1. Проблема пограничных сигналов

Речевой поток, являясь системой акустических знаков, несет на себе не только «смысловую» информацию, т.е. информацию о лексическом и грамматическом значении соответствующих отрезков речевого потока: морфем, слов, предложений; часть своих информационных средств он тратит на создание пограничных сигналов, т.е. на указание границ между упомянутыми отрезками. Эту особенность речевого потока отмечал еще в свое время Н.С. Трубецкой. В «Основах фонологии», например, он приводит богатый материал о пограничных сигналах, используемых в различных языках мира ¹. Однако в дальнейшем проблеме пограничных сигналов уделялось очень мало внимания, и более чем за четверть века, прошедшую после выхода в свет работ Н.С. Трубецкого, появилось лишь небольшое число работ, посвященных анализу средств словоразграничения в некоторых конкретных типах языков ², так что в целом изучение данного вопроса находится лишь в начальной стадии. Это нередко приводит к тому, что некоторые особенности развития языкового состава и даже морфологии отдельных языков оказываются необъяснимыми.

Слабое представление о способах указания границ между смысловыми единицами языка не позволяет также успешно приступить к решению таких прикладных задач современности, как речевое управление автоматическими машинами или синхронный машинный перевод с одного языка на другой с речевым выходом. Разработка методов автоматического «узнавания» пограничных сигналов имеет большое значение и для компрессии речи в технике связи. И, наконец, выявление сущности основных понятий фонологии, таких, как различительный признак и фонема, невозможно без детального изучения речевых средств, используемых для формирования пограничных сигналов.

Таким образом, становится очевидной потребность привлечения внимания широкого круга специалистов к проблеме пограничных сигналов. Однако перед тем как расширять фронт работ в указанном направлении, необходимо подвести некоторый итог тому, что в данной области уже сделано. В предлагаемой работе предпринята попытка подобного обобщения, причем в качестве основной задачи поставлено не изложение содержания имеющихся работ, а выявление системной зависимости основных средств словоразграничения от морфологического строя, преобладающего в языке ³. Для этой цели привлекается материал о пограничных сигналах, используемых многими языками и группами языков с различным морфологическим строем. Для исключения споров по поводу правильности отнесения рассматриваемых языков к тому или иному морфологическому типу, в первой части работы предварительно оговариваются те критерии, на основании которых выделены основные морфологические классы языков. Кроме того, рассматриваются лишь те сигналы, которые указывают на границу слов, вопрос же о выделении в потоке речи других значимых единиц затрагивается лишь постольку, поскольку удается обнаружить его отношение к словоразграничению.
 

2. Используемая морфологическая классификация языков

2.1. Исходные понятия. Так как не существует общепринятой морфологической классификации языков, предварительно укажем, какое содержание вкладывается в те исходные понятия, через которые будут определяться признаки морфологических классов.

2.1.1. Морфологический строй. Под морфологическим строем языка будем в дальнейшем понимать характер отношений между семемами (т.е. элементарными смысловыми единицами — «семантическими множителями» данного языка в плане содержания) и морфемами (т.е. минимальными единицами носителей, выразителей семем в плане выражения) в пределах слова ⁴.

Для того уровня предварительного анализа средств словоразграничения, который предпринят в данной работе, вполне достаточно интуитивного представления смысла понятий «семема», «морфема», «слово» и «отношение», а также «фраза», которая в большинстве случаев может быть разложена на слова.

2.1.2. Количественные характеристики морфемы. Морфема будет называться аналитической или синтетической в зависимости от того, является ли она носителем одной или нескольких семем.

2.1.3. Качественные характеристики морфемы. Морфема будет называться корневой или служебной в зависимости от того, соответствуют ли выражаемым морфемой семемам внеязыковые объекты и отношения или же внутриязыковые объекты, отношения, классы. При определении количественных и качественных характеристик морфемы для наших целей можно также удовлетвориться уровнем интуитивного анализа. При этом очевидно, что вопрос о количестве семем легче решается в случае анализа служебных морфем.

2.2. Основные морфологические типы языков. Перечисленных понятий достаточно для определения основных морфологических типов языков, выделяемых нами для систематизации сведений о способах словоразграничения, существующих в различных языках. Хотя данная классификация не претендует ни на что большее, однако подтверждением того, что в ней в какой-то мере отражены действительные морфологические особенности языков, является тот факт, что выделенные с ее помощью морфологические классы языков совпадают с привычными представлениями об агглютинирующих, инкорпорирующих, изолирующих и флективных типах морфологии ⁵.

2.2.1. Способы выделения основных (идеальных) морфологических типов языков. Число морфологических типов языков в данном случае определяется числом возможных комбинаций ответов на вопросы о наличии в языке служебных и синтетических морфем. Перечень возможных комбинаций двух ответов удобно представить в виде таблицы. Каждая комбинация соответствует некоторому классу, который следует рассматривать как идеальный возможный тип морфологии кодовой системы вообще и языковой системы в частности. При анализе особенностей морфологического строя конкретных языков эти идеальные типы будут использоваться как эталоны для сравнения, что позволит определять, средства какого из идеальных морфологических типов преимущественно используются в данном языке:

Идеальные морфологические типы кодовых систем

Наличие служебных морфем	Наличие синтетических морфем	Название идеального морфологического типа
0	0	Изолирующий тип
0	1	Аморфный тип
1	0	Агглютинативно-инкорпорирующий тип
1	1	Флективный тип

2.3. Характеристики основных морфологических типов языков, выделенных с помощью таблицы.

2.3.1. Идеальный изолирующий тип. Он характерен тем, что не содержит служебных морфем, а из корневых морфем используются только аналитические. Следовательно, такой язык является полностью аналитическим, и любая информация передается на данном языке с помощью отдельных аналитических корневых морфем или их аналитических конструкций. Поэтому структура таких конструкций связана определенным отношением с особенностями способов связи объектов, которые описываются с помощью рассматриваемых структур, и такой язык принципиально не может обходиться без составления фраз при передаче сообщений. Иногда языки подобного типа называют «аморфными», однако нам представляется, что под аморфными следует понимать языки, а точнее — даже не языки, а условные коды, определение которых приводится после рассмотрения всех остальных возможных типов морфологии.

2.3.2. Идеальный агглютинативно-инкорпорирующий тип. Он характерен тем, что содержит только аналитические морфемы, как корневые, так и служебные. Различие между агглютинативным и изолирующим языком может быть усмотрено лишь в том, что языки агглютинативные имеют обычно в слове несколько служебных морфем при одной корневой, а языки инкорпорирующие, наоборот — несколько корневых морфем на одну служебную ⁶. Однако с точки зрения анализа средств словоразграничения указанное различие не играет существенной роли, так как структура слова в обоих случаях принципиально одинакова: длинная цепочка аналитических морфем. Само наличие служебных морфем говорит о том, что сложные высказывания формируются из отдельных слов, т.е. значительная часть сообщений передается с помощью фраз.

2.3.3. Идеальный флективный тип. Языки с морфологией этого типа могут содержать и корневые, и служебные морфемы, причем как те, так и другие могут быть аналитическими и синтетическими. Следовательно, языки этого тина должны проявлять черты уже рассмотренных типов. Очевидно также, что и с точки зрения образования более крупных единиц сообщения, чем слова, во флективном языке могут быть использованы и аналитические конструкции, и средства выражения отношений слов во фразе, которые развиты в агглютинативно-инкорпорирующих языках. Кроме того, возможность синтетических корневых морфем принципиально допускает использование тех средств выражения, которые наиболее типичны для аморфных кодовых систем, к определению которых мы и переходим.

2.3.4. Идеальный аморфный тип. Этот тип организации кодовой системы, если говорить именно об идеальном аморфном типе, не может выражать отношение между единицами сообщения с помощью служебных морфем, так как их просто нет. Возможны аналитические конструкции из синтетических корневых морфем. Однако в предельном случае и они не нужны, так как вместо любой конструкции и вообще вместо любого сообщения возможно создать синтетическую, никак не мотивированную остальными, корневую морфему, соответствующую всем семемам и их отношениям в этом сообщении. Следовательно, только идеальный аморфный тип, в отличие от всех остальных типов, принципиально может обходиться без составных фраз, и синтетические корневые морфемы такого «языка» совмещают в себе черты морфемы, слова и фразы. Поэтому идеальная аморфная кодовая «система» является некоторой совокупностью знаков, в которой на любое сообщение, хоть чем-нибудь отличающееся от других сообщений, имеется специальный знак. Совершенно очевидно, что достаточно универсальным способом передачи информации идеальная аморфная кодовая система служить не может. Но этот тип «нулевой морфологии» среди других типов выделить необходимо (точно так же, как в теории множеств приходится выделять нулевые «множества», не содержащие ни одного члена). Это связано с тем, что если в чистом виде, с помощью списка независимых условных знаков на каждое сообщение, мы можем создать лишь примитивную и весьма ограниченную кодовую систему ⁷, то в диффузной, распыленной форме аморфные элементы встречаются во всех перечисленных типах морфологии, и специфика этих элементов должна быть четко сформулирована. Во-первых, в значительной степени на аморфном принципе основано создание исходных корней слов в любом языке. Уже первые опыты по разложению слов на семантические множители показывают, что таких множителей должно быть гораздо меньше, чем исходных, непроизводных корней языка, т.е. корни как правило являются выразителями нескольких семем даже в языках изолирующих (и поэтому реальные изолирующие языки далеки от систем с идеальной изолирующей морфологией). Однако аморфность на этом уровне стала ощущаться лишь тогда, когда потребовалось формализовать процесс перевода с одного языка на другой. Наиболее же очевидной является специфика языковых аморфных средств тогда, когда они используются вместо обычных флективных (в указанном смысле), аналитических, агглютинативных или инкорпорационных способов при словоизменении и словообразовании, т.е. в служебных целях, например, когда частичное изменение значения слова (чаще — грамматического значения) происходит каким-либо бессистемным способом: супплетивным или за счет частичного «искажения» корня ⁸. Именно такие аморфные элементы, вкрапленные в регулярные, системные, т.е. в собственно морфологические средства формирования смысловых единиц языка, будут представлять для нас наибольший интерес ⁹. Достаточно очевидно, что флективные языки, где синтетичность распространена и среди служебных морфем, наиболее предрасположены к использованию аморфных средств словоизменения и словообразования.

Уточнению понятия аморфного типа здесь пришлось уделить сравнительно много места в связи с тем, чтобы, во-первых, оттенить его различие от понятия изолирующего типа, и, во-вторых, доказать его право на самостоятельное существование, так как элементы аморфности, встречающиеся в различных (и в первую очередь — во флективных) языках, обычно либо старались не замечать, либо смешивали с понятием флексии, что приводило к противоречиям при морфологической классификации языков ¹⁰.
 

3. Необходимые способы разграничения слов в каждом из идеальных морфологических типов языков и проявление этих способов в реальных языках

3.1. Универсальные способы указания границ слов. Потребность любого языка или кодовой системы в специальных средствах разграничения значимых единиц совершенно очевидна. Менее очевидна зависимость этих средств от типа морфологии языка. Поэтому попытаемся сначала ответить на вопрос, что могли бы представлять из себя такие средства разграничения слов в языке, которые принципиально не зависели бы от его морфологии. Одним из таких средств, по-видимому, могли бы служить паузы между словами, эквивалентные пробелам, которыми помечаются границы слов на письме. Однако в живой речи, при постоянном стремлении уменьшить время высказывания фразы, паузы между словами возникают очень редко, поэтому данный способ словоразграничения не играет существенной роли ни в одном живом языке (гораздо важнее использование пауз как показателя границ фраз), хотя иногда, конечно, он используется, например, при диктовке, суфлировании и т.п.

Другим очевидным способом указания границ слов можно представить фиксированное место ударения в слове. Но так как ударение используется нередко как средство изменения значения слова, а с другой стороны, есть языки, в которых ударение практически отсутствует, то говорить о нем как об универсальном средстве тоже нельзя, хотя в ряде языков оно служит средством разграничения слов, но обычно вспомогательным.

Третьим возможным способом словоразграничения можно представить наличие во всех языках некоторого звукового эквивалента «пробела» между словами, т.е. специфического звука, который стоял бы только на границах слов и, следовательно, являлся бы служебным элементом, который не используется для передачи смысловой информации. Но и этот прием в качестве универсального должен быть отвергнут, так как при его использовании каждое слово удлинялось бы на длину пограничного звука, что замедляло бы темп речи так же, как регулярное соблюдение пауз. Более естественно ожидать возникновения в речи таких средств указания границ слов, которые выполняют эту чисто служебную функцию, не связанную непосредственно с передачей сообщения, не специально, а наряду с выполнением основной, семантической функции. А поскольку распределение семантических функций между составными частями слова зависит от его морфологии, то открывается возможность, используя морфологическую классификацию, предсказать наиболее вероятные способы обозначения границ слов в потоке речи для языков различных морфологических типов.

3.2. Средства словоразграничения, связанные с морфологическим строем языка. Хотя морфологический строй реального языка не может представлять в чистом виде ни один из перечисленных идеальных типов морфологии, однако структуру любого языка можно охарактеризовать с точки зрения преобладания в нем черт какого-либо из идеальных типов (или сочетания черт нескольких типов). Даже такой приблизительной оценки особенности морфологии языка оказывается достаточно для того, чтобы ожидать в нем преобладания тех или иных средств словоразграничения.

3.2.1. Изолирующий тип. Начнем с идеального изолирующего языка. Так как слово в таком языке оказывается эквивалентным корневой морфеме, а служебные морфемы и слова отсутствуют, то единственным требованием при выборе средств словоразграничения является обеспечение такого способа образования морфем-слов, при котором на их стыке в потоке речи возникают образования, отличные от тех, которые возможны в середине морфемы. Так как это не может быть специальный звук, не несущий на себе смысловой нагрузки, то, значит, на границе слов должны использоваться фонемы, часть различительных признаков которых несет информацию о границе слова, а остальная часть — фонологически значима. Следовательно, на границах морфем-слов изолирующего языка должны использоваться особые классы фонем, невозможные в середине слова, и за определенными позициями в морфеме-слове должны быть закреплены определенные классы фонем. В целом функция словоразграничения должна быть в этом слове равномерно распределенной по всему слову.

Проверим, насколько верны наши предположения, на материале конкретных языков, морфологический тип которых наиболее близок к идеальному изолирующему. К числу таких языков относятся, например, китайско-тибетские. Для них характерна, в частности, следующая деталь. Если индоевропейские лингвисты, классифицируя фонемы, описывают их с точки зрения артикуляции, по способу и месту образования, то представители китайско-тибетского языкознания, даже при большом желании составить грамматики по европейскому образцу, не могут представить иной классификации фонем, кроме как по их позиции в слоге, который одновременно является корневой морфемой и значимым словом ¹¹. Следовательно, за началом, серединой и концом слога-морфемы-слова действительно закреплены различные классы фонем, чем и обеспечивается правильное членение слов китайско-тибетских языков при восприятии речи. Вот как выглядит, например, структура китайского слова: С1С2ГС3, где через С с соответствующим индексом обозначены классы согласных фонем, а через Г — класс гласных и дифтонгов ¹². Ядром слога-морфемы-слова является элемент Г, остальные элементы могут отсутствовать. Это дает возможность предположить очень простое формальное правило определения границ между словами в китайской фразе. Если обозначить цифрами 1, 2, 3 и 4 перечисленные классы фонем и записать китайскую фразу в виде последовательности цифр, отражающей последовательность классов во фразе, например: 123423234-312342334331232343, то границу между словами фразы следует отметить там, где номер классов не нарастает, следовательно, приведенная фраза будет однозначно разбита на слова таким образом: 1234/23/234/3/1234/23/34/3/3/123/234/3. Этот прием определения границ слов может быть использован и при анализе китайской фразы автоматами. Несложно составить алгоритм членения фразы и для других китайско-тибетских языков, хотя структура слога у них будет представлена несколько иными формулами.

Следует заметить, что значительное число понятий в китайско-тибетских языках (например, в китайском языке) выражается сочетанием двух и трех морфем. Однако многие китаисты в настоящее время считают, что даже в этом случае нельзя говорить, что отдельные морфемы перестают быть корневыми словами ¹³. Так что рассмотренное правило деления фразы на корневые слова остается в силе, что же касается выделения границ между двухсловными и трехсловными конструкциями, то и их можно выделить формальным способом. Например, во вьетнамском языке в подобных конструкциях только первое слово сохраняет соответствующий рисунок тона, в остальных же компонентах тон редуцируется ¹⁴.

3.2.2. Агглютинативно-инкорпорирующий тип. Достаточно очевидно, что в агглютинативном и в инкорпорирующем языках каждая морфема остается, как и в изолирующем языке, аналитической, т.е. является носителем единицы семантической информации, она должна четко выделяться на слух среди других морфем, и в этом смысле средства разграничения морфем в агглютинативно-инкорпорирующих языках должны иметь некоторые общие черты со средствами словоразграничения в изолирующих языках.

Проверим это предположение на языках, агглютинативность морфологии которых наиболее последовательна, например на тюркских. Структура тюркского слога не столь неизменна, как структура слога в изолирующих языках, и она не может быть сведена к структуре морфемы, однако определенная закрепленность классов фонем за их; позицией в морфеме тем не менее существует. В силу этого, например, внутри морфемы невозможно стечение двух согласных (за исключением случаев, когда один из них — сонорный), на стыке морфем одного слова недопустимо стечение двух гласных (и, следовательно, стечение гласных говорит о стыке слов), некоторые сонорные могут стоять в начале только служебных, но не корневых морфем.

Очень строгие правила сочетания фонем внутри и на стыках морфем находим мы и в языках, где значительную роль в морфологии играет инкорпорирование, т.е. объединение корневых морфем в длинные цепочки. Например, для немецкого языка Н.С. Трубецкой дает перечень таких фонологических средств разграничения морфем ¹⁵.

Однако, кроме сходства морфем агглютинативно-инкорпорирующих языков с морфемами изолирующих языков, у них есть и принципиальные функциональные различия. Морфемы изолирующего языка, являясь словами, должны только разграничиваться друг от друга. Морфемы агглютинативно-инкорпорирующего языка служат лишь составными частями слов, и поэтому возникает необходимость каким-то образом отграничить цепочку морфем одного слова от подобной же цепочки соседнего слова. Исходя из общих соображений, можно предположить три способа разграничения таких цепочек (кроме фиксированного места ударения в слове, что также очень характерно для агглютинативных, например, языков): способ непосредственного указания границы слова, способ указания принадлежности всех морфем данного слова некоторой главной морфеме и способ указания связанности двух соседних морфем одного слова, в результате чего отсутствие такой связанности свидетельствует о наличии границы между словами.

Снова обратимся к фактам реальных языков. Посмотрим, используется ли, например, в тюркских и других урало-алтайских языках первый способ — непосредственное выделение границы слова. Предварительно отметим, что если в изолирующем языке граница слова совпадает с границей морфемы, и поэтому в качестве пограничных сигналов используются элементы более низкого порядка, чем морфемы, т.е. фонемы и различительные признаки, то в агглютинативно-инкорпорирующем слове, состоящем из нескольких морфем, такими элементами могут быть не только определенные классы фонем, но и определенные классы морфем. Первая разновидность рассматриваемого способа — выделение границ слов с помощью специфических фонем — широко распространена во многих урало-алтайских языках. В первом, пограничном слоге слов этих языков встречаются такие гласные, которые невозможны в остальных слогах слова. Например, гласные о-ö во многих тюркских языках, или вообще любой краткий губной — в некоторых из них (например, в казахском, ногайском), гласный е в азербайджанском, гласные о, ö, õ, ä в эстонском языке и т.д. В эстонском, например, только за счет указанного правила разграничивается более 30% слов в потоке речи (с незначительным числом неправильных разграничений из-за наличия сложных и заимствованных слов).

Вторая разновидность первого способа — указание границ слов с помощью определенного класса морфем, богато представлена языками, в которых развита система именных классов и классное согласование членов предложения. Особенно наглядна роль классного показателя как средства указания границ слов в потоке речи в тех случаях, когда почти все слова фразы зависят от одного существительного. Рассмотрим пример из работы К. Мейнгофа ¹⁶: vi-le vi-ti vi-zuri vi-wili vy-a mzungu vi-meandika 'два красивые стула европейца упали'. В этой фразе показатель vi- стоит в начале почти каждого слова в предложении и легко улавливается на слух как помета границы слова (наряду, конечно, с этим классный показатель выполняет свою основную функцию — согласование членов предложения). Даже в том случае, когда цепочка взаимосвязанных слов не столь длинна или одинаковые в семантическом отношении классные показатели имеют различный фонетический облик, число разновидностей согласующих классных показателей ограничено, и поэтому они образуют определенную группу специфических морфем, позиционно закрепленных в основном на границе слова ¹⁷.

Указание границ слов с помощью повторения классных показателей находим мы и в дагестанских языках. Вот, например, фраза на бацбийском языке, где согласование идет по женскому классу с показателем й : й-Iъив, й-аккхо й-охъ й-ух й-агIо 'четыре больших дочери обратно идут' ¹⁸.

Теперь перейдем ко второму способу разграничения агглютинативно-инкорпорирующих слов, основанному на указании не самих границ, а на связи всех морфем слова с одной из них. Как известно со времен Бодуэна де Куртенэ, главным средством такой связи, «цементирования» морфем в языке с длинной цепочкой морфем в слове является сингармонизм, прежде всего — гармония гласных, т.е. уподобление гласных одних морфем гласным других морфем. Как правило, неизменным остается тот тип морфем, представители которого встречаются в слове в меньшем количестве. Например, так как в агглютинативном слове обычно содержится одна корневая морфема и много служебных, аффиксальных морфем, то вокализм аффиксов уподобляется вокализму корня. Этот тип формирования пограничных сигналов широко распространен, как известно, среди урало-алтайских языков ¹⁹.

В языках с преобладанием инкорпорации, при которой одна служебная морфема может приходиться на много корневых, гармония гласных имеет как бы обратное направление: гласные корневых морфем уподобляются гласному аффикса. Именно следствием таких отношений явился, по-видимому, немецкий умлаут и двухвариантность корневых морфем в чукотско-камчатских языках ²⁰. Заметим в заключение, что в тех языках, где гармония гласных осуществляется по двум различительным признакам (например, по признаку ряда и по признаку огубленности), только за счет гармонии оказываются разграниченными три четверти слов в потоке речи. Например, в киргизской фразе (если, в отличие от орфографии, долгие гласные обозначать чертой над соответствующей буквой), написанной без пробелов: Бирсāмгаокỹчусунтиктептурупбашийкеди не представляет труда расставить границы слов, зная, что гласные одного слова согласованы по признаку ряда и огубленности: Бир/сāмга/окỹчусун/тиктеп/туруп/баш/ийкеди. Граница между вторым и третьим словом обозначена, кроме того, стечением гласных, а граница между морфемами во всех случаях — стечением согласных.

Рассмотрим, наконец, третий способ указания границ слов агглютинативно-инкорпорирующих языков — связывание соседних морфем слова. Этот способ выражается, например, в том, что в языках, где начинает появляться большое количество заимствованных многослойных корней, слоги которых сингармонически не согласованы, гармония гласных сохраняется лишь в попарном согласовании каждого последующего аффикса с гласным предыдущего слога. Но наиболее типичной разновидностью согласования соседних морфем слова является уподобление согласных на стыках морфем. Ясно, что этот способ должен использоваться при очень строгой «дозировке»: может допускаться лишь такое уподобление, которое еще не нарушает восприятия значения соответствующей морфемы (обычно аффикса). Следовательно, уподобляться могут лишь определенные, наименее существенные различительные признаки фонем. Первой стадией такого уподобления является ассимиляция согласных по признаку глухости — звонкости. Ее мы наблюдаем, например, в турецком, немецком и многих других агглютинативных и инкорпорирующих языках. При более развитой ассимиляции согласных на стыках морфем согласование происходит по нескольким различительным признакам. Таким образом, если учесть вариативность аффиксов за счет уподобления как гласных, так и согласных то, например, в тюркских языках один аффикс может иметь до 20 вариантов. Но важно подчеркнуть что все эти варианты отличаются друг от друга совершенно дискретным способом, тем или иным различительным элементом, и даже в том случае, когда аффиксы различных значений в каком-либо варианте акустически неразличимы, их позиция среди других морфем практически исключает неправильное понимание значения аффикса, а все морфемы слова оказываются настолько уподобленными друг другу, что нарушение этого уподобления, возникающее на границах слов, воспринимается как четкий пограничный сигнал.

Следует отметить, что уподобление всех элементов агглютинативно-инкорпорирующего слова выражается еще и в том, что под влиянием гармонизирующих гласных согласные также выступают в различной разновидности по признаку палатализации и лабиализации. Однако этот тип уподобления можно считать дискретным лишь для некоторого типа согласных. Например, две явные сингармонические разновидности имеют заднеязычные к и г, что часто отражается в орфографии. В основном же — это частичное «недозированное» уподобление, и в числе основных средств формирования пограничных сигналов слова агглютинативных или инкорпорирующих языков рассматриваться не может.

Итак, одним из основных средств словоразграничения в языках рассматриваемого типа является сингармонизм, проявляющийся в гармонии гласных, ассимиляция согласных и частичное уподобление согласных соседним гласным звуком. Таким образом, все три способа словоразграничения, вытекающие из структуры агглютинативно-инкорпорирующего слова, существуют в реальных языках, в которых преобладает агглютинация или инкорпорация.

Дальше удобнее остановиться на аморфном типе.

3.2.3. Аморфный тип. Как следует из определения идеальной аморфной кодовой системы, основным требованием к «слову» в такой системе, совмещающему в себе функции и морфемы, и фразы, должна быть его максимальная «непохожесть» на другие слова или части слов. Возможностей в этом отношении тем больше, чем меньше слов необходимо создать или чем более неограниченным является исходный материал, например число различительных признаков, из которых составляется аморфное слово. Так как число различительных признаков ограничено чисто физическими причинами, то еще одним резервом увеличения исходного материала является использование не двух или трех дискретных значений, а всего допустимого диапазона изменений градаций по каждому из различительных признаков, насколько позволяет разрешающая способность артикуляционных и слуховых органов. И последний путь достижения неповторяемости каждого аморфного слова — возможная «оригинальность», несистемность использования имеющихся средств при формировании слов, стремление к полному слиянию составных элементов слова в монолитный звуковой комплекс с плавными переходами от одного различительного признака к другому, в результате чего должен образовываться недискретный своеобразный общий рисунок слова.

Очевидно, что при появлении перечисленных тенденций средства разграничения аморфных слов друг от друга становятся ненужными, так как одно слово не может быть перепутано с другим в силу своей исключительной индивидуальности ²¹.

Как уже отмечалось, чисто аморфных языков, как универсальных знаковых систем, принципиально быть не может. Можно только ожидать проявления отдельных аморфных черт в реальных языках, подчиняющихся в основном строгим морфологическим и морфонологическим закономерностям. Из рассмотренных языков некоторые признаки аморфных способов формирования слов можно усмотреть, например, в малосистемном и недискретном уподоблении согласных фонем гласным фонемам в сингармонических агглютинативных языках. Такое недискретное уподобление содействует созданию монолитного и своеобразного слова и тем самым способствует правильному его выявлению в потоке речи. В аналитических же языках аморфная бессистемность проявляется лишь в выборе элементов при создании новых корней, насколько это допустимо в рамках строго определенной структуры слога-морфемы ²².

3.2.4. Флективный тип. Так как во флективном языке могут быть все виды морфем, то во флективных словах используются все возможные типы морфологии. Следовательно, и для разграничения флективных слов должны использоваться все средства, которые возможны в языках остальных морфологических типов. При этом едва ли можно говорить о специфически флективных способах указания границ слов, если не относить к ним аморфные средства, так как они в наибольшей мере используются во флективных языках, а собственно аморфных языков не существует.

Покажем, что во флективном языке несложно обнаружить уже знакомые нам средства словоразграничения. Многие примеры можно брать из русского языка.

Первый способ — позиционная закрепленность классов фонем, характерная для изолирующих языков, в русском проявляется, например, в том, что в абсолютном конце слова возможен лишь класс глухих вариантов согласных. (Таким образом, в отличие от изолирующих языков, здесь позиционно закреплен не класс фонем, а класс вариантов фонем). Это оглушение очень редко приводит к искаженному восприятию смысла слова, но зато в значительной мере содействует правильному членению фразы на слова. Например, благодаря оглушению конечного согласного фраза мороз у нас... никогда не может быть разграничена так же, как фраза морозу нас..., хотя произносятся обе фразы без пауз между словами.

Широко используется и вторая разновидность фонемного указания границ слов, развитая в агглютинативно-инкорпорирующих языках. Речь идет об использовании различных классов гласных фонем в зависимости от позиции слога в слове. Если обратиться к русским гласным и рассмотреть их фонологические, а еще лучше — фонетические разновидности, то, как известно, можно заметить, что класс гласных звукотипов в ударной позиции существенно отличается от класса неударных гласных, причем те в свою очередь могут быть разделены на предударные и заударные. Следовательно, если воспользоваться уже известным приемом, т.е. пронумеровать перечисленные классы гласных (1 — предударные, 2 — ударные, 3 — заударные), то граница слов в русской фразе в очень большом проценте случаев может быть опознана по отсутствию возрастания номера класса гласных, записанных в порядке их следования во фразе. Правда, ряд служебных элементов (например, предлогов), таким образом, не будет отграничен от полнозначных слов.

Широко распространены во. флективных языках и средства указания границ слов с помощью специфических классов морфем. Например, так же, как в языках банту, средства синтаксического согласования слов одновременно служат и средством расчленения фразы на слова с помощью повторяющихся морфем. Так, во фразе наша страна велика и сильна окончание -а — показатель соответствующего рода, числа и падежа основного слова в предложении одновременно является пограничным сигналом. Можно предположить, что по этой причине довольно искусственное, с точки зрения семантики, деление существительных на роды упорно удерживается во многих флективных языках, а утрата этих средств морфологии обычно компенсируется возникновением в языке артиклей и подобных им детерминативов, которые, наряду с основной своей функцией, также являются классом морфем, которые позиционно закреплены на границах слов.

Так как во флективных языках развита синтетичность морфем и длинные цепочки морфем в слове менее вероятны, чем в агглютинативно-инкорпорирующих языках, то способы словоразграничения, основанные на гармонии гласных, для флективных языков не характерны. Однако способ связывания соседних морфем одного слова чрезвычайно распространен во флективных языках. Во-первых, он встречается в той форме, которая наиболее типична для агглютинативно-инкорпорирующих языков: в форме дискретного изменения различительных признаков согласных на стыках морфем. Например, уподобление аффиксальных согласных согласному корня по признаку звонкости—глухости (подкатить — подгадать) или более глубокие ассимиляции согласных в подобных же позициях, например в итальянском языке. Но наиболее характерен для флективных языков способ связывания соседних элементов слова с проявлением черт аморфности. Это отражается, во-первых, в недискретности, в широте диапазона степеней уподобления соседних элементов. Если гласные в русском языке более или менее дискретно переходят в передний ряд под воздействием палатальных согласных, то степень уподобления согласных по палатальности очень сильно колеблется от различных позиционных условий, в частности — от расстояния палатализуемого согласного до палатального.

Для создания неповторимого облика слова, для укрепления монолитности его частей или для подчеркивания границы во флективных языках используется также и очень большой набор различительных признаков, многие из которых остаются незамеченными, пока анализ производится на уровне традиционной фонологии. К числу таких признаков, используемых на границе, следует отнести «нефонологическую» для русского языка взрывность согласных. Например, во фразах: прикажи Коле подойти к Оле или уйди от Ани и думай о Тане взрывной характер к (к Оле) и т (от Ани) сигнализирует о наличии после них границы слова.

Сигналом более тесной связанности морфем служит появление «нерусских» звонких ч и ц (врач бы, мудрец бы), тогда как отсутствие озвонченности свидетельствует и об отсутствии такой тесной связанности (врач быстро…, мудрец будет...).

Неповторимый облик слова складывается и за счет преобразования нескольких звуков в один, отсутствующий в перечне фонем русского языка. Так, например, возникает долгое ц в глаголах типа смеется, драться ²³. Иными словами — большинство пограничных фузионных явлений во флективных языках следует рассматривать как частичное развитие аморфных средств словообразования и словоизменения, что способствует правильному разграничению потока речи на слова ²⁴. К числу аморфных относятся и всевозможные «неправильные» типы склонений, спряжений, словоизменений, тогда как в языках с последовательно развитой агглютинацией, например, существует лишь единственная парадигма склонения или спряжения и при этом практически отсутствуют исключения. К числу аморфных средств словоизменения и словообразования следует отнести, как уже отмечалось, так называемую внутреннюю флексию в индоевропейских языках (несу, нёс, ноша, нашивал) и различные супплетивные формы (был — есть, брал — взял), благодаря чему слово становится максимально непохожим на другие слова и в потоке речи на слух вычленяется правильно ²⁵.

Таким образом, действительно, во флективных языках мы видим наличие средств словоразграничения, встречающихся в языках со всеми другими типами морфологии, поскольку и морфологически флективные языки той или иной чертой сходятся с языками различных типов.
 

4. Примеры изменения средств словоразграничения при изменении морфологического строя языка

Как известно, морфологический строй одних языков в течение многих веков остается относительно постоянным. Строй других языков буквально на глазах истории претерпевает существенные изменения, и это дает возможность лишний раз убедиться в том, что средства словоразграничения, используемые в определенном языке, действительно зависят от его морфологического строя.

4.1. Развитие во флективном языке черт морфологии языков изолирующего типа. Примером такого положения может служить английский язык. На протяжении нескольких столетий осуществился резкий сдвиг его типичной флективной морфологии в сторону изолирующей: отпало большинство флексий, корни «оголились», в речи стали преобладать односложные слова, громадную роль стали играть аналитические конструкции, выработался строгий порядок слов в предложении. Таким образом, английский язык многими существенными чертами стал более похож, например, на китайский, чем на родственные ему индоевропейские. Интересно отметить, что Ю.В. Рождественский ²⁶, сопоставляя структуры китайско-тибетского и индоевропейского слогов, показал их принципиальное различие, однако как на досадное исключение вынужден был указать на структуру английского слога, близкую к китайско-тибетской. В свете всего сказанного ранее отмеченный факт едва ли должен вызывать удивление.

Если вернуться к проблеме пограничных сигналов, то следует ожидать, что в средствах словоразграничения в английском языке должны проявиться черты, свойственные изолирующим языкам. Какая же позиционная закрепленность классов фонем существует в английском языке? Это, во-первых, специализация межзубных, которые все более закрепляются за началом слов и за служебными морфемами типа артикля и детерминативов. За началом слова закреплен и придыхательный, глайд h. Только указанным способом более 20% слов в потоке речи могут быть разграничены с достоверностью примерно в 90%. С другой стороны, согласный ng стал развиваться только в конце слова, причем интересно, что из согласных в конце китайского слова возможны также n' и ng. Таким образом, мы убеждаемся, что с увеличением роли изоляции в английском языке в нем начали развиваться пограничные сигналы, свойственные изолирующим языкам. С аналогичной ситуацией встречаемся мы и в истории развития индийских языков ²⁷. Если санскрит был типичным флективным языком, то развившиеся из него пракриты в значительной степени продвинулись в сторону морфологии изолирующих языков: уменьшилось количество падежей, исчезли многие флексии. Это не могло не сказаться и на системе фонем, в частности — на их позиционной закрепленности в слове, благодаря чему возникло новое средство разграничения фраз на слова, характерное для изолирующих языков. Так, например, глухие согласные стали возможными только в начале слова, благодаря чему фраза на одном из пракритов, написанная без пробелов dарауаsаурауараmеnаiкаmе может быть совершенно формально расчленена на слова: (dа/рауа/sау/рауа/раmеnаi/каmе).

4.2. Развитие во флективном языке черт морфологии языков инкорпорирующего типа. Такое положение мы обнаруживаем, например, в немецком языке. Как уже отмечалось, морфология немецкого языка допускает соединение длинных цепочек корневых морфем, имеющих общую служебную морфему (например, окончание). В связи с этим следует еще раз подчеркнуть, что при развитии такой структуры в немецком языке возникла типичная для агглютинативно-инкорпорирующих языков черта — гармония гласных, выражающаяся в развитии умлаута, причем в форме регрессивной ассимиляции, наиболее характерной именно для инкорпорирующих языков ²⁸.

4.3. Развитие во флективном языке черт морфологии языков агглютинативного типа. Этот случай также представлен индийскими языками. Некоторые из них, например ассамский, стали развиваться по пути увеличения роли агглютинативной морфологии. Проявляется это в том, что продуктивным становится лишь аффиксальный способ словоизменения и словообразования, полнозначные когда-то слова превращаются в аффиксы и послелоги, исчезает флективное согласование определения с определяемым и т.д. Достаточно очевидно, что при таком пути развития агглютинации возникает потребность в сингармоническом разграничении слов в потоке речи. И действительно, в ассамском языке появилась в исторически зафиксированные времена гармония гласных, которая не исчезает в течение последних столетий, хотя ассамский язык не взаимодействовал ни с каким сингармоническим языком.

4.4. Развитие в агглютинативном языке черт морфологии флективных языков. Обратимся, например, к эстонскому языку. В нем появляется все больше синтетических аффиксов, возникает характерное для многих флективных языков падежное согласование определения с определяемым словом, развивается большое количество нестандартных форм склонения и спряжения, значительную роль начинает играть фузия на стыках морфем и внутренняя флексия, естественно исчезает гармония гласных. В литературном языке она уже полностью разрушилась. Таким образом, и в морфологии, и в области средств словоразграничения мы видим заметное сближение эстонского языка с флективным.

Интересен в этом отношении и мордовский язык. Некогда типичный финно-угорский язык с развитым агглютинативным строем, с богатым вокализмом и гармонией гласных, в настоящее время мордовский язык приобрел многие черты флективных языков, аналогичные только что перечисленным для эстонского языка. В области гласных следует отметить для ряда говоров пятифонемную систему, подобную русской, с такой же зависимостью признака ряда гласных от палатальности согласных, ударение также стало менее строго фиксированным. Однако в тех диалектах эрзя-мордовского языка, где сохранились следы гармонии гласных (двухвариантные аффиксы с гласными е и о ²⁹), ударение менее подвижно, и звучание гласных практически не зависит от ударения. В других же диалектах, где это средство словоразграничения утратилось, возникла редукция гласных в неударных слогах, и гласный о, например, имеет различные редуцированные разновидности от того, находится он в предударном или заударном слоге, что содействует правильному выделению слов точно так же, как во флективном русском языке.

Приведенных примеров должно быть достаточно для того, чтобы еще раз убедиться, что язык — система, что все стороны языка взаимосвязаны и что для углубления знаний об этих связях необходимо, в частности, изучать способы разграничения слов в потоке речи.
 

5. Выводы

Подводя итог рассмотрению способов словоразграничения, хотелось бы подчеркнуть, что формирование правил выявления границ слова в потоке речи чрезвычайно затрудняется, если исходить из понимания фонемы как пучка различительных признаков, выявленных на основании фонологических, смыслоразличительных противопоставлений и пытаться охарактеризовать пограничный сигнал как специальную фонологическую единицу — «диэрему» ³⁰. Как уже отмечалось ³¹, гораздо меньше затруднений возникает при несколько ином подходе. Пучок различительных признаков удобней считать звукотипом, а под фонемой понимать класс звукотипов, содержащих ненейтрализуемые различительные признаки. Кроме того, при выявлении набора различительных признаков учитывать не только смыслоразличительную, но и любую другую, существенную с точки зрения всех членов языкового коллектива, различительную функцию, например рассмотренную нами функцию разграничения значимых элементов фразы. В этом случае набор различительных признаков оказывается гораздо более богатым, чем при чисто фонологическом анализе. Это дает возможность путем пересмотра всех комбинаций признаков выявить набор возможных звукотипов, сравнить его с реально используемыми в языке, перечислить звукотипы, входящие в каждую фонему языка, и сформулировать правила выбора различительных признаков в пучки каждого звукотипа с учетом той смысловой и вспомогательной информации, которую должны нести элементы фразы. Тогда многие фонологические нейтрализации перестанут быть нейтрализациями, так как будут рассматриваться как необходимое использование того или иного звукотипа фонемы в зависимости от выражаемой им вспомогательной информации (например, информации о границе слова), и необходимость в поисках невидимой диэремы отпадет. Кроме того, при таком разложении звукотипов речи на различительные признаки звуковая структура отрезка речи может быть представлена в виде последовательности дискретных знаков, например логических формул, и с помощью логических уравнений можно будет записывать правила выбора позиционных вариантов звукотипов фонемы в каждой конкретной фразе ³². (Только аморфные изменения, если учет их необходим, придется задавать не в виде формул, а в виде перечня.) Разработка такой системы записи потока речи будет иметь существенное значение как для более глубокого понимания системных связей между различными уровнями языка, так и для разработки автоматов, воспринимающих и воспроизводящих человеческую речь с правильным членением ее на смысловые единицы по формальным критериям.

Чем больше важных функциональных противопоставлений будет найдено, тем полнее будет отражен истинный набор различительных признаков звукотипов, тем точнее будет дискретная запись речи и ее воспроизведение по записи. В связи с этим следует отметить, что, кроме выявляемых с помощью противопоставлений по какому-либо общеязыковому критерию признаков, в речи есть еще так называемые сопроводительные признаки ³³, возникающие в результате недискретного взаимовлияния различительных признаков друг на друга. Наличие сопроводительных признаков обычно не замечается носителями языка. Однако при необходимости воспроизвести или понять речь чужого языка эти сопроводительные признаки могут играть очень важную роль. Введение их в исходный набор различительных признаков позволит понять некоторые особенности родного языка, уточнить методику преподавания иностранных языков и помочь объяснению различных «сдвигов» и «перебоев» в звуковой системе языков в процессе их исторического развития, так как эти сдвиги нередко возникают из-за перехода сопроводительного признака в число существенных с точки зрения какой-либо из общеязыковых (не обязательно — смыслоразличительных) функций. Без учета роли сопроводительных признаков невозможно успешное развитие диахронической фонологии.

 

ПРИМЕЧАНИЯ