем второго типа запретным является вопрос: “Что будет после достижения „золотого века"?” Предполагается, что после него историческое движение останавливается или перестает быть “историческим”.
3.4.3. Частной и наиболее сложной разновидностью является построение типа Руссо — в наиболее глубоких его произведениях: идеальный порядок не предшествует и не последует во времени современному — он скрыт в природе вещей как идеальная норма и является исходным не хронологически, а типологически. Но и здесь сохраняется основной структурный принцип: наличие исходной точки (хронологической или типологической) и дальнейшее удаление от нее.
3.5. С этим связаны две концепции “правильного” исторического развития: возвращение к исходной точке или приближение к конечной точке, представление о поступательном или регрессивном ходе истории.
4.1. Модели мира с равной отмеченностью “начала” и “конца” представляются производными от названных типов.
4.2. Вне категорий “начала” и “конца” находятся циклические модели мира, а также ахронные системы.
4.3. Вероятно предположить, что структуры с отмеченным началом соответствуют культурам молодым, самоутверждающимся, осознающим факт своего существования. Для этих культур будет свойственно осознание самих себя как непротиворечивых и целостно-ценных. Конфликт будет вынесен вовне и характеризовать отношение к предшествующей культуре. Структуры с отмеченным концом соответствуют культурам с созревшими противоречиями, внутренним расположением конфликта и сознанием трагичности этого конфликта.
5. Художественные структуры по самой своей природе обладают резкой отграниченностью сообщения. Конец и начало текста обладают здесь значительно большей отмеченностью, чем в общеязыковых сообщениях. Причина этого, видимо, кроется в особом соотношении планов “языка” и “речи” в художественных текстах. Всякий художественный текст не может быть однозначно оценен только как текст или только как интерпретирующая модель создаваемой с его помощью системы. По отношению к определенным структурно-художественным представлениям текст будет выступать как конкретная инкарнация абстрактной модели. Однако по отношению к соотносимому с ним реальному миру он сам будет выступать в качестве некоей модели, причем подобной двойной интерпретации будет поддаваться как весь текст в целом, так и каждый из его элементов и уровней. Функция художественного произведения как конечной модели бесконечного по своей природе “речевого текста” реальных фактов делает момент отграниченности, конечности непременным условием всякого художественного текста в его первоначальных формах — таковы понятия начала и конца текста (повествовательного, музыкального и т. п.), рамы в живописи, рампы в театре.
5.1. Показательно, что человек на пьедестале, живое лицо в портретной раме, зритель на сцене воспринимаются как инородные в условном моделирующем пространстве, создаваемом границами художественного текста.
5.2. В силу этого, кажущаяся неоконченность или неначатость являются в художественном произведении особенно маркированным конструктивным приемом. Сравним имитацию неоконченности в “Сентиментальном путешествии” Стерна, неначатости (“Вступление” помещено в конце седьмой главы) и неоконченности “Евгения Онегина”, перенесение действия за пределы рампы в драматургии Пиранделло и ряд других примеров.
5.3. Особый эффект двойной значимости получается в случаях, когда один и тот же текст как художественный подчиняется закону отмеченности границ и одновременно манифестирует некую идеологическую систему с неотмеченным “началом” (и, следовательно, сильно маркированным “концом”) или наоборот. Так возникает проблема “хорошего конца” — переосмысление магической концовки как художественной в современном переживании фольклора, нелогично счастливые концы как воспроизведение народного мышления в драматургии Островского, значение “счастливого конца” в кинодраматургии (ср.: “О, пришлите мне книгу со счастливым концом” — Н. Хикмет). Можно указать и на тексты с аналогичной отмеченностью начала.
6. Особый случай представляет система, в которой понятия начала или конца приписываются текстам, описывающим жизненный путь человека. Пример отмеченности начала — “Детство, отрочество, юность”, конца — “Три смерти” Л. Толстого.
6.1. Частный случай — моделирование поэтом (или читателями) реальной биографии по законам подобного текста (ср.: “Жил как человек и умер как поэт” — М. Цветаева — осознание определенных типов начала или конца жизненного пути как соответствующих модели поэта). Сравним примеры литературного переосмысления реальных биографий.