Г.
П. М е л ь н и к о
в
ФУНКЦИИ РАЗУМА В
БИОСФЕРЕ
И ЕГО ТЕХНИЧЕСКИЕ УСИЛИТЕЛИ
УДК
007.(800.1+001.51)
51.65.012.122
681.306.51
100.32
100.37
Функции
разума в биосфере и его технические усилители Мельников
Г.П.
На
основании разработанного автором аппарата системологии
предлагается принципиально новый подход к проблеме возникновения
биосферы и появления разумных форм жизни во Вселенной.
Излагается основанная на этом подходе концепция функции разума в
биосфере, позволяющая с
принципиально новых позиций рассматривать проблему
роботизации и компьютеризации человеческого общества на
современном этапе его развития.
Рассчитана
на широкий круг специалистов, занимающихся проблемами
антропогенеза, теории языка, информатики и контакта человека с
искусственным и естественным высокоорганизованными
системами.
Рецензент
академик АН УССР В.И.Скурихин
*
* *
Многочисленные
концепции, касающиеся сущности, причин
возникновения и условий развития биологических форм
материи, едины в том отношении, что сводят оценку
результатов эволюции прежде всего к оценке уровня возрастания
гарантии выживаемости
организмов, и именно в этом смысле организмы,
наделенные разумом, квалифицируются как высшие формы
живой материи. При этом принципиально противоположными могут
показаться "эгоистические" и "альтруистические"
концепции развития биосферы. Согласно первым, повышение уровня
выживаемости одних организмов достигается в ходе
конкурентной борьбы с другими организмами,
тогда как, согласно второй группе концепций, не конкуренция,
а взаимопомощь
представителей одной популяции или одного вида
обеспечивает повышение уровня выживаемости и процветания
вида как целого. Однако качественного
различия между перечисленными типами концепций нет, так
как уровень альтруистичности в них определяется в
конечном счете лишь величиной того круга, в границах которого члены вида
воспринимают друг друга как "своих" и поддерживают как друг
друга, так и целостность общности, но за пределами их границ все равно
находятся "чужие", и они либо безразличны к
представителям этой общности, либо все равно
оказываются их конкурентами.
Принципиально
иной "альтруистический" подход к объяснению причин
возникновения биосферы и разумных форм жизни во Вселенной,
который не может путем последовательной редукции
перестать отличаться от "эгоистического", был
предложен автором на основании разработанного им
понятийного аппарата системологии[1]
и с учетом положений ряда современных физических концепций,
согласно которым антиэнтропийные процессы столь же неизбежны в
материальном мире, как и энтропийные. Несмотря на то, что рост энтропии
ведет к увеличению степени неупорядоченности
природных образований и к понижению уровня их целостности,
существование антиэнтропийных механизмов
обеспечивает возрастание упорядоченности и синтез
целостности все более высокого порядка, и эти целостности приобретают
способность противостоять энтропийным
воздействиям прежде всего за счет своей
внутренней организованности, а не за счет разрушения
порядка в других системах.
Научное
постижение какого-либо объекта тем более эффективно,
чем выше уровень системности объекта, что проявляется в
наличии определенного спектра его инвариантных свойств.
Объект
как система характеризуется рядом обязательных
параметров, среди которых, в первую очередь,
можно назвать:
а) субстанциальные - подсистемы и
элементы системы с присущими им
свойствами;
б) структурные - сети родовидовых (парадигматических)
отношений между единицами субстанции и сети целочастных
(синтагматических) связей и взаимодействий между этими
единицами.
Признаком
повышения системности объекта служит уровень его эмергенции - повышения
доли новых устойчивых свойств, которые возникают вследствие согласования
субстанциальных и структурных параметров объекта, т.е.
согласования свойств элементов и подсистем в структуре
целочастных взаимодействий и родовидовых
отношений.
Каждый
элемент и каждая подсистема объекта как системы представляет
собой также систему, но более глубокого яруса, свойства
которой, соответствуя ее позиции в структуре
родовидовых и целочастных отношений, становятся
внутренними условиями наличия вполне определенных
инвариантных свойств этого объекта как целого. В
этом смысле каждый элемент и каждая подсистема в
системе является носителем определенной функции по поддержанию
инвариантных свойств системы.
Проводя
последовательно указанный принцип иерархизации, следует
признать, что сам изучаемый с системных позиций объект также
должен рассматриваться как носитель определенной функции, т.е.
как элемент системы более высокого яруса - надсистемы,
который, занимая определенное место в структуре родовидовых
отношений и целочастных взаимосвязей с другими элементами этого
же яруса, служит средством поддержания инвариантных свойств своей
надсистемы, являющейся, в свою очередь, элементом системы еще более
высокого яруса - над-надсистемы, и т.д.
Следовательно,
элементы одной системы (как и системы одной надсистемы
и т.д.) не являются антагонистами, они дополняют друг друга как
органы одного организма, обеспечивая поддержание
устойчивости инвариантных свойств включающей их целостности,
создают условия для ее функционирования в
целостности следующего более высокого яруса, и тем
самым - условия сохранения соответствия своих свойств
выполняемым функциям, определяемым их позицией в
структуре как родовидовых отношений, так и
целочастных взаимодействий.
С
позиций системологии все виды взаимодействий в природе материальны, телесны
в том смысле, что в конечном счете основаны на обмене одиночными
корпускулами того или иного глубокого яруса, либо
непрерывными потоками этих корпускул. Удержание
элементов внутри системы обеспечивается
замыканием этих потоков, а определенные виды потоков,
входящих в систему и истекающих из нее, обеспечивают
взаимодействие системы с другими системами в
надсистеме.
По
мере увеличения степени соответствия свойств системы ее функции в
надсистеме возрастает согласованность качества и количества
втекающих, истекающих и внутренне замкнутых потоков
корпускул системы. Какие-либо внешние факторы, приводящие к
неизбежности изменения взаимодействия системы с другими
системами в надсистеме, приводят к той или иной степени
рассогласованности потоков между ними и потоков
между элементами систем, к возникновению "заторов" или
"растеканий" в каналах взаимодействий, и,
следовательно, к понижению уровня системности системы.
В этих материальных терминах и образах конкретизируется в
системологии философское понятие противоречия.
Для
снятия противоречия должно восстановиться соответствие между
свойствами системы в надсистеме и теми новыми взаимодействиями, в
которые должна вступать система в надсистеме, а для
этого необходимо изменение определенных свойств системы, для
чего, в свою очередь, бывает необходимо не только
некоторое изменение схемы потоков взаимодействия между
имеющимися элементами системы и схемы отношений между
свойствами этих элементов, но и возникновение нового элемента в узле
противоречий, который призван
содействовать ликвидации возникшей рассогласованности
потоков взаимодействий
имеющихся элементов, для "рассасывания заторов" и
"растеканий" путем формирования дополнительной
сети каналов на пути потоков взаимодействия в этом узле.
Следовательно, такой новый элемент возникает в ответ на
материальный, физический запрос надсистемы, он
может формироваться только благодаря тому, что в
процессе его формирования уже существующие
элементы остаются способными поддерживать, хотя и не на самом
высоком уровне, существование несколько изменившихся
функциональных свойств системы в надсистеме, а развитие
этого нового элемента содействует повышению уровня этих
новых функциональных свойств и уровня
соответствия свойств и функций всех элементов системы. По
мере становления нового элемента происходит
докорректировка распределения
изменившихся функций между остальными
элементами и подстройка свойств этих элементов в
соответствии с модификацией функций, в
результате чего уровень системности системы, уровень ее
эмергенции, несмотря на некоторое изменение ее функции,
снова приближается к высшему из возможных значений.
Изменение
функции системы, приведшее к появлению нового элемента,
может быть качественным, т.е. таким, что существенно изменяются
функции и оставшихся "старых" элементов, но может быть
связано в основном лишь с усложнением, в результате
которого появление нового элемента увеличивает спектр
свойств системы, но потребность в "старых" элементах, с их
"старыми" функциями практически не исчезает. В подобных
случаях мы имеем дело с наиболее простым механизмом
появления новых элементов: это некоторые экземпляры
старых, которые в значительной мере
перестраиваются в связи с запросом на элементы с
новыми функциями, тогда как другие экземпляры, продолжающие
выполнять "старые" функции, остаются почти неизменными. В этом случае
в системе сосуществуют и остаются
одинаково важными для поддержания ее
функциональных свойств и новые элементы, и элементы,
послужившие материалом для формирования новых.
Все
сказанное полностью приложимо к рассмотрению отношений
между надсистемой и входящими в нее системами.
Следовательно, чтобы понять природу интересующей
нас системы,
необходимо раскрыть ее место в сети родовидовых и
целочастных отношений и связей с остальными
системами надсистемы, понять
тем самым ее функцию в
надсистеме, т.е. роль и долю участия в поддержании
инвариантных свойств надсистемы, далее - осознать, какими инвариантными свойствами должна
обладать система, чтобы быть способной выполнять свою
функцию. Эти инвариантные функциональные
свойства, поскольку ими определяется и состав элементов
системы, и ее структурные
параметры, называются в системологии внутренней
детерминантой системы, а так как функциональные
свойства формируются в соответствии с запросом на
функцию системы в надсистеме, то этот запрос
назван внешней
детерминантой системы.
В
свете сказанного ясно, что если внешняя детерминанта системы
остается практически неизменной в течение достаточно
длительного времени, то степень согласованности
функциональных, материальных и
структурных параметров системы нарастает,
увеличивается уровень ее системности на все большем числе
ярусов; соответствие свойств элементов и потоков
взаимодействий между ними делает
свойства системы все более инвариантными. А это
значит, что причины и условия своеобразия системы и формы его
проявления становятся все более зависящими от внутреннего устройства системы, и
в этом смысле можно утверждать, что чем выше уровень
системности объекта, чем выше его эмергентность,
тем выше уровень сформированности его сущности.
Таким
образом, если мы хотим системно, сущностно, диалектически
подойти к познанию интересующей нас системы, мы должны иметь хотя бы
гипотезу относительно того, элементом какой надсистемы является данная
система, какова функция надсистемы, на каком этапе развития
надсистемы возникла у нее такая модификация функции и,
следовательно, какая модификация
в инвариантных свойствах надсистемы, для
поддержания которой потребовалась
определенная перестройка надсистемы, связанная, в
частности, с запросами на возникновение
изучаемой нами системы.
При
этом может возникнуть вопрос: если система в надсистеме
возникает согласно запросам на новые функции, которые
должны выполняться новым компонентом надсистемы, т.е. новой
системой, то надсистема должна как-то знать перечень конечных
требуемых функциональных свойств зарождающейся
системы и контролировать, чтобы реальные свойства
формирующейся системы все более приближались к
требуемым. Не означает ли это, что у надсистемы есть
предустановленная цель?
Предустановленность,
понимаемая как неизбежность возникновения новой
системы, действительно есть, если в процессе становления
системы надсистема, несмотря на снижение уровня своей
системности в связи с частичным изменением
функции, остается способной поддержать хотя бы самые главные из
функциональных свойств надсистемы. В этом смысле
положение о том, что возникновение системы
возможно лишь в недрах надсистемы, конечно телеологично. Однако
это не целевая телеология, подразумевающая,
что желаемое будущее формируется сначала как образ, как идея
в некотором отражающем органе, а потом
становится руководством для
целенаправленных действий. Понимание любых
видов взаимодействий как форм
организации обменных потоков, а противоречий - как
возникновения узлов такого рассогласования этих
потоков, которое на чисто физическом, телесном уровне становится
фактором самовосстановления этого
рассогласования, возникшего в недрах
надсистемы, в которых
стабилизирующая роль
нерассогласованных потоков
взаимодействий остается доминирующей, не нуждается в
отождествлении телеологичности с
целеполаганием и представляет собой попытку раскрытия
механизмов протекания антиэнтропийных
процессов, которые, по мнению все большего числа
ученых, столь же свойственны природе, как и
энтропийные, описываемые вторым законом
термодинамики. Достаточно напомнить в
связи с этим имена Э.С.Бауэра, П.Г.Кузнецова, И.Пригожина.
Таким
образом, чтобы получить представление о функции
человечества, мы должны понять функции и иных форм жизни, т.е. системно
рассмотреть всю эволюцию жизни на Земле, увидеть связь
между свойствами представителей различных видов и
их функциями в биосфере. Иными словами, следует предпринять
максимально крупномасштабное теоретическое
исследование системы живых земных форм в их
развитии, начав с того, какова функция биосферы в такой надсистеме,
как наша планета Земля. И, если будет найден хотя бы
гипотетический ответ, мы сможем рассмотреть причины и этапы усложнения
биосферы, и, следовательно, такое ее усложнение, как
появление Разума.
Последовательно
применяя разработанный автором
системологический аппарат к
обширному эмпирическому материалу,
почерпнутому из естественно-научных дисциплин,
можно проследить эволюцию биосферы Земли, выделяя в
качестве закономерных этапов остывание исходной раскаленной
массы земного шара, появление над ним озонового слоя,
возникновение океанов, покрывающих
большую часть земной поверхности, зарождение жизни, сначала
именно в океанских просторах, с последующим постепенным
распространением жизни на сушу и развитием специфических
земных форм жизни в результате дивергенции исходных океанических
форм и системно обосновать появление разнообразных форм жизни,
выполняющих определенные функции в системе,
преемственность форм жизни, совместное
осуществление ими конечной общей функции по
отношению к планете Земля, а также, что самое важное,
обосновать то принципиальное положение, что все эти
формы жизни не
конкурируют, а
взаимодействуют между собой и
обеспечивают тем самым, как
органы организма, устойчивость своей надсистемы -
планеты Земля, находящейся во Вселенной под
периодически энтропийным воздействием внешних
факторов, и любой вид растений или животных
появляется не потому, что выжил благодаря
подавлению конкурентов, а потому, что возник и развивался в
ответ на запрос того или иного
узла взаимодействия организмов уже
существующей биосферы. Отсюда следует, что
выживаемость обеспечивается не за счет
способности к победе в конкурентной борьбе, а за счет
адекватности своему альтруистическому
предназначению выполнять запрос надсистемы. В частности,
становится очевидным, что не степь нужна травоядным, а
травоядные нужны степи как вспомогательные органы для
осуществления основных функций растительным покровом
степных просторов - функций снижения уровня внешних
энтропийных воздействий на Землю. Этим
снимаются различные противоречия, связанные с идеей
борьбы за существование, поскольку становится
ясным, что любой вид растений или животных своим
выживанием обязан не подавлению конкурентов, а тому, что он
получил возможность развиваться в ответ на запрос того или иного
узла взаимодействия организмов уже существующей биосферы.
Чем
более активной, а следовательно, гибкой и сложной оказывается
биосфера, тем больше появляется основных и
вспомогательных функций, не независимых, а так или
иначе связанных между собой. Это могут быть связи и жестко
детерминированные, и просто достаточно
высоковероятные, т.е. такие, когда каждое актуальное
появление запроса на одну функцию приводит к высокой
вероятности того, что за этим последует запрос на вполне
определенную другую функцию. Условимся такие
совокупности связанных функций называть функциональными скоплениями.
Очевидно,
что если в ответ на функциональные запросы в биосфере
возникают специализированные виды организмов, то
эффективность их реакции на наличие функциональных
скоплений будет повышаться и,
следовательно, запрос будет вполне
удовлетворяться в том случае, если начнут
возникать соответствующие скопления организмов,
включающие представителей нужных видов.
Степени компактности организмов в скоплении могут быть
различными: либо это простое пространственное сближение, либо контакты, либо симбиозы, либо, наконец,
превращение ряда однофункциональных
организмов в органы одного нового многофункционального
организма более высокого уровня сложности, чем его
составляющие. В последнем случае, уже внутри самого
функционального организма,
формирующегося в ответ на запрос
определенного функционального скопления биосферы,
появляются вспомогательные органы "коллективного
пользования", т.е. обслуживающие одинаковые
запросы самих органов, ассоциированных в
многофункциональный организм, например, органы
кровоснабжения. По-видимому, именно наличием таких
"органов коллективного пользования" отличается
многофункциональный организм от симбиоза
организмов, хотя оба они появляются в биосфере в ответ
на запросы ее функциональных скоплений.
Появление
дополнительной функции в функциональном скоплении может
привести к необходимости развития дополнительного
органа в функциональном организме. Но чем более
разнообразными являются уже ассоциированные
органы, тем больше возникает потенций осуществлять
новые функции не за счет развития в нем или ассоциации в него
нового органа, а за счет согласованного
взаимодействия определенных органов.
Реализоваться же эти потенции могут лишь при условии, что в
организме сформируется вспомогательный орган
особого рода, также "коллективного пользования", также
отвечающий запросам многих уже существующих органов, но
снабжающих их не пищей, водой или какими-либо веществами для
поддержания их физической функциональной
активности, а управляющими
сигналами, без чего группы органов не могут
осуществить согласованного
взаимодействия, так чтобы стать на время
этого взаимодействия системой органов, т.е.
подсистемой организма с такими свойствами, благодаря
которым, на базе уже имеющихся органов, организм
сможет осуществлять ту новую функцию, которая
появилась в определенном функциональном скоплении
надсистемы.
Очевидно,
что результатом запроса органов
многофункционального
организма на наличие в нем такого общего для них
согласующего,
координирующего, управляющего
вспомогательного надоргана является
возникновение в нем и
совершенствование нервной системы и мозга.
Очевидно,
этот надорган может осуществлять свои функции лишь при
наличии ряда условий. Он так или иначе должен: быть чувствителен к
взаимодействию со стороны всех органов организма, чтобы
иметь информацию об их текущем состоянии; иметь образы множества их
естественных, нормальных
состояний и тем самым обнаруживать случаи, когда состояние
того или иного органа вышло за границы нормы; иметь каналы обратного
воздействия на органы для перевода их в то или иное естественное для них
состояние; согласовывать требуемую комбинацию
естественных состояний группы органов и
определенную структуру взаимодействий между ними,
чтобы они превратились на нужное время в такую систему органов, которая
способна осуществить запрашиваемую надсистемой функцию
организма.
Таким
образом, прежде чем организм окажется
подготовленным к реализации
определенной функции по отношению к внешней действительности, его
надорган как особый орган должен быть способен, по отношению к
своей "внутренней действительности",
реализовать следующие три главные
функции, которые, по их
содержанию, можно назвать отражением,
соразмерением и управлением.
Первая
функция обусловлена потребностью надоргана как органа организма
выработать отражение нормального и
текущего состояния организма и любого органа, отражения того
участка нашей среды, в котором находится организм, а
также нормального типичного состояния локуса в целом, причем
текущие (актуальные) состояния могут
оказаться как совпадающими с нормальными, так и
отличающимися от них.
Вторая
функция связана с потребностью так соразмерить, так
соотнести все эти отражения, чтобы прежде всего
определить, не отличается ли текущее состояние внешней
среды в том или ином отношении от нормального состояния локуса,
и, если да, то как скоординировать взаимодействие органов
организма, чтобы эффективным способом
подействовать на рассогласованное место локуса для
приведения его в нормальное, гармоничное
состояние. При этом, если выход за границу нормы
обнаруживается не только во внешней среде, но и во внутренней среде, т.е. в
каком-либо органе организма, то нужно по возможности
сначала скоординировать взаимодействие
определенных органов, находящихся в нормальном
функциональном состоянии, направив их активность не на
внешнюю среду, не на локус, а на рассогласованный орган, и
так организовать взаимодействие этих органов, чтобы
рассогласованный орган в результате
данного воздействия мог перейти в свое нормальное,
гармоничное состояние.
Третья
функция осуществляется после того, как выполнен этап
соразмерения информации о наличных (текущих) и
нормальных (должных) состояниях как органов,
так и всего организма, а также локуса внешней среды;
установленные программы воздействия
органов на рассогласованный орган внутренней среды или
на локус внешней среды должны быть реализованы, т.е.
надорган должен подать органам управляющие команды на
выполнение избранных программ взаимодействия и тем самым
осуществить функцию управления соответствующим
внутренним или внешним объектом, в результате чего
объект должен перейти из рассогласованного,
дисгармонизированного состояния в
гармонизированное.
Хотя
все эти три функции надоргана связаны с необходимостью
обеспечения эффективного воздействия органов организма
либо на внешнюю, либо на внутреннюю среду, однако мы снова
видим, что внешние отражения, соразмерения и
управления оказываются основными,
запрашиваемыми надсистемой, а внутреннее
отражение, соразмерение и управление вспомогательными
функциями, запрашиваемыми самой системой организма и
обусловленными внутренней потребностью
поддержания внешней функциональной
активности организма.
Отметим
также еще один аспект соотношения между внешними и
внутренними функциями организма. В связи с тем, что
подсистемы и органы любого организма, как представители
некоторого вида в системе видов биосферы, развиваются для
осуществления не только внешних функций, т.е. функций,
запрашиваемых биосферой вследствие потребностей
предотвращения или снижения уровня воздействий на Землю
определенных энтропийных факторов, но и
функций внутренних, нужных для поддержания целостности
самого организма, без чего неосуществимой
была бы основная, внешнефункциональная активность
организма, то становится понятным, что для
реализации своих внутренних функций организм
нуждается в материале и энергии, которые он может
черпать только во внешней среде. Следовательно,
взаимодействие организма с внешней средой, связанное с
удовлетворением вспомогательных, внутрифункциональных
запросов, оказывается запросом энтропийным,
снижающим в том или ином отношении степень системности
биосферы, степень ее целостности. И биосфера
в конечном счете только потому остается упорядоченной, системно
организованной и способной выполнять свою антиэнтропийную внешнюю
функцию по отношении к Земле, что энтропийные следствия
удовлетворения внутрифункциональных потребностей организмов
биосферы составляют лишь небольшую величину по
сравнению с антиэнтропийными (эктропийными)
следствиями внешнефункциональных
взаимодействий живой природы с косным миром.
Очевидно
также, что энтропийность, которую вносит организм в
биосферу в связи с необходимостью получать из нее
материал и энергию для поддержания своей
внешнефункциональной активности как
условия снижения энтропийных последствий на Землю и на
биосферу космических факторов, некоторым оптимальным
образом распределяется между органами организма.
Оптимальность эта заключается прежде всего в том, чтобы свести к минимуму
энтропийные затраты организма в целом и обеспечить при этом
требуемый уровень функциональной активности каждого
органа с учетом необходимого уровня
надежности его работы, определяемого
значимостью его функции в системе функций остальных органов.
Всякое отклонение от этого оптимума приведет к снижению
функциональной активности организма как
системы с определенными внешними функциями и, соответственно, к
снижению способности организма
противодействовать развитию энтропийных
процессов в биосфере.
Таким
образом, хотя и организм как целое, и тот или иной его орган, в том числе и
надорган, не может фактом своей функциональной активности не
приводить к тем или иным энтропийным воздействиям на
биосферу, эти отрицательные воздействия
многократно "окупаются" тем снижением уровня энтропийности
биосферы и, следовательно, планеты, которое достигается
фактом осуществления организмом его внешних функций.
Обратим
внимание теперь на то, что антиэнтропийные возможности
биосферы как целостной системы возрастают по мере возникновения
новых многофункциональных биологических видов со
вспомогательными функциями для все более гибкого и
тонкого поддержания внешнефункциональных способностей
уже сложившихся видов, а также для оптимизации распределения
функций между видами. Все это приводит к усложнению сети
межвидовых связей и взаимодействий, к возникновению все более
новых вспомогательных функций и, соответственно, к
запросам на все более сложные виды (в системе видов живой природы) для
осуществления этих функций. Так раскрывается довольно
прозрачное подобие между процессами усложнения организмов и
процессами усложнения биосферы в
целом: биосфера предстает как "всеприродный организм", а
развившиеся и взаимодействующие в биосфере
виды - как "органы" этого "всеприродного организма". На такое
подобие обращали внимание уже ученые древности, оно лежит в
основе средневекового философского учения исихазма, на него опирались
представители русского этического течения "нестяжателей", оно остается
продуктивным и в концепциях русских философов-космистов. И если
внести в эту аналогию наше понятие локуса как области
внешнефункциональных контактов
организма со средой, то отличие какого-либо конкретного
организма (как представителя определенного вида
растений или животных) от биосферы в целом, т.е. как
"всеприродного организма", выражается прежде всего в
величине локуса; организм реализует свои
внешние антиэнтропийные функции по отношению к минимальному локусу - к
некоторому участку внешней среды, вид - по отношению ко всем
участкам среды определенного типа, а локусом биосферы как
всеприродного организма окажется, по крайней мере, вся планета Земля. Ясно также, что,
если сравнивать организмы, включая всеприродный,
по степени их сложности и
многофункциональности, то самым сложным
из всех организмов биосферы окажется сама биосфера как
функциональная целостность. Но
поскольку, как мы установили, возрастание
многофункциональности и,
соответственно, сложности организма приводит к
возрастанию потребности в появлении особого
координирующего и управляющего органа -
надоргана (который в теле высших животных формируется на
субстрате мозга), то естественно попытаться найти
аналог надоргана и во всеприродном организме, т.е. в биосфере. И искать
этот орган нужно среди органов биосферы, т.е. среди биологических видов.
Так
же, как мозг животного по отношению к своему организму, тот
особый биологический вид, который мог бы быть
надорганом биосферы как своего всеприродного организма,
должен по отношению к биосфере выполнять три уже
рассмотренные функции (отражения, соразмерения и
управления) в их основной - внешней и вспомогательной - внутренней
разновидности. И, если задать вопрос, представители
какого биологического вида обладают
наиболее ярко проявляющимися способностями
отражения внешней действительности в своем надоргане
способностями соразмерения полученных таким образом
отражений, чтобы их соотносить между собой в процессе
улавливания связей между ними и получения, благодаря этому,
новых отражений из уже имеющихся, в том числе и отражений
того, что еще не наблюдалось и представляет лишь предстоящие состояния
внешней среды, а также способностями наиболее
разнообразными способами воздействовать на внешнюю
среду, в том числе и на биосферу, и, по крайней мере, в принципе,
выбирать такую форму воздействия, которая была бы
управляющим фактором для снижения энтропийных
процессов в биосфере, то станет ясно, что претендентом
на функцию надоргана по отношению к биосфере как
всеприродному организму может быть только человечество как
биологический вид, т.е. весь род
человеческий. И точно так же, как запросы на мозг в теле
животных, который являлся бы надорганом, должны были
возникнуть относительно поздно, когда понадобились природе и
появились наиболее сложные организмы с разнообразными
внешними и внутренними функциями, так и запросы на
человечество как особый биологический вид могли возникнуть лишь
после того, как всеприродный организм стал представлять собой тело с
многообразными,
многофункциональными и сложно
взаимодействующими видами
как своими органами. Поэтому, зная функции надоргана в организме
высших животных, мы можем теперь на правах гипотезы
сформулировать функции человечества как
надоргана во всеприродном организме, т.е. в
биосфере.
Человечество
как надорган биосферы должно осуществлять свою функцию
отражения в форме познавательной
деятельности; функцию
соразмерения в простейшей
разновидности - в форме логической деятельности, а в
высшей разновидности - в форме выявления
степени меры,
гармоничности, красоты в отражаемых
явлениях; функцию управления - в форме
либо непосредственного контакта с
внешней средой, как путем прямого физического, так и прямого психического воздействия на
биосферу, хотя современное цивилизованное
человечество почти утратило навыки и способности такого
прямого воздействия, либо через технические посредники, например,
через машины. И чтобы представители рода человеческого были
подготовлены к участию в осуществлении перечисленных
трех основных функций, такие человеческие
коллективы, как народности, нации, государства и т.п. должны
развивать науку, искусство и технику, если
понимать под последней не только механику, химию,
электронику и т.д., но и приемы прямого психического
воздействия людей на внешнюю природу.
Очевидно,
что пока планета Земля подвергается только неизменным
по характеру периодическим энтропийным
воздействиям, каждый
биологический вид флоры или фауны,
взаимодействуя с определенным локусом
внешней среды, способен оказывать антиэнтропийное влияние на
этот локус, гармонизировать этот локус в
случае выхода его характеристик за границы нормы на основе
механизмов, выработанных и
воспроизводимых в опыте поколений
данного биологического вида. Виды, осуществляющие по
отношению к биосфере не основные, а вспомогательные функции,
обеспечивают при этом координацию
взаимодействия всех видов биосферы в сложившейся (и
остающейся неизменной) структуре взаимодействий, и биосфера
как всеприродный организм выполняет свою функцию на планете,
работая в сложившемся традиционном
периодическом, можно сказать "автоматизированном"
режиме.
Если
какой-либо из параметров энтропийного,
дисгармонизирующего воздействия
все-таки изменяется, однако настолько плавно, что система
биологических видов успевает скорректировать
свои адапционные параметры, хотя при этом биосфера как всеприродный
организм в той или иной мере
перестраивается, проявлением чего
служит эволюция, дивергенции и
конвергенции биологических видов, заметными эти
перестройки оказываются лишь через большие периоды
истории биосферы, тогда как для длинного ряда
непосредственно следующих друг за другом поколений
биосфера практически остается неизменной. И только если
изменение какого-либо энтропийного фактора или
группы факторов оказывается временным и наступает или
отступает со скоростью, сравнимой со временем, которое
необходимо для переадаптации в системе
видов биосферы, то отработанные традиционные
периодические ("автоматизированные")
механизмы функционирования биосферы могут
оказаться нарушенными, что приведет к
дисгармонизации надсистемы биосферы в
планетарном масштабе.
Именно
с учетом принципиальной возможности такой катастрофы
как следствия апериодического энтропийного
космического воздействия на Землю можно понять
потенциальное предназначение разума человека на фоне
проявлений разумности других
биологических видов. Только развивая до предельных
уровней свои познавательные (отражательные)
способности, можно предвидеть время и характер тех
апериодических, нестандартных энтропийных
воздействий на Землю, которые грозят ей катастрофическими
последствиями; только развивая до предельных уровней
свои способности соотносить (соразмерять) накопленные
знания о Земле, о Жизни и о Космосе, т.е. определять
объективную меру и место предстоящей
дисгармонизации, можно определить характер и
меру такого воздействия на биосферу,
которое позволит ей, ее органам включиться в
нестандартную уникальную схему взаимосвязей, благодаря
которой биосфера выдержит натиск
предстоящего апериодического
внешнего возмущения, останется в границах меры гармонии
(согласованности); только при таких условиях
этот надорган может осуществить управляющее
воздействие на биосферу, найдя в ее организме такое звено,
возбуждение которого не требует больших энергетических и
материальных затрат, но последствие которого
обеспечит объединение биологических видов в
требуемую временную уникальную схему взаимодействий,
благодаря которой окажется спасенной отлаженная за миллиарды лет
всеприродная и всеземная
гармония.
Установив
функциональное подобие между мозгом как
надорганом в организме животного и человечеством как
надорганом во всеприродном организме, т. е. в
биосфере, остановимся теперь специально и на
различиях между ними.
Любой
животный вид обеспечивает эффективность работы уже
сложившихся биосферных механизмов предотвращения
энтропийных последствий от периодических возмущений Земли со
стороны космоса, и в связи с этим мозг животных в
основном лишь воспроизводит
сформированные, "автоматизированные"
программы управления определенным локусом биосферы. Но, если
человечество как надорган всеприродного организма должно
предотвращать энтропийные последствия от
апериодических и, следовательно, нередко
и уникальных космических
возмущений биосферы и планеты вообще, то это значит,
что необходимые в подобных случаях программы
управляющих воздействий
на биосферу принципиально не могут быть
воспроизводимыми, заготовленными впрок
на основе прошлого опыта,
"автоматизированными". Они должны
создаваться творчески, на основании
обстоятельств, с которыми нередко этот надорган
встречается впервые, что может быть
осуществлено только на базе как можно более
обширных знаний о законах биосферы и на основе
прогнозирующих способностей надоргана и присущего ему
чувства
меры: и меры отклонений биосферы от гармоничного
состояния, и меры необходимых управляющих
воздействий на нее для выведения в должное гармоничное состояние.
По-видимому, именно в способности принимать творческие
решения относительно путей воздействия на
биосферу, в отличие от воздействия лишь на определенный локус биосферы
в границах только воспроизводимых,
"автоматизированных" программ воздействия, и
заключается основное отличие человечества как надоргана биосферы
от надоргана животных любого из
существующих видов как управляющего органа лишь по
отношению к определенному локусу и притом с типовыми его
отклонениями от нормального состояния.
Выявив
из общесистемологических положений причины появления и
функции различных форм жизни на Земле и
сформулировав на основе этого главнейшие функции
человечества как надоргана биосферы, без которого живая
природа на высших стадиях своего развития не могла бы
существовать, и установив, в частности, что
только человечество как надорган всеприродного
организма - биосферы должно было, для поддержания
гармоничного состояния биосферы при
нестандартных энтропийных воздействий на нее со стороны
космоса, развивать и использовать механизмы творческого
управления состоянием биосферы, мы обязаны теперь снова
вспомнить, что каждый орган в теле каждый вид животных в биосфере
и, следовательно, человечество как биологический вид, для
поддержания своей
внешнефункциональной активности, связанной с
предотвращением энтропийных процессов в
биосфере, не может не быть сам источником этой энтропии и лишь потому не
обесценивает результатов своего антиэнтропийного
воздействия, что они во много раз перекрывают энтропийные последствия
существования биологического вида.
Поэтому, если в отношении животных, поведение которых
строится на основе воспроизводимых автоматизированных
программ, этот баланс сохраняется
автоматически, то человечество, наделенное
способностью к творчеству и, следовательно, к
проявлению "самодеятельности" при выборе
способов внешнего воздействия на природу, может в качестве
критерия эффективности этого воздействия выбирать не
уровень гармонизации биосферы, а уровень собственной
функциональной активности, даже если состояние
биосферы при этом дисгармонизируется, так что возрастает
уровень ее энтропийности. Именно по этому пути пошло
развитие нашей техногенной
цивилизации, и именно это явилось причиной появления и все
большего разрастания современного экологического кризиса. Но
так как стихийное развитие природы с человечеством как своей
частью пошло по этому гибельному пути, то очевидно, что спасение
природы и человечества возможно лишь при условии, что
представители технологической цивилизации сумеют
осознать исходную причину своего появления как
надоргана биосферы и будут строить свою деятельность в
соответствии с его первичной функцией. И такое
осознание с необходимостью должно утверждаться наукой, системой образования и воспитания,
искусством, средствами массовой информации.
Однако
до недавнего времени мы исходили из положения о
"неисчерпаемости" природных ресурсов и свою главную
задачу видели в том, чтобы "не ждать милостей от природы", а
"взять их у нее"; необходимость развития науки обосновывали лишь тем, чтобы
"подчинить себе силы природы" для "удовлетворения
наших непрерывно возрастающих потребностей", а
соображения о чем-то, что можно было бы связать с
представлениями о потребностях
природы, расценивалось как мистические. Но и теперь, когда
развеялся миф о неисчерпаемости природы, когда разрабатываются и даже
реализуются проекты технической помощи
природе в ее усилиях избавиться от вредных последствий
длительной беспощадной эксплуатации ее ресурсов, даже в этих
условиях мало что изменилось в главном - в понимании места
человека в биосфере, в понимании функции человеческого
разума по отношению к другим проявлениям разумной
и доразумной жизни. По-прежнему остается в силе убеждение, что "все
для человека", что "человек - мера всех вещей", что эволюция форм
жизни обеспечивается непрерывной "борьбой за
существование", "за выживаемость", ибо с
момента своего рождения каждое существо попадает в
условия дефицита пищи, и право на
жизнь имеет лишь тот, кто победил в конкурентной борьбе, смог
лучше поддержать свою функциональную
активность, которая (по логике такого объяснения) оказывается
необходимой прежде всего для того, чтобы обеспечивать себе
дальнейшее поддержание
функциональной активности. Мало что меняется в
этой картине, если во главу угла ставится не только и не
столько проблема дефицита пищи, сколько проблема продолжения рода,
забота об интенсификации процесса
размножения. Конечно, без размножения и без питания (и,
добавим, без дыхания) жизнь и, следовательно,
биосфера не могли бы развиться (на известных
чрезвычайно редких исключениях
останавливаться здесь не будем). Однако, все это -
аспекты внутрифункциональные, т.е. аспекты
лишь способов поддержания необходимых
условий для обеспечения внешних функций живых
существ, т.е. функций снижения уровня энтропии биосферы как
целого, а через это - и защиты Земли от энтропийных
космических воздействий. Упомянутые
подходы к пониманию функции жизни и разума в биосфере
исходят из единственности внутренних,
вспомогательных функций и тем самым не замечают
существования главного - понимания
сущности и законов эволюции разума как
закономерных этапов развития естественных механизмов защиты уже
достигнутой гармонии и условий дальнейшей
гармонизации
биосферы.
Рассмотрим
теперь вопрос о том, на каком уровне эволюции
человеческого разума он достаточно полно осознает свою
главную, ведущую функцию, без чего человечество не
может правильно оценить свое место в биосфере и
выработать надлежащую форму взаимодействия с
природой.
Обратим
внимание, в связи с этим, прежде всего на особенности
современных наук.
Каждая
наука возникает как следствие потребности изучить, по
возможности глубоко, определенный класс объектов, понять их
сущность, получить о них истинные знания. В процессе
исследовательской деятельности ученый с
помощью органов чувств, чаще всего вооруженный техническими
усилителями (в форме датчиков, измерительных
приборов и т.д.), стремится в первую очередь добыть достоверные сведения об этом
классе объектов. Анализируя достоверные сведения с
помощью выработанных наукой методов, т.е.
логических приемов и правил, ученый получает правильные
выводные знания, и поскольку они исходно достоверны, то
такие правильные знания
оказываются и истинными выводными знаниями.
Благодаря наличию многих частных наук человечество
получает таким образом большой объем истинных знаний. Но, повторим,
непременным условием истинности правильных
выводных знаний является достоверность исходных сведений,
полученных при непосредственном (или с помощью приборов)
наблюдении за свойствами изучаемого класса
объектов. Главной же опасностью снижения уровня
достоверности оказывается при этом неконтролируемая
возможность перенесения некоторых свойств самого ученого как
субъекта исследования на объект исследования.
Поэтому со времен, когда наука стала
противопоставлять себя теологии и философии,
независимое выявление свойств изучаемого объекта
несколькими исследовательскими группами стало
рассматриваться как одно из главных средств
обнаружения и исключения субъективных компонентов в
полученных ранее исходных данных, и одним из важнейших
методологических положений, для всех
существующих наук было и остается положение о
необходимости строгого различения позиций субъекта
и объекта исследования, положение об объективности результатов
исследования как о непременном условии
их истинности. Исследователь должен так абстрагироваться от
изучаемого объекта, чтобы, "подглядывая" за его
состояниями и свойствами, за его
взаимодействиями с другими объектами и средой, сам он
никак не повлиял и даже не бросил тени на наблюдаемые
явления.
Но
по мере наращивания существующими науками объема истинных
знаний об определенных классах фрагментов и явлений объективной
действительности все реальнее
становится возможность и для все более широкого круга
людей все более остро начинает ощущаться потребность связать все эти
знания в новую целостную картину мироздания, взамен
известных мифологических,
теологических и
созерцательно-философских построений.
Однако если в случае исходности достоверных сведений
средством их взаимосоотнесения и выведения из них
истинных знаний была логическая
правильность рассуждений, то на новом этапе познания,
когда сами истинные знания выступают в роли
исходных, просто логичность рассуждений,
оставаясь необходимым
условием их эффективности, оказывается явно недостаточной. Но
существует ли какая-либо форма "надлогичного"
соотнесения знаний?
Положительный
ответ на этот вопрос дают даже математики, т.е. люди,
наиболее тщательно следящие именно за
правильностью рассуждений при
обосновании истинности
математических выводов. Так, если какое-либо
истинное заключение, например, при
доказательстве теоремы, сделано независимо
несколькими авторами без погрешностей в области логической
правильности и на основе одних и тех же достоверных
исходных положений, то все равно остается возможность определить,
какое из предложенных доказательств
получит у специалистов наивысшую оценку, хотя по
критерию истинности эти доказательства
равноценны. Лучшим доказательством
будет считаться наиболее красивое из них, и в понимании красоты у
математиков не будет больших разногласий, несмотря на то, что
формального, "строгого" определения
красоты никто сформулировать не сможет. Объясняется это
тем, что такая "надлогическая", эстетическая правильность
соотнесения знаний, когда они
представляют собой не просто достоверности, а
истины и, следовательно,
отражают сущность стоящих за ними явлений и
фрагментов реальности, опирается не только на уже
осознанные, отрефлексированные
представления о законах живой и неживой
природы, но и на опыт врожденный, а также
приобретенный, но хранящийся в подсознании.
Но
даже если в качестве исходного знания выступают
объективные научные истины, а критерием
правильности их взаимосоотнесения в процессе
мысленного выведения картины мироздания используется
чувство красоты, то успешное протекание этого процесса
отнюдь не гарантировано, ибо исходные знания и навыки
объективного научного сопоставления требуют, чтобы
исследователь старался поставить себя в позицию
такого наблюдателя, в поле зрения
которого, как уже отмечалось, не должны попасть свойства
самого наблюдателя. В данном же случае, поскольку
речь идет о целостной картине мира,
одним из компонентов которого является и сам наблюдатель,
сопоставление объективных истин принципиально
оказывается "обессубъекченным" и,
следовательно, знание о мире останется
неполным, односторонним его отражением. Для
преодоления этой неполноты субъект должен подняться до
уровня второй
абстракции: суметь
абстрагироваться не только от объекта, но и от
самого себя, раздвоить свое "я", оставив одно из них в
позиции бесстрасного постороннего
наблюдателя, другое же, со всеми его страстями,
включить в формируемую картину мира и
мысленно наблюдать не только за
взаимодействиями объектов и явлений
реальности, но и за поведением субъекта, т.е. самого
себя, в этой реальности, за мотивами, средствами и
результатами своей деятельности. Лишь с высоты такой второй
абстракции субъект сможет увидеть функциональную
взаимосогласованность всех
звеньев живой природы, понять роль биосферы по отношению
к планете, раскрыть гармоничную обусловленность свойств
частей и целого, оценить свое поведение в
границах этого целого, обнаружив случаи своего
содействия процессам разрушения красоты
и гармонии биосферы ради удовлетворения лишь
собственным внутрифункциональным запросам,
становящимся самоцелью
существования людей, и в конечном счете почувствовать
особое отношение к окружающему миру - желание
содействовать поддержанию и даже преумножению красоты мира, т.е.
воспринять это как свое предназначение, как
единственное условие оправдания своей жизни и
удовлетворенности ею. И это особое отношение к внешней
действительности, к живой и к косной природе, наверное, и есть добро.
Таким
образом, когда научные истины становятся материалом для
осмысления, и субъект способен одновременно быть и
сторонним наблюдателем, стоящим над миром, и одним
из компонентов этого мира как объекта наблюдения, выявляя
взаимоотношения истин через правила логики и чувства
красоты, то результатом такого осмысления и чувствования, его
содержанием становится добро как вид отношения субъекта
к миру, понятому как гармоничная
целостность. И, таким образом, мы приходим к
утверждению триадичности функции разума в
биосфере: истина соотносима с научной деятельностью, красота, как мера
правильности процесса протекания
мыслительной деятельности, - с искусством, а добро, как внутренняя интенция
субъекта включается в механизмы взаимосвязи компонентов
биосферы для того, чтобы субъект мог содействовать
поддержанию оптимальных режимов
функционирования биосферы - с внешней
конечной функцией человеческого разума - управляющей. А поскольку
этот этап эволюции разума опирается на массив
достоверных знаний как на материал для
получения истин и на массив истинных знаний как на
материал для осознания целостной картины мира и для
определения места и роли в нем человечества, то
очевидна важность полноты и, следовательно,
многосторонности как исходных достоверных так и вытекающих
из них истинных знаний, а также логических приемов их
выведения; очевидна также и важность многообразия
критериев различных аспектов красоты, без чего даже
очень большой массив выявленных истин не может быть синтезирован
в единую целостную картину
развивающегося мира. Но такое единство
как следствие многообразия возможно лишь при условии, что
принимается во внимание познавательный и
эмоциональный опыт всех
народов Земли, начиная с самых малых
"нецивилизованных", в европейском
смысле, коллективов. Соответственно и
наоборот: если достойным внимания будет объявлен опыт
либо отдельного народа, либо определенного
культурного ареала, например, европейского,
то человечество не сможет подняться до осознания своего
предназначения в земной биосфере и вообще в космосе, оно
будет продолжать строить линию своего поведения,
принимая лишь свои внутренние функции (т.е.
функции поддержания собственной
функциональной активности) за истинный
смысл своего существования и тем самым
ускорять процесс сталкивания всей природы, включая и род
человеческий, в пропасть экологической катастрофы.
На
основании сказанного можно попытаться
сформулировать, как предстает перед нами
проблема выработки принципов гуманизации международных
отношений.
Подобно
тому, как биологические виды представляют собой органы
всеприродного организма, т.е. биосферы, и
человечество в качестве надоргана
является лишь одним из этих органов, такие формы
человеческих коллективов, как страны, государства
и, особенно, нации, народы и народности, также должны, при
нормальном состоянии биосферы, взаимодействовать как
органы образуемого ими организма -
человечества в целом и тем самым содействовать
поддержанию этого нормального состояния и,
следовательно, содействовать тому, чтобы биосфера усиливала свои
способности осуществлять антиэнтропийную
(эктропийную) функцию по отношению к нашей
планете. Лишь данное, по меньшей мере планетарное, понимание
функции человечества может быть положено в основу такой
стратегии в развитии международных отношений, при
которой, с одной стороны, начинает исчезать сама
возможность появления идеи антагонизма
национальных и государственных интересов или идеи
нетерпимости представителей каждой нации
к особенностям иных наций с их интересами, языком, культурой
и т.д.; но, с другой стороны, при этом будет осознана также
и бесперспективность
действий, направленных на стирание
национального своеобразия и на
формирование людей особого нового типа -
"усредненного землянина", ибо это означало бы попытку построения
такого организма, который будучи призван выполнять
чрезвычайно сложную и ответственную функцию,
представлял бы собой просто большую колонию составных
частей, однотипных по свойствам и
по функциям.
При
организменно-системном планетарном подходе к проблемам
нормализации международных отношений, если этот подход
станет ведущим при реализации идеи выработки нового мышления,
каждое государство, каждая нация, каждый народ сможет
наиболее объективно оценить свой возможный вклад в
осуществление человечеством его
всеприродной функции, убедиться в планетарной
необходимости своего существования, и тогда поймет
истоки своего национального достоинства, и в то же время
осознает, в каких отношениях опыт его национальной
культуры, его сведения о живой и неживой природе и о
внутреннем мире человека недостаточно полны и верны и
нуждаются в пополнении и уточнении за счет культурного,
научного и эмоционального опыта иных народов и
народностей. Лишь в этом случае оптимизация
международных отношений будет направлена не на
поиск компромиссов при
распределении земных благ между
странами и народами, а на такое перераспределение частных
функций между народами, при
котором наиболее эффективно будет
обеспечиваться функционирование человечества во
всеприродном организме, и к высшим уровням гармонии будут
приближаться отношения между человечеством, природой, Землей
и космосом. Очевидно также, что и каждая нация,
каждый народ и народность только тогда сможет наиболее
полно раскрыть свое своеобразие и найти свою неповторимую и потому общеуважаемую роль в общем деле
человечества, когда каждый класс, каждая социальная прослойка,
вплоть до конкретной личности в каждом народе, нации и
народности, проявит максимум своей
неповторимости. Следовательно,
планетарно-организационный принцип оптимизации
международных отношений, через
уровни межнациональных и межклассовых отношений
приводит к снятию антагонизма между обществом и
личностью, к ликвидации конкурентной борьбы между
личностями, что дает нам право назвать такие
международные отношения гуманными.
Нетрудно
видеть, что последовательное осмысление проблемы
развития разума и гуманизации международных отношений с
позиций системологии позволило нам по
существу на новых основаниях переосмыслить
то, что уже было получено русскими философами-космистами,
но без привлечения тех аргументов, за использование
которых этих философов нередко называют не только
идеалистами, но и мистиками.
И
последнее замечание. Если как зарождение самой жизни, так и ее
усложнение до этапов появления различных градаций
разумных форм, вплоть до человеческой, протекало на Земле в
силу объективной необходимости, то почему же жизнь и тем более
разум, не представлены на большинстве космических тел,
сравнительно близких по своему строению к нашей планете?
Для
ответа на этот вопрос обратим прежде всего внимание на то, что, как мы
видели, с системологических позиций каждая система, в том
числе и космическое тело, есть лишь часть, орган
некоторой надсистемы, сама же надсистема
является, в свою очередь, органом над-надсистемы и
т.д. Но если эти космические тела суть аналоги органов, то у
каждого из них, в границах целого, есть свое
специфическое предназначение, своя специфическая
функция. Различие же функций ведет к выработке
различий в свойствах систем, и такие свойства
космической системы, как обеспечение ее
устойчивости несмотря на подверженность этой
системы внешним энтропийным
воздействиям, могут и не соответствовать функции космической
системы, например, планеты, в ее надсистеме.
Как
показано в еще не опубликованных исследованиях Н.Н.Якимовой, Земля, по уникальности сочетаний параметров
своей орбиты, размера, массы и т.д., существенно выделяется среди других
космических тел солнечной системы и это может быть истолковано
как проявление особой функции Земли в
солнечной системе или вообще в ближайшем Космосе, в
соответствии с запросом на которую поддержание
динамической устойчивости именно земного шара
с помощью биосферы, т.е. сферы жизни и далее - сферы разума (ноосферы - по терминологии
В.И.Вернадского) оказалось неизбежным.
Изложенная
концепция позволяет рассматривать с
принципиально новых позиций стоящие в
настоящее время перед человечеством глобальные
проблемы развития Разума и гуманизации
международных отношений, проблему развития
искусственного разума и проблему регуляции
взаимоотношений и координации
взаимодействий в системе земного разума, что является
необходимым условием возможности
самой постановки проблемы развития и
практического применения искусственного разума. С
этих позиций и должны быть рассмотрены проблемы роботизации и
компьютеризации человеческого общества на
современном этапе его развития.
*
* *
[1]Мельников
Г.П.
Системология и языковые аспекты кибернетики. - М.: Сов. радио, 1978;
Melnikov G.P. Systemology and linguistic aspects of cybernetics. - New York, Paris, Montreux, Tokyo, Melboume. Cordon and Breach.- 1988.- 440p.