|
|||
| ЧИСЛА, в
мифопоэтических системах, один
из наиболее известных классов
знаков, ориентированный на
качественно-количественную
оценку; элементы особого
числового кода, с помощью
которого описываются мир,
человек и сама система
метаописания. Мифопоэтические
основы Ч., счёта и числовых
моделей, более полно
обнаруживаются в тех архаичных
культурах, в которых: 1) Ч.
выступает уже самостоятельно,
вне непременной связи с
объектами; 2) сама система не
является дефектной; 3) Ч. же ещё
не полностью
десемантизированы (как в
культурах современного типа,
утративших понимание
неоднородности членов
числового ряда). В архаичных
традициях Ч. могли
использоваться в ситуациях,
которым придавалось
сакральное, «космизирующее»
значение. Тем самым Ч.
становились образом мира и
отсюда - средством для его
периодического восстановления
в циклической схеме развития
для преодоления деструктивных
хаотических тенденций.
Мифопоэтическая роль Ч. в явном
или неявном виде показательнее
всего выступает в тех
культурах, которые знают
тексты с сильным развитием
классификационного принципа.
Согласно ему, все объекты (особенно
сакрально значимые) связаны
друг с другом определённой
системой иерархических
отношений, которая обычно
легко переформулируется и в
плане творения («как это
возникло») [ср. «Великую
девятку богов» в
древнеегипетском
гелиопольском варианте: Атум-Ра
(один) порождает Шу и Тер-нут (двоих),
они - Геба и Нут (двоих), те -
Осириса, Исиду, Сета, Нефтиду (четверых);
всего - девятеро]. Особенно
чётко классификационная
функция Ч. выступает в
древнекитайской
мифопоэтической традиции, хотя
исходная картина была в
значительной степени
затемнена целым периодом
усиленных нумерологических
спекуляций, не связанных
непосредственно с архаичной
семантикой Ч. Возникла особая
философия Ч., нашедшая своё
крайнее выражение у Чжай-Шеня
(1187-1230), утверждавшего, что
следование Ч. (шу) даёт знание
вещей и их начал, что Ч. и вещи
неотделимы друг от друга и
образуют континуум без начала
и конца («числа управляют миром»).
Сходная роль приписывалась Ч. и
в пифагорейской традиции, и в
её продолжениях (между прочим,
в мусульманских
космологических учениях,
обнаруживающих влияние
исторического пифагореизма). В
трагедии Эсхила Прометей
утверждает, что он изобрёл
числа для смертных. В китайской
традиции независимо от
нумерологического мистицизма
и символизации Ч. (ср. небо - 1,
земля - 2, человек - 3 и т. д.;
известны традиции, где числа
приписывались божественным
персонажам; в шиваизме
божество соотносится с
абстрактной идеей Ч.:
тамильский поэт 7 в. Аппар
говорит о Шиве: «Он - число и
цифра для числа» и т. д.) уже
издревле отмечено наличие
принципа, позволяющего
объединить описание мира и его
происхождение с понятием пары
признаков, лежащей в основе
любой классификации, и,
следовательно, с абстрактным
образом дуализма (ср. Инь и ян).
К Ч. имеет отношение и другая (вторичная)
классификация по пяти
элементам. Из учения об
элементах следуют две
особенности. Одна из них
состоит в канонизации числа
пять, ставшего эталоном
описания наиболее важных
характеристик макро- и
микрокосма (ср. кратность
деления мира, число элементов,
классов животных, органов
чувств, внутренних органов,
страстей, музыкальных нот, «основных»
Ч. и т. п.; ср. пентады в буддизме
и упанишадах б элементов,
аспектов бытия, огней, ликов
Шивы и т. п., в манихействе и в
некоторых других традициях).
Отмеченность пятого места в
пространстве связана с особым
положением центра, в котором
находится Срединное царство («Чжун-го»).
Вторая особенность, связанная
с учением об элементах,
заключается в установлении
символической корреляции
между основными 5 элементами и
членами других ведущих
семантических сфер [ср. также
ряды: дерево - весна - восток -
кислый - козлиный (запах) - тигр -
заяц - и т. п.]. Такие
классификационные ряды
являются, по сути дела,
подобием сети отношений,
своеобразным кодом описания
мира и основой т. н. «координирующего»
или «ассоциативного» мышления,
характерного для ряда культур. Специфична семантика числа 1. В наиболее древних текстах 1 встречается крайне редко или вовсе не встречается. Оправдано предположение, что 1 означает, как правило, не столько первый элемент ряда в современном смысле, сколько целостность, единство. Совершенная целостность, понимаемая как единица, объясняет приписывание числа 1 таким образам этой совершенной целостности, как бог или космос. Число 2 лежит в основе бинарных противопоставлений, с помощью которых мифопоэтические и ранненаучные традиции описывают мир. Оно отсылает к идее взаимодополняющих частей монады (мужской и женской как два значения категории пола; небо и земля, день и ночь как значения, принимаемые пространственно-временной структурой космоса), к теме парности, в частности в таких её аспектах, как чётность, дуальность, двойничество, близнечество. Характерно соотношение 1 и 2, реконструируемое по данным ведийской традиции. Число 2 в ней выступает как символ противопоставления, разделения и связи, с одной стороны, и как символ соответствия или гомологичности противопоставляемых членов - с другой. В силу этих качеств 2 есть первичная монада, защищающая человека от небытия и соответствующая творению - небу и Земле, рождённым в одном гнезде. Как таковое два противостоит трансцендентному одному, единому (вед. eka-), размышление над которым дало начало особой стадии в развитии спекулятивно-космологического умозрения. Сказанное о семантике 1 и 2 объясняет, почему в ряде культурных традиций 1 и 2 (или иногда только 1) не рассматриваются как числа (соответствующие слова нередко оформляются иначе, нежели другие числительные). Первым числом в целом ряде традиций (в т. ч. и в древнекитайской) считается 3; оно открывает числовой ряд и квалифицируется как совершенное число. 3 - не только образ абсолютного совершенства, превосходства (ср. роль числа 3 как суперлатива: трисвятый, треклятый и т. п.), но и основная константа мифопоэтического макрокосма и социальной организации (включая и нормы стандартного поведения). Ср. 3 сферы вселенной, 3 высшие ценности, божественные троицы (или трёхипостасные, трёхглавые божества типа славянского Триглава, древнеиндийского Тримурти; ср. также имена мифологических персонажей с внутренней формой «три»: Трита, Трайтаона, Тритон, Триптолем, Тритогенея и т. п.), три героя сказки, три члена социальной структуры и три социальные функции, троичный принцип композиции в произведениях искусства (ср. форму трилогии, триптиха или терцин, игру триадами, как, например, в «Грифе о числе три» Авсония или в «Триадах острова Британия», древневаллийском тексте, связанном с темой «Тристана и Изольды», вплоть до трилистников «Кипарисового ларца» у Инн. Анненского; ср. «триадоманию» Данте) и т. п. В отличие от динамической целостности, символизируемой числом 3, число 4 является образом статической целостности, идеально устойчивой структуры (правда, существует точка зрения, согласно которой троичность трактуется как незавершённость кватернарной структуры). Отсюда - использование числа 4 в мифах о сотворении вселенной и ориентации в ней: 4 стороны света, 4 главных направления, четвёрки богов или четырёх-ипостасные боги (ср., напр., четырёх Перкунасов в литовском фольклоре или богов - стражей 4 сторон света), 4 времени года, века (ср. ведийские обозначения 4 эпох и одновременно термины игры в кости), 4 элемента (иногда они соотносятся с 4 мифологическими персонажами) и т. п. 4 компонента актуализируются в тех геометрических фигурах, которые имеют наибольшее мифопоэтическое значение - квадрат, мандала, крест. Из суммы этих двух основных числовых параметров возникает число 7. «Магическое число 7» (по словам Дж. Миллера) характеризует общую идею вселенной, константу в описании мирового дерева, полный состав пантеона, число сказочных героев - братьев (ср. «Семь братьев», «Семь Симеонов» и сестёр и т. п.), число дней недели, число дней праздников, количество цветов спектра, тонов в музыке, основных запахов стереохимической теории, константу, определяющую объем человеческой памяти, и т. п. В некоторых культурно-языковых традициях существует семиричная система счисления и/или число 7 выступает вообще как наиболее употребительное число, характеризующее почти универсально всё, что исчисляется в мифопоэтическом космосе (ср. число 7 у кетов на Енисее). Из произведения 3 и 4 возникает число 12, которое также принадлежит к наиболее употребительным в мифопоэтических культурах числовым шаблонам (12 частей года, соответственно - знаков зодиака, 12-членные пантеоны и т. п.). 12 как счастливому числу противостоит несчастное число 13 (12+1). В ряде традиций с числом 7 соперничает число 9, получаемое троекратным повторением триады. В старой китайской поэзии число 9 используется в значении «все». Большую роль играет оно в индивидуальном мистическом опыте. Сакрально отмеченными и соответственно этому употребительными в ритуале и в мифопоэтических текстах являются и другие производные Ч., производные от 2, 3, 7, 9, 12 (33, 37, 99; 24, 36 и т. п., также число 108/12Х9), отмеченные в буддизме; таково же число счётных элементов в традиционных чётках, с помощью которых ведётся медитация. Показательно почти полное отсутствие в этом ряду числа 10 (ср., впрочем, овидиевы «Фасты» III 121 след.), играющего основополагающую роль как в современной системе счисления, так и в мистической философии нумерологического характера. Но для мифопоэтической традиции существенна не только парадигматика членов числового ряда (т. е. состав его и свойства его членов), но и их синтагматика (т. е. участие Ч. в текстах). Существует целый ряд архаичных текстов, в которых Ч. не только раскрывают свою природу, но и описываются операции над ними, причём эти операции также считались сакрализованными, поскольку с их помощью актуализировался акт «космизации» вселенной. В более автоматизированном виде с частичным или полным забвением исходных принципов схема порождения элементов числового ряда используется в многочисленных сказочных сюжетах, особенно в формульных и кумулятивных сказках, где описываются цепочки чисел или объектов (ср. № 2000-2013 по Аарне-Томпсону). Особый круг текстов связан с обыгрыванием числового принципа при полной дегенерации первоначальной содержательной схемы (введение подчёркнуто «низких», заведомо несакральных объектов) или с доведением числового принципа до крайности (ср. т. н. «бесконечные» сказки с регулярным зацикливанием, ср. № 2300 или числовые шутки абсурдистского типа). Ряд заговорных, заклинательных, молитвенных текстов также построены по числовому принципу, ср., например, образцы «обратного счёта» в русских заговорах на уничтожение змей, червей и т. п., когда выстраивается нисходящий ряд (из «девяти восемь, из восьми - семь..., из одного - ни одного»), в такт которому должно сокращаться число изгоняемых объектов. Более показательны, однако, такие жанры народной словесности, в которых Ч. выступает в соотнесении с основными объектами космологической модели мира - Вселенной, мировым деревом, космическими зонами, годом и т. п. Характерный пример - загадки, описывающие одновременно и год, и, по сути дела, мировое дерево. Ср.: «Стоит столб до небес, на нём 12 гнёзд, в каждом гнезде по 4 яйца, в каждом яйце по 7 зародышей» или «Выросло дерево от земли до неба, на этом на дереве 12 сучков, на каждом сучке 4 кошеля, в каждом кошеле по 6 яиц, а седьмое красное». Все такие «числовые» тексты также дают основания для утверждения, что в архаичных культурах число и счёт были сакрализованными средствами ориентации и «космизации» вселенной. С их помощью всякий раз, когда это было нужно, репродуцировалась структура космоса и правила ориентации в нём человека. Появление счётно-хозяйственных текстов относится к типологически более поздней стадии, когда члены числового ряда утратили свои прежние функции, а сам числовой ряд стал гомогенным. Дискуссии о соотношении Ч. и слова, математики и поэзии - также удел более позднего времени. Тем не менее они несут в себе следы мифопоэтической концепции Ч. Во всяком случае, уместно указать две основные тенденции в области этих отношений. С одной стороны, речь идёт о стремлении увидеть за словом Ч., представить поэзию и искусство в виде своего рода математики (или описать их через неё). Родословная этого направления берёт начало в основном принципе математической эстетики пифагорийцев - сущность красоты кроется во внутренних числовых отношениях. Другая ведущая фигура этого направления - Августин, синтезировавший в своём неопифагорействе идеи, связанные с числом и гармонией и восходящие к Платону («Тимей» и др.) и Плотину. Многие идеи этого рода развивались и в новое время (Малларме, П. Валери, ср. нумерологические опыты В. Хлебникова и т. п.). С другой стороны, не менее постоянно стремление вновь семантизировать число, т. е. вернуть ему ту роль, которую оно играло в мифопоэтическую эпоху. Это стремление реализуется в той области человеческой деятельности, в которой, как в заповедном месте, сохраняются достижения архаической эпохи - в поэзии и искусстве. Два ярчайших примера - творчество Рабле, профанирующего и дискредитирующего число через его случайность, абсурдность, связь его с низкой темой (260418 человек, потонувших в моче), и Ф. М. Достоевского, который десакрализуя и дегармонизируя архаичные представления о Ч., вместе с тем строит новую символическую систему, вторично-семантизируя члены числового ряда (ср. роль 4 или 7 в его произведениях). Во всяком случае, и в современном художественном сознании продолжают свою жизнь архаичные представления о Ч.; более того, они трансформируются и развиваются, вновь и вновь служа исходным материалом для построения новых мифопоэтических концепций и образов. Лит.:
В. Н. Топоров |
|||