Умерла Татьяна Ильинична Вознесенская.

Господь взял ее у нас тогда, когда она, кажется, была сильнее всего нужна – тем, кто так любил ее как преподавателя, ученого, друга. И так нужна тем, кто еще не слышал ее восхитительных лекций по русской и античной литературе, чья душа искала такого слова и могла бы вскоре услышать его. И тем, кого самая мысль, что в мире и даже – счастье! – совсем рядом есть этот светлый человек и такой чуткий, щедрый, глубокий, блистательно образованный филолог, – согревала и укрепляла на научном, профессиональном, творческом и человеческом пути.

Таня не любила пафоса. Она была мудрая, богатая и в богатстве своем смиренная, всегда готовая делиться, говорить, искать, задумываться, прощать. Она знала человеческую цену тому играющему, внутренним светом мерцающему и сверкающему слову, которое открывается в литературе. О Лермонтове и его главной поэме она в беседе сказала однажды: «Ну что с ним поделаешь! – мучитель наш». Она, как и Мандельштам, знала цену тому высокому очищающему мучению, которое несет слово. Может быть, поэтому ее слово о литературе всегда звучало просто, радостно и увлекательно. Она жила, не щадя себя, бескорыстно любя и милуя.

Она не искала титулов и наград. Ее наградой были умы и сердца студентов, приглашенные ею на пир искусства.

Она была слишком строга к себе как филологу. Наверное, поэтому она так радовалась, когда ей передавали отзывы студентов о ее лекциях – истории, как некоторые начинали «пропадать» в библиотеке за чтением античных авторов, или просто, с горящими глазами: «Шикарная тетка!..».

Она и впрямь была шикарная – ее ум и красота, соединенные с творческим подъемом, заставляли по-новому ощущать жизнь и литературу.

После кандидатской диссертации по А.Н.Островскому и теории мелодрамы она продолжала разрабатывать теорию жанра, а в последнее время была задумана большая работа о детективе. Судьба многих начинаний складывалась трудно: до сих пор не выпущено собрание сочинений Достоевского с ее комментарием – плодом многолетнего труда в самые неблагодарные для него годы. Она задумала совершенно по-новому построенный курс истории русской литературы от истории рецепции текстов. Требовательность к себе как ученому и преподавателю была необычайная. Написанного ею могло быть значительно больше.

Кто же знал, что времени сделать все задуманное было отведено так мало.

Что-то еще будет опубликовано. В ком-то прорастут брошенные ее легкой рукой семена.

Кто-то устыдится своего незнания и неумения читать, научится слушать, вспомнив, как плохо он слушал и слышал ее.

Многим будет в трудные минуты светлее жить, думая о ней.

Прости,  Таня.

Георгий Векшин