1. Проблема соотношения идей “функционального стиля” и “текста” ставилась неоднократно, но пока не нашла однозначного разрешения. ... В этом контексте действительно возникает необходимость вернуться к вопросу, почему, “будучи уже надтекстовым образованием (определенным набором речевых единиц), тот или другой функциональный стиль или его отдельные элементы способны проявить себя в разных текстах” (Валгина 1998, с.67). И, более того, почему так называемые “функционально ориентированные тексты”,
37
то есть квалифицируемые как научные, художественные, публицистические и т.п., часто не только не “радеют” о своем стилевом единообразии, но и способны почти демонстративно и регулярно опираться на средства “чужого” стиля.

Так, в частности, происходит в большой массе текстов современной публицистики, основу которых составляют даже не нейтральные стилистические средства, а средства, имеющие ярко выраженную разговорную окраску. Примером тому может служить один тип современного газетного заголовка (“фирменный стиль” газет “Коммерсантъ”, МК и их последователей): Тайванчика взяли за восточные деньги; Десантники гуляли, как пехотинцы; Пенсионерка отравила своего внука; Жириновского отправили в Африку; Семикласснице сделали аборт и т.п. Конструктивные признаки этих предложений – объективный порядок слов, преимущественно неопределенно-личная форма, многозначный глагол в роли предиката в форме прошедшего времени, действительный залог, исключение эмоционально-оценочных средств, семантическая недостаточность, создающая интригу (опущено: отравила случайно, испорченными консервами, не насмерть; отправили с дипломатической миссией и на короткий срок) и др. Эти заголовки построены как ответные реплики разговорной речи на вопрос, что случилось. Их цель – максимально приблизить сообщение к кухонному или кулуарному разговору-сплетне, вызвать доверие читателя, максимально сократить дистанцию между ним и автором, а также между читателем и событием, избегая того, что могло бы возникнуть в случае использования книжных средств (ср.: Жириновский был направлен в Африку, при пассиве, смене стилистической окраски глагола и т.п.). В итоге такое построение заголовка с опорой на разговорный синтаксис становится обычным для языка идеологии и как прием приобретает идеологическую (“газетно-публицистическую”) окраску.
...
38
2. Стиль вообще и стиль функциональный.
Стиль – не только научный термин, но и один из ключевых культурных концептов. В этом качестве представление о стиле – достояние общеязыкового, общенационального культурного сознания. Среди носителей языка живет представление о стиле как комплексе особенных, специфических для человека или коллектива форм и принципов поведения в типичных обстоятельствах общения. “На стиле” нельзя говорить (говорят “на языке”), но им можно пользоваться, говорить “в стиле”; стиль – это форма “подачи” языка как смысла, его “презентации”. Стиль не может быть безальтернативен, он не присущ субъектам и объектам, не совершающим выбор или не подлежащим ему, и всегда является результатом творческой переработки или трансформации исходного материала (см. Долинин 1987). Самый близкий синоним слову стиль – манера. Те же по существу представления лежат в основе лингвистического понимания природы стиля.

Одной из разновидностей стиля традиционно считается функциональный стиль (ФС). Его выделение обусловлено двумя обстоятельствами: 1) ФС - это стили, характерные для всего языкового коллектива, а не только отдельных носителей языка или групп; 2) ФС – то, что связывается с теми областями и реализуется в тех областях деятельности народа, в которые так или иначе вовлечены все носители культуры. Иными словами, ФС в языке – это то, что продиктовано приложимостью речи не просто к “определенным”, а к типовым, универсальным по своему характеру обстоятельствам общения и коммуникативным ролям, обращено к тем сферам жизни, которые касаются всех, - быту (отношениям с близкими), служебной и политической деятельности (отношениям с властью), научно-познавательной деятельности (отношениям, в широком смысле, с природой), эстетической и религиозной деятельности (искусству и вере как “отношениям с вечностью”). Одновременно ФС – это еще и средства воплощения и воспроизведения соответствующих этим сферам типовых речевых ролей: близкого человека, официального или политически ангажированного лица, ученого, сочинителя, верующего (см. рис.2).

В этом смысле, функциональный стиль – коллективно осознанная система устойчивых, стереотипных форм речевого поведения и взаимодействия,
39
регулярно используемых в тех сферах деятельности, общения и познания, в которые прямо или косвенно вовлечены все носители культуры, литературного языка. (Именно по этому, последнему, признаку не образуют функционального стиля и в число функциональных стилей не включаются более узкие, ограниченные по своему распространению “разновидности языка” – территориальные, социальные, профессиональные и др.)

Осознаваемая носителями языка регулярность использования речевых единиц в конкретных типовых условиях общения, их воспроизводимость как общедоступного речевого инструментария данной сферы деятельности, приводит к обогащению семантики речевых единиц в системе литературного языка, формируя вокруг их предметно-логического значения дополнительный смысловой ореол – стилистическую окраску. Соотнесенность речевых единиц с типовыми сферами общения – обиходно-бытовой, официально-деловой и т.д. - формирует один из важнейших компонентов стилистической окраски – функционально-стилевую окраску (далее – ФСО) – разговорную и книжную, а в числе книжных видов – официально-деловую, идеологическую, научную, религиозную и художественную Общепризнанно, что носители одинаковой функционально-стилевой окраски (ФСО) составляют функциональный стиль (ФС) – либо исключительно, либо, по другим трактовкам, в его основе. Понимание сущности функционального стиля во многом зависит от того, как это понятие соотносится с понятием функционально-стилевого слоя языка (системы языковых средств – носителей единой ФСО).

Когда мы определяем ФС как систему речевых средств, форм речевого поведения в определенной сфере деятельности, центральным становится вопрос: следует ли считать ФС собственно некоторой целостной, комплексной, функционально единонаправленной формой речевого поведения (ср. понятие “речевой системности стиля” в работах М.Н.Кожиной), или же ФС – это не речевое поведение в его коммуникативной целостности и целенаправленности, а лишь характерные признаки типичного ситуативного поведения, осознаваемые как приметы речевой деятельности в той или иной типовой сфере коммуникации - науке, идеологии и т.п. Внеконтекстуально осознаваемыми и воспроизводимыми приметами функционально специализированного речевого поведения являются только носители ФСО (на всех уровнях языка, включая уровень текста).
40
Сводится ли понятие ФС исключительно к совокупности носителей ФСО, этих внешних примет рода деятельности в языке, или ФС – явление более широкого плана? Этот вопрос особенно существен, когда рассматривается текст.

3. Функциональные стили, тексты и разновидности литературы.
Понятия “художественный текст” и “текст художественного стиля”, “научный текст” и “текст научного стиля” обычно используются как равнозначные. При этом делается поправка, что в реальных текстах, называемых научными, действительно могут, по мере необходимости, использоваться и разговорные, и идеологические, и другие стилистически окрашенные средства. Следует, однако, уяснить, что в таком случае мы называем научным текстом: называется ли он научным только потому, что его так квалифицирует автор (либо публикатор, читатель), по признаку преобладания в нем научных слов, выражений (носителей научной ФСО), или же является научным по существу, по характеру приоритетных задач, которые он решает.

Нетрудно отыскать примеры научных трудов, в которых наукообразие преобладает над научностью, а то и вовсе служит для симуляции научной деятельности. Придать наукообразие работе (тексту) могут только носители ФСО – средства, подчеркивающие авторитетность, беспристрастность, объективность, логичность исследования ради них самих; отсюда, естественно, – перенасыщение текста псевдо- и квазитерминами, усложненный официозный синтаксис и т.д. Сочинения такого рода или решают научные задачи безуспешно, или фактически подчиняют их вненаучным задачам (например, получению автором ученой степени, вследствие этого – повышению в должности и т.п.). В таком случае можно заметить, что текст, поверхностно квалифицируемый как научный, по существу направлен на решение задач в области официально-деловых отношений. Справедливо по этому поводу заметил К.А.Долинин: “Если бы специфические свойства научной речи целиком вытекали из собственно научных потребностей, то, очевидно, статьи и книги наиболее выдающихся ученых являли бы собой наиболее типичные образцы научного стиля. Между тем наблюдается скорее обратная зависимость: настоящие ученые нередко склонны нарушать неписаные нормы академического слога, тогда как слабые по содержанию работы чаще всего пишутся вполне наукообразно” (Долинин 1984, с.75).

Известно, как существен был идеологический компонент в науке советского периода, где “сосуществовали метод и идеология” (Гаспаров М., 1996, с.7). Формально научные тексты нередко решали сугубо идеологические задачи. Однако интуитивно любой читатель ощущал, где приоритетными оставались научные задачи, а где на первый план выходила идеологическая или карьерная прагматика. Одним словом, не всякая научная литература и формально включаемые в ее состав произведения – научные тексты – предполагают фактическую научную деятельность в качестве приоритетной (равно как и не всякая идеология стремится решать свои задачи в открытую). Это означает, что текст как проявление научной деятельности следует отличать от текстов, сгруппированных по внешним признакам научности и объединяемых в понятие “научная литература”.
...
44
4. Понятие языка общения.
45
...
Знаковые системы, обладающие общекультурной значимостью, так или иначе вовлекающие в процесс общения всех носителей языка и непосредственно служащие реализации коммуникативных задач
46
в соответствующей типовой сфере общения и культуры, могут быть названы универсальными языками общения (ЯО) – основными языками социальной и культурной практики. Система языков общения определяется основными сферами коммуникативной деятельности общества, они могут быть представлены как рамки, базовые социокультурные фреймы действительности, по-разному “масштабирующие” и “выхватывающие” объекты, традиционно разделяющиие коммуникативное пространство современных европейских культур (см. рис. 1). Эти универсальные рамки соответствуют основным, по Б.Малиновскому, функциональным аспектам культуры; основным “формам общественного сознания” в традиции советской социальной философии (ср. Аврорин 1975; Дридзе 1984; Шапир 1990, Сухих, Зеленская 1998).

М.И.Шапир предложил в этих случаях говорить о “языках духовной культуры” (искусства, науки и религии), подчеркнув их особый функциональный статус и противопоставив их “литературному языку как языку быта, и притом официального быта” (Шапир 1990, с.130), который отражает “среднюю норму” и воплощается в публицистике, массовой печати, деловых документах и проч. Собственно язык бытовых отношений – интимных, семейных, дружеских –
47
в этой ценной работе оказался выведен за рамки литературного языка как “язык неофициального быта” (там же, с.129).

В ЯО воплощаются важнейшие коды социокультурной деятельности человека, прежде всего сложившиеся в рамках европейской цивилизации. Стоит заметить, что язык науки не “обслуживает” (как это принято говорить о ФС) сферу науки, а создает ее; равно как язык идеологии – сферу идеологии, язык быта – сферу быта и т.д.: они сами и есть наука, идеология, быт. ЯО науки также не является производным от науки как общественной институции. Средства ЯО призваны не сигнализировать о типовых коммуникативных ролях и социальных статусах, не подчеркивать ритуальный компонент коммуникативного действия, как это свойственно ФС, а подчинять все свои средства решению универсальных социокультурных задач (научных, идеологических, бытовых и т.д.). Для каждого ЯО главное – достижение коммуникативных целей и сущностная реализация типичных социокультурных ролей и функций.

Рис.1. Языки общения (в соотнесении с основными социокультурными фреймами)

Рис.2. Функциональные стили русского языка и универсальные речевые роли

Каждый ЯО как система знаков и правил, безусловно, детерминирован некими универсальными для него принципами отбора, формирования и использования знаковых средств. По отношению к языкам общения имеет смысл говорить о доминантах или детерминантах. Выявление этих доминант может считаться задачей, относительно решенной применительно к языкам искусства, науки, религии, в меньшей степени – по отношению к языкам идеологии, служебных отношений и к языку быта.

Вместе с тем каждый ЯО - система исторически изменчивая, своеобразно отражающая дух культурной эпохи, “язык” своего времени. Так, язык науки, неизменный в своем стремлении к рациональльно-логическому упорядочению мира, определяется также субдоминантами, которые формируют и предлагают культурная эпоха и “логика” культурной эволюции данного ЯО. Ср., например,
50
антиномичность мышления, которой определялся дух филологии ХХ века (его “диалектический дуализм”, в формулировке Б.М.Гаспарова). Сама система языков общения – явление историческое: язык мифа, породив язык искусства и язык религии, будучи их наиболее явным субстратом, по-своему воплощаясь в языках науки и идеологии, в современную эпоху не выступает в качестве самостоятельного ЯО. С другой стороны, современное состояние культуры – эпохи “замыкания” круга цивилизации - кажется, ведет к формированию некоего нового надъязыка, который можно было бы назвать “языком технологий”, языком тотальной виртуализации мира, фактически и синтезирующим все языки общения и одновременно противопоставленного им, в их традиционном смысле.

Понятие ЯО соотносимо с тем, что в концепции Т.Г.Винокур получило название “функциональных вариантов речевого поведения”, однако должно быть распространено и на неречевые формы поведения. ... . При изучении этих систем в первую очередь важна мотивировка отбора коммуникативных средств, а затем уже его результаты (Винокур Т. 1993, с.51). Особенности “типизированной речи типизированного человека в типизированных условиях” формируют, в терминологии Т.Г.Винокур, “стилистический узус эпохи”, “складывающийся из многообразного использования говорящими одних и тех же языковых реалий, которые осознаются в их опыте как пригодные для выполнения комплекса коммуникативно-экспрессивных задач” (там же, с.51).

Средства какого-либо ФС, будучи подчинены принципу коммуникативной целесообразности, не могут быть заведомо чуждыми любому ЯО и, соответствено, решению любой из универсальных коммуникативных задач - бытовой, эстетической, служебной, идеологическиой и т.д. ...

51
Для достижения научных целей могут использоваться любые стилистически окрашенные средства, стилистически нейтральные знаки, а также невербальные средства. Однако его доминанта – установка на рационально-логическое упорядочение явлений мира - обусловливает стремление “к предельной точности и ясности понятий, их взаимосвязи и соответствия чувственным данным” (Эйнштейн 1942), преобладание анализа над синтезом (Брюсов 1925), отвлеченность и обобщенность (Кожина 1984) и др. Поэтому различные речевые элементы с ненаучной стилистической окраской будут востребованы научным ЯО в разной степени, в зависимости от коммуникативных потребностей.

Показательный пример тому – стилистика некоторых философских сочинений А.Ф.Лосева, активно использующих диалогическую форму, которая в свою очередь влечет за собой разговорный синтаксис и фразеологию. Ср, например, в статье “Двенадцать тезисов об античной культуре”:

Тезис IV тоже представляет собой развитие мысли об абсолютном космологизме.
Рассуждаем. Ничего, кроме космоса, нет? Нет. Значит, космос зависит сам от себя? Да. Значит, он свободен? Конечно. Никто его не создавал, никто его не спасал, никто за ним не следит. А если кто и следит, так это ограниченные существа. Но, с другой стороны, раз ничего, кроме космоса, нет, раз он совершенно свободен, то, следовательно, все эти законы, закономерности, обычаи, существующие в недрах космоса, представляют собой результат абсолютной необходимости. Почему? Так ведь нет ничего другого. Это и есть то, за пределы чего космос не может выйти…
...

52
Каждый ЯО, таким образом, вырабатывает свою стратегию использования стилистически окрашенных средств – элементов ФС; эти специфические стратегии входят в число системообразующих (конститутивных) принципов каждого ЯО. При этом одни из них более традиционны, другие нет, одни больше соответствуют традиционно сложившимся в рамках данной культуры правилам этого языка, другие выступают в нем как экспрессивный и обновляющий элемент. Каждый из ЯО предполагает свои формы и принципы использования знаков, свои коммуникативные стратегии и модели межличностного взаимодействия, в числе которых важную роль будут играть стратегии и тактики “смешения стилей”, комбинирования стилистически окрашенных знаков, например для интимизации общения, в целях стилизации или цитации, в качестве различных ролевых и статусных показателей (ср. Карасик 1992).

В составе ЯО – взаимодействие, переплетение вербальных символов с различной функционально-стилевой окраской, “игра стилями” не только не исключение, но проявление необходимости, закономерность. Действительно, “большинство эффектов литературной речи основано на тонкой игре стилями” (Щерба 1957, с. 138), и эта игра нацелена на прямое или косвенное решение стратегических задач общения, получает конкретную функциональную направленность.
53
Как инструмент речевой тактики, она может развлекать, отвлекать, привлекать адресата, может создавать комбинированную речевую роль автора, может быть рассчитана на одновременную актуализацию в рамках текста нескольких типовых социокультурных контекстов и т.д.

5. Язык словесного искусства и художественный функциональный стиль.
Особую значимость совмещение разностилевых элементов приобретает в языке словесного искусства. На поверхности этого языка располагаются элементы, воспринимаемые и воспроизводимые как традиционные показатели "литературности”, “художественности”, - поэтизмы, т.е. носители художественной ФСО (поэтическая лексика и грамматика; канонические художественные приемы в области звуковой организации текста, просодики – рифма, метр; типовые повествовательные схемы и ходы сюжетного развертывания и т.д). Однако язык современной поэзии и прозы будет употреблять многие из этих средств (например, лексические поэтизмы) с большой осторожностью и даже избегать их, поскольку они воспринимаются как расхожая атрибутика “художественного слога”, в большей степени формы поэтичного, нежели поэтического. Ср. у Т.Кибирова ("Л.С.Рубинштейну"):

Ты видал ли сон, о Лева?
Я видал его не раз!
Там, под небом бирюзовым,
видел я сидящих нас.

Розы там благоухали,
ласковый зефир витал,
серны легкие мелькали,
волны искрились меж скал.

Плектр струны коснется, Лева,
чаши вспенятся вином.
Айзенберг в венке лавровом.
Все мы вместе за столом

в чем-то белом, молодые,
с хрусталем и шашлыком,
и прелестницы младые
нам поют, и мы поем -

так красиво, так красиво!
Так невинно, вкусно так!..
Лев Семеныч, мы в России.
Мрак, бардак да перетак.

Мрак да враг. Да щи да каша.
Грозно смотрит таракан.
Я люблю Россию нашу.
Я пропал, и ты - не пан.

Рядом с грамматическими и лексическими поэтизмами (Ты видал ли – при столкновении с просторечным видал; о Лева – при разговорном Лева; Там, …и т.д.), образными поэтизмами-клише (под небом бирюзовым; розы… благоухали; прелестницы младые и т.д.), рядом с отработанной поэтическим языком 19 века поэтической атрибутикой (зефир, серны, волны, скалы) - приметы эстетики элитарного советского застолья с хрусталем и шашлыком. И затем – резкий провал из мира идеального в действительный, в стилистику обыденности и “грубой прозы”, опирающуюся на разговорную, разговорно-просторечную ФСО и “прозаические” коннотации лексики и фразеологии. “Остраннение” поэтизмов, использование носителей художественной ФСО во вторичных стилистических функциях, разведение поэтичного и поэтического здесь очевидно.

54
Когда И.С.Тургенев сказал о Н.А.Некрасове, что в его стихах “поэзия и не ночевала”, он, как показал Б.М.Эйхенбаум, подменял поэтическое поэтичным, художественную красоту поэтической красивостью, называя это “поэзией”. Б.М.Эйхенбаум видел в Тургеневе склонность к поэтичным, напыщенно-риторическим “трафаретным” фразам, например: “Недостаток талантов, особенно талантов поэтических – вот наша беда”, - болезнь, которую осознавал и от которой пытался по-своему избавиться и сам Тургенев (ср. риторику Павла Кирсанова), - ту болезнь, которую полемически выставил Достоевский в фигуре писателя Кармазинова. Высоко ценивший “некрасивого”, “неизящного” Некрасова Эйхенбаум понимал, насколько в отношении Некрасова “Тургенев, как озлобленный и упрямый эпигон, ошибался” (Эйхенбаум 1922, с.35-38). Художественный, “художественно-беллетристический” стиль довлел творчеству Тургенева, тогда как поэтический язык с его прозой и “некрасивостью” оказался достоянием некрасовской музы.

Замечательный анализ взаимодействия художественно-стилевого и поэтического по сути предложил В.Ф.Ходасевич в статье “Поэзия Игната Лебядкина” (Ходасевич 1931). В романе Достоевского “Бесы” стилистика политического стихотворения “Светлая личность” и, на поверхности, “поэзия Игната Лебядкина” – опираются на отработанные формы поэтического языка, превратившиеся в стереотипы, инструментарий художественного стиля. Различного рода поэтизмы (у Лебядкина – любви пылающей граната, краса красот, устаревшая форма влюблен, рифмующаяся с член, рифма, размер вообще и т.п.) – общедоступные средства поэтической стилистики, характерные атрибуты произведений “на торжественный случай”, невольно рождающих комические эффекты. Такова “в норме” стилистика свадебных стихотворных приветствий, стилистические штампы “графоманской” литературы. Однако Достоевский, по-своему используя “графоманство как прием” (ср. Жолковский 1994), открывает в Лебядкине трагически “нерожденного” поэта, который, по словам Ходасевича, “на каждом шагу роняет свою высокую тему в грязь невежественной и пошлой поэтики”. В то же время
55
гладко написанная стихотворная прокламация “Светлая личность” – действительно безнадежная “рифмованная пошлость” (см. Ходасевич 1931, с. 244-249).

В художественном ЯО (языке словесного искусства, поэтическом языке) поэтизмы выступают преимущественно во вторичных функциях (цитации, обыгрывания литературных штампов). Стандартный репертуар поэтизмов – отнюдь не приоритетное средство решения художественных задач. По отношению к языку словесного искусства поэтизмы – лишь один из стилистических пластов языка, используемых в эстетических целях., поэтому в сознании носителей культуры и литературного языка они объединяются, складываются в определенную систему, единый по своей ФСО языковой репертуар – художественный ФС.

Обсуждая проблемы поэтического языка, Г.О.Винокур предлагал различать два значения термина поэтический язык. В первом случае – под ним подразумевается “известная обособленная область языкового употребления, характеризующаяся возможным присутствием в ней таких форм, слов, оборотов речи, которые в других областях употребления не встречаются” (Винокур 1959, с. 245) – т.е. художественный ФС. Во втором значении выражение “поэтический язык” означает “язык в его художественной функции, язык как материал искусства, в отличие, например, от языка как материала логической мысли, науки. В этом случае речь будет идти уже не о “стиле речи”, а об особом модусе языка, о предназначенности его для передачи смысла особого рода, именно того, какой искусство специфическим образом несет в жизнь, в той мере, в какой оно отличается от остальных областей культурного творчества” (там же) /выделено мной – В.Г./.

Таким образом, язык искусства (в его вербальном выражении – язык словесного искусства) – это знаковый инструментарий и дискурсивная практика, ориентированные на решение эстетических задач. Этот язык и есть то, что составляет искусство. При этом сфера эстетического постоянно пополняется за счет вовлечения в нее элементов, в том числе – вербальных, ранее относившихся к области внеэстетического (Мукаржовский 1936). В то же время в эстетической деятельности, осуществляемой в форме языка словесного искусства, отрабатываются знаковые средства, могущие служить манифестацией социального статуса писателя или художника, постоянно сигнализировать о связи сказанного со “сферой искусства” как областью общественной и культурной жизни,
56
с искусством как институцией – традиционной системой социальных ролей и ситуаций. Вербальные средства как стереотипы писательской деятельности, позволяющие сначала писателю, а затем, по мере их популяризации, и любому носителю литературного языка, играть речевую роль сочинителя, и составляют художественный ФС.

6. Еще раз о сущности функционального стиля.
Сказанное выше позволяет считать, что ФС формируется так: в рамках ЯО вырабатывается репертуар наиболее употребительных, репрезентирующих данный ЯО средств, которые объединяются в сознании носителей литературного языка в отдельный комплекс единиц и приемов – манифестантов соответствующего рода коммуникативной деятельности.

ФС при этом не решает коммуникативных задач по существу, а нацелен на реализацию ритуального компонента общения. ФС инерционен, он оперирует коммуникативными блоками, клише, легко воспроизводимыми моделями, уже отработанными культурой, доведенными до автоматизма формами и сценариями речевого поведения. ФС - своего рода зримая поверхность ЯО, легко наблюдаемый и воспроизводимый стереотипный набор средств, отражающих традиции общения в данной универсальной коммуникативной сфере (см. рис.3).

ФС всегда напрямую соотнесен с известной типовой речевой ролью говорящего, его социально типизированным “имиджем”, вербальным выражением его социального статуса. В формулировке К.А.Долинина, “функциональные стили… отражают не только и, может быть, не столько специфику коммуникативной деятельности, которую они обслуживают, сколько традиционное представление о данного рода деятельности, сложившееся в данной культуре, ее (деятельности) социальный статут,— т. е. как на нее смотрят в обществе, какие требования предъявляют к тем, кто ею занимается, — опять-таки ролевые предписания и ролевые ожидания, которые, будучи приняты адресантом, определяют его отношение к себе как исполнителю роли, к адресату речи как ролевому партнеру и к предмету речи как объекту ролевой деятельности” (Долинин 1987, с.75).
57

Рис.3. Соотношение языка общения и функционального стиля

Человек может говорить на языке общения – языке науки, искусства и т.д., но невозможно “говорить на функциональном стиле”. А если последнее и имеет место, то лишь в тех печальных случаях, когда речевая маска прирастает к лицу, когда привычная коммуникативная роль начальника или агитатора деформирует или “подминает” под себя личность, когда человек оказывается не в силах вырваться из-под власти языкового и поведенческого клише, - подобно тому, что происходит со многими чеховскими или платоновскими героями, превращающимися в собственную тень, форму, отчужденную от смысла. Убийственная сила словесной инерции, воплощенной в ФС, – может быть, одно из главных откровений культуры ХХ века. ФС – факт сознания и ежедневной речевой практики; попавший в его плен – человек-каталог, набор фраз-клише, человек-словарь.

И тем не менее, как не может быть языка без словаря, так коммуникация, осуществляемая в форме ЯО, невозможна без прямой или косвенной опоры на ФС. Но в конечном итоге, хотя и в специфических для каждого ЯО формах, стремится ли текст однозначно вписаться в русло конкретного ФС, или в нем идет “стилевая игра”, – это средство решения более общих и более принципиальных задач. ФС – всегда лишь одно из орудий ЯО, хотя иногда и необходимое.

7. Таким образом, можно говорить о двух принципиально различных знаковых образованиях в виде систем, или комплексов, языковых единиц и приемов:
58

1. языке общения (ЯО) как функционально целенаправленной системы знаковых средств и приемов, подчиняющих их (на всех уровнях осуществления стратегии речевого действия) типовой социокультурной коммуникативной цели – служебной, научной, эстетической и др.;
2. функциональном стиле (ФС) как общепринятом, традиционном инструментарии литературного языка, ассоциирующемся еще “до текста” (а затем – через текст) с известной универсальной сферой общения и социокультурной практики – сферой официально-деловых отношений, науки, искусства и т.д. – и находящем применение в коммуникативной деятельности как средство манифестации типовой социокультурной роли говорящего.
   

...
63
9. Вместо заключения.
...Я не настаиваю на самом термине ЯО, для обозначения их видов можно употреблять выражения: универсальные типы коммуникации, базовые функциональные типы коммуникации, универсальные типовые дискурсы. Наконец, с поправкой на то, что ЯО – это базовая для данного народа форма осуществления культуры, языковая форма сознания и миропостижения, а не простое производное от социокультурной институции, можно принять термин базовый институциональный дискурс. Однако, поскольку в конкретных случаях для обозначения этого понятия столь естественно звучат выражения “язык быта”, “язык науки”, “язык искусства”, то в качестве родового предлагается: язык общения. Можно согласиться и с тем, что ЯО – не во всем удобный термин: в самом деле, любой язык – для общения. Однако мне кажется целесообразным, с учетом всего многообразия выделяемых дискурсов как предметов теории языка и теории коммуникации, когда само понятие дискурса становится уже тем самым “нечто”, которое “обо всем”, говорить отдельно о главных, “стержневых” языках культуры народа – языках общения. При таком подходе исследования по теории и практике коммуникации могут, кажется, эффективно пользоваться опытом традиционной стилистики, в частности стилистики функциональной.

Внимание к особенностям взаимодействия языка науки и научного стиля, языка словесного искусства и художественного стиля и т.п. заставляет подчеркивать и принципиальные различия между ними, “удерживать” понятие ФС, слишком экспансивно ведущее себя во многих работах по стилистике, в его первоначальном значении. Но подчеркнуть при этом, что, как любое средство языка, ФС не просто набор элементов, но всегда направлен на речеобразование, способствует формированию пускай шаблонного, но имиджа, пусть примитивному, но формально правильному “вписыванию” текста в коммуникативную ситуацию.

Без того, что стало принадлежностью ФС, языки общения, вероятно, не способны решать свои задачи. Однако коммуникативный успех в той или иной сфере – всегда результат успешного использования средств, последовательно подчиненных целям, и в этом смысле человек общающийся – тот, кто владеет ЯО, и уже в силу этого – ФС. И если “стиль – это человек”, то в чистом виде функциональный стиль – это ограниченный человек, когда у него ничего не остается, кроме заученных сценариев и социокультурной инерции. Способность выходить за рамки ФС – признак гибкости, творческого отношения к языку и полноценной коммуникативной компетенции.

Литература

1. Аврорин В. А. Проблемы изучения функциональной стороны языка (к вопросу о предмете социолингвистики). - Л., 1975.
2. Аристов С.А., Сусов И.П. Коммуникативно-когнитивная лингвистика и разговорный дискурс // Лингвистический вестник. Вып. 1. - Ижевск, 1999.
3. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты. Советский политический язык: от ритуала к метафоре. – М., 1991.
4. Болдырева А.А., Кашкин В.Б. Категория авторитетности в научном дискурсе // Язык, коммуникация и социальная среда. Выпуск 1. 2001.
5. Брюсов 1925: Брюсов В.Я. Синтетика поэзии // Брюсов В.Я. Соч. в 2-х тт. – М.. 1987. – Т.2. –500-514.
6. Валгина Н.С. Функциональные стили русского языка. М., 1994.
7. Валгина Н.С. Понятие функционального стиля и функционально-ориентированного текста // Филологический сборник. – М.. 1998. – С.55-68.
8. Векшин Г.В. Проблема эстетической функции языка в связи с организацией низших уровней текста // Методология лингвистики и аспекты изучения языка. – М., 1988. – С.112-122.
9. Векшин Г.В. Язык идеологии и идеологический стиль // Язык СМИ как объект междисциплинарного исследования: Тезисы Международной научной конференции (Москва, МГУ им.Ломоносова, 25-27 окт. 2001 г.). – М., 2001.
10. Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959.
11. Винокур Т.Г. Говорящий и слушающий: Варианты речевого поведения. - М.: Наука, 1993.
12. Гавранек 1932: Гавранек Б. Задачи литературного языка и его культура // Пражский лингвистический кружок: Сб. статей. - М., 1967.- С. 338-377;
13. Гавранек 1942: Гавранек Б. О функциональном расслоении литературного языка // Пражский лингвистический кружок: Сб. статей. - М., 1967. –С.432-443.
14. Едличка 1982: Едличка А. Литературный язык в современной коммуникации // Новое в зарубежной лингвистике. Вып.ХХ, - М., 1988.- 38-134.
15. Горелов И.Н. Невербальные компоненты коммуникации. М., 1980.
16. Гаспаров Б.М. Устная речь как семиотический объект // Учен. зап. Тартусского ун-та. 1978. Вып. 442: Семантика номинации и семиотика устной речи. Лингвистическая семантика и семиотика. I.
17. Гаспаров Б.М. Почему я перестал быть структуралистом // Московско-тартуская семиотическая школа: История, воспоминания, размышления. - М.: Школа "Языки русской культуры", 1998. - С.94-96.
18. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: “Новое литературное обозрение”,1996.— 352 с. – С.10.
19. Гаспаров М. Лотман и марксизм: Доклад на Третьих Лотмановских чтениях (РГГУ, декабрь 1995 г.) // НЛО, 1996. - №19. - стр. 7-13.
20. Гегель 1843: Гегель. Лекции по эстетике: Кн. 3. // Гегель. Сочинения. – М., 1958. – Т.14.
21. Головин Б.Н. Язык художественной литературы в системе языковых стилей современного русского языка // Вопросы стилистики. –Саратов, 1978. – Вып.14.
22. Гольдин В.Д., Сиротинина О.Б., Якубова М.А. Русский язык и культура речи. – М., 2002.
23. Горшков А.И. Русская стилистика. - М., 2001.
24. Гавранек Б. О функциональном расслоении литературного языка // ПЛК, с. 432-443
25. Жолковский А. К. Графоманство как прием (Лебядкин, Хлебников, Лимонов и другие) // А. К. Жолковский. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. С. 56.
26. Гостеева С.А. Религиозно-проповеднический стиль в современных СМИ // Журналистика и культура речи..- Вып.2. – М., МГУ, 1997. – С. 87-94.
27. Гутнер Г.Б. Философия языка:Учебное пособие: в 3-х ч.- М.:УРАО. -2001.
28. Дейк, ван, Т.А. 1998: van Dijk, T.A. Ideology: A Multidisciplinary Approach. – Amsterdam, 1998.
29. Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. Проблемы семиосоциопсихологии. М., 1984.
30. Долинин К.А. Стилистика французского языка. - М., 1987.
31. Жолковский А. Графоманство как прием (Лебядкин, Хлебников, Лимонов и другие) // Блуждающие сны и другие работы. - М., 1994.
32. Земская Е. А. Русская разговорная речь: лингвистический анализ и проблемы обучения — М.,1987.
33. Мукаржовский 1936: Мукаржовский Я. Эстетическая функция, норма и ценность как социальные факты // Мукаржовский Я. Исследования по эстетике и теории искусства. – М., 1994. - С.35-121.
34. Лузина Л.Г. Основные направления развития современной стилистики // Лингвистические исследования в конце ХХ века: Сб. обзоров. – М.. 2000. – С.205-214.
35. Карасик В.И. Язык социального статуса. - М.,1992.
36. Кожин А.Н., Крылова О.А., Одинцов В.В. Функциональные типы русской речи. - М., 1982.
37. Кожина М.Л. О диалогичности научной речи. - Пермь, 1986.
38. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. М., 1983.
39. Конецкая В.П. Социология коммуникации. - М., 1997.
40. Крысин Л.П. Об одной лакуне в системе функциональных стилей современного русского языка. // Русский язык в школе, 1994, № 3.
41. Малиновский 1958: Malinowski B. Naukowa teoria kultury // Szkice z teorii kultury. Warszawa. 1958. – С. 40–51.
42. Красильникова Е.В. Жест и структура высказывания в разговорной речи // Русская разговорная речь: Фонетика, морфология лексика, жест / Под ред. Е.А.Земской. – М., 1983.
43. Николаева Т.М. Речевые, коммуникативные и ментальные стереотипы: социолингвистическая дистрибуция // Язык как средство трансляции культуры. – М.., 2000. – С.112-131.
44. Почепцов Г. Теория коммуникации. – М., 2001.
45. Ревзина О.Г. Стилистика XXI века // Русский язык: исторические судьбы и современность: Международный конгресс Москва, МГУ, 13-16 марта 2001-го года: [Сб. материалов].
46. Розин В.М. Типы и дискурсы научного мышления. – М.. 2000.
47. Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре. - СПБ, 1911.
48. Салимовский В.А. Речевые жанры научного эмпирического текста (статья вторая) // Стереотипность и творчество в тексте: Межвузовский сборник научных трудов. – Пермь, 1999
49. Сонгинайте Н. С. Cоциальная антропология Бронислава Малиновского // Журнал социологии и социальной антропологии, -1998. том 1. № 2.
50. Сухих 1998: Сухих С.А., Зеленская В.В. Прагмалингвистическое моделирование коммуникативного процесса. - Краснодар, 1998.
51. Скребнев Ю.М. Введение в коллоквиалистику. _ М. –Саратов, М., 1985
52. Солганик Г.Я. Стилистика текста. М.. 2001.
53. Ходасевич 1931: Ходасевич В.Ф. Поэзия Игната Лебядкина // Ходасевич В.Ф. Колеблемый треножник: Избранное. – М.. 1991. – С.244-249.
54. Шапир М.И. Язык быта/языки духовной культуры // Russian Linguisics. – Vol.14. – No.2. – 1990. – P.129-145.
55. Шматко Н.А. “Габитус” в структуре социологической теории // Журнал социологии и социальной антропологии, - М., 1998, №2, Т.1. - С. 60-70.
56. Шмелев Д.Н. Русский язык в его функциональных разновидностях. М., 1977.
57. Щерба Л.В. Современный русский литературный язык // Щерба Л.В. Избр. Работы по русскому языку. – М., 1957. – С.113-129.
58. Эйнштейн 1942: Эйнштейн А. Всеобщий язык науки // Эйнштейн А Собрание научных трудов. Том 4 –М., 1967 - С.70 (The Common Language of Science // Advancement of Science, 1942, II, - р.109.)
59. Эйхенбаум 1922: Эйхенбаум Б.М. Некрасов // Эйхенбаум Б.М. О поэзии. – Л., 1969. – С.35-74.
60. Язык науки 1998: Язык науки XXI века: Материалы научной конференции. – Уфа, 1998.