|
БИБЛИОГРАФИЯ (дополнения - Вяч. Вс. Иванов)
Вячеслав Вс. Иванов. Постскриптум к переизданию “Структурной антропологии” Клода Леви-Строса
Добавления к библиографии (Вяч. Вс. Иванов)
Электронный
источник -
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
ВЛ — “Вопросы литературы”. M.
ВФ — “Вопросы философии”. М.
ВЯ — “Вопросы языкознания”. М.
ИАН СССР — “Известия Академии наук СССР”. М.-Л.
КСИЭ — “Краткие сообщения Института этнографии АН СССР”. М.-Л..М. НАА — “Народы Азии и Африки. История, экономика, культура”. М.
СА — “Советская археология”. М.
СЭ — “Советская этнография”. М.— Л., М.
ТЗС — “Труды по знаковым системам”. Тарту.
ТИЭ — Труды Института этнографии АН СССР им. H. H. Миклухо-Маклая.
AmAnth — "American Anthropologist" (n. s.). Menasha. APAMNH — "Anthropological Papers of the American Museum of Natural History". N. Y.
BEFEO — "Bulletin de l'Ecole francaise d'Extreme-Orient". Hanoi (Paris—Saigon).
BMFEA — "Bulletin of the Museum of Far Eastern Antiquities" (Ostasiatisca Sammlingama). Stockholm.
BSO(A)S — "Bulletin of the School of Oriental (and African) Studies, London Institution (University of London)".
BTLV — "Bijdragen tot de taal-, land- en volkenkunde". 's-Gravenhage.
HJAS — "Harvard Journal of Asiatic Studies". Cambridge, Mass.
JA — "Journal asiatique". P.
JAF — "Journal of American Folklore". N. Y.
JAOS — "Journal of the American Oriental Society". New York—New Haven.
JRAI — "Journal of the Royal Anthropological Institute of Great Britain and Ireland". L.
JRAS — "Journal of the Royal Asiatic Society of Great Britain and Ireland". L.
JSA — "Journal de la Societe des Africanistes". P.
RAA — "Revue des arts asiatique. Annales du Musee Guimet". Paris—Bruxelles.
RHR — "Revue de l'histoire des religions". P.
490
Постскриптум к переизданию “Структурной антропологии” Клода Леви-Строса
Со времени первой публикации русского перевода “Структурной антропологии” Клода Леви-Строса прошло немногим меньше 20 лет, а после первого французского издания минуло почти полвека. Стремительность перемен в русской общественной и научной жизни и в бурном потоке новых книг, этими переменами обусловленных, скажется и на том, как современный читатель оценит этот сборник статей, давно ставший классическим. Сейчас в русском переводе стали доступными и некоторые из (перечисленных в библиографических дополнениях в конце этого постскриптума) последующих статей и книг Леви-Строса, в частности, полный текст более легкой для чтения автобиографической полупопулярной книги “Печальные тропики” (раньше выходившей в сильно урезанном переводе) и его замечательное исследование первобытного мышления; замечу, однако, что изданное по-русски и теперь мало в сравнении не только с написанным Леви-Стросом, но и с переведенным на основные языки Европы и Азии от баскского и арабского до китайского и японского (для сопоставления скажу, что на немецкий язык переведены практически все книги и статьи Леви-Строса: перечень переводов занимает 6 с лишним страниц убористого шрифта). Россия только еще начинает знакомиться с ученым, чьи взгляды доходят до нас с опозданием, вызванным цензурой тоталитарного режима. В качестве введения к последующим чтениям может служить “Структурная антропология”: к изложенным в ней взглядам, методам и темам Леви-Строс возвращается на протяжении последующей половины столетия. Они оказываются созвучными тому, о чем размышляли и вновь открываемые на родине наиболее оригинальные мыслители завершившегося века в России: из
491
имен, ранее мной названных в этой связи, сам К. Леви-Строс в нашей переписке с ним проявил особый интерес к Г. Г. Шпету— расстрелянному в 1937 г. ученому широкого диапазона, вдохновлявшемуся феноменологией Гуссерля ; идеи, близкие к рациональному пониманию мифа у Леви-Строса, можно найти в ранних сочинениях А.Ф. Лосева и в посмертно изданной книге философа Я.Э. Голосовкера, не говоря уже о давно замеченных параллелях Леви-Стросу в постепенно снова издаваемых трудах О.М. Фрейденберг и близкого к ней И.Г. Франк-Каменецкого. В интервью с Д. Эрибоном К. Леви-Строс соглашается с предположением, высказанным в книге о нем Дж. Буна, предположившего, что его мировоззрение восходит к символизму. Это же можно сказать и о многих из названных выше постсимволистских русских мыслителях, чье место в русской и общеевропейской культуре мы только теперь начинаем оценивать по достоинству.
Выявленный в “Первобытном мышлении” основной принцип, названный Леви-Стросом “бриколажем” (термин, означающий все, что ремесленник кладет вместе из вещей, попадающихся ему под руку и нужных для его работы), проявляется в том, как первобытный человек объединяет в одну сложную цепь ассоциаций самые разнородные знаки. Наш читатель увидит в этом открытии еще одну существенную параллель с крупнейшим психологом Л.С. Выготским, чье сходство с К. Леви-Стросом не раз уже отмечалось: предположение Выготского о комплексном характере первобытного мышления, оперирующего ассоциациями, не находящими логического обоснования, оказывается чрезвычайно близким к идее бриколажа у Леви-Строса. Новейшая нейропсихология и нейролингвистика видят подобные черты в том характере семантических ассоциаций, которым правое (недоминантное по речи) полушарие отличается от доминантного левого, где сосредоточены логические способности. В одной из своих последних книг, говоря о значении снов в мифах, Леви-Строс упоминает бриколаж, совершаемый сном. Сновидения можно отнести к характерным проявлениям право-полушарного построения ассоциаций. В связи с их истолкованием Леви-Строс возвращается к намеченному уже в “Структурной антропологии” сравнению мифологического
492
сознания с психоанализом (попутно заметим, что Фрейд напечатал свои труды по значению снов столетье назад; пришло время дать им оценку теперь, когда Крик предложил новые нейрофизиологические модели сна). Леви-Строс отмечает сходство в темах, рассматриваемых в психоанализе и в мифах, в частности, касающихся “телесного низа” (если воспользоваться термином, использованным в посвященной той же тематике книге М.М.Бахтина о карнавале и Рабле). Но он видит ошибку Фрейда в том, что из многих кодов, которыми пользуется миф, тот учитывал только один лишь “психофизиологический” или сексуальный и при этом не принимал во внимание всех культурных контекстов, без которых нельзя раскрыть специфическое значение знака в данной традиции. По Леви-Стросу психоанализ исследует в одном человеке то, что этнология изучает на материале культуры целого общества. Раскрытие подобной идеи применительно к психиатрии можно видеть а яркой статье, где мышление шизофреника сопоставляется с американскими индейскими мифами, в которых находится выход из аналогичных конфликтов.
Леви-Строс (как и Выготский) не проводит решительной границы между дикарем и современным человеком. В последней из книг, посвященной мифологии американских индейцев, он сравнивает с первобытными мифами те образы, с помощью которых современный специалист по естественным наукам объясняет “на пальцах” широкой публике то, что по-настоящему может быть понято только при знании языка математики. Сопоставление с мифом образа “Большого Взрыва” кажется очевидным. Самое увлечение началами и происхождением вещей роднит естественные науки с мифологией.
В классификации различных существенных для дикаря явлений — животных, растений, минералов — Леви-Строс находит черты, сближающие первобытный аналог науки с ее новейшими формами. Отсюда возникает вопрос, касающийся “неолитического парадокса”: человек после неолитической революции уже обладал умом, необходимым для таких изобретений, как ядерное оружие и космические ракеты. Почему их появление пришло так поздно? Задуматься над этим стоит и потому, что современное знание так же медлит с изу-
493
чением общественных установлений, что влечет к самым тяжелым, если не катастрофическим, социальным последствиям, с каждым годом все более заметным. Для ответа на этот вопрос приходится заняться структурой первобытных обществ и их знаний в сравнении с современными, а также характером ценностей, в них принятом. Исследование этих проблем значительно продвинулось именно благодаря той постановке задач, которая связана с направлением, открытым Леви-Стросом.
Через 15 лет после предлагаемой вниманию читателя книги, в которой он позднее видел манифест структурализма в своем понимании, Леви-Строс издал ее прямое продолжение. Как он пояснял впоследствии, он назвал следующую книгу “Структурная антропология. Вторая” именно потому, что во Франции мода на структурализм прошла (к тому времени ее сменило увлечение деконструкцией, недавно с большим опозданием дошедшее до России тогда, когда в мире устали от ее бесплодности), а он оставался верен этим идеям своей научной молодости (следование намеченным в предлагаемой книге принципам структурного анализа мифов и систем родства характерно и для всех позднейших работ Леви-Строса). Это было видно в вышедшей еще десятью годами позднее третьей части этой структурно-антропологической трилогии “Взгляд издалека”, где Леви-Строс возвращается и к первичному импульсу, полученному им во время Второй мировой войны от занятий структурной лингвистикой с Романом Якобсоном. В этой третьей книге Леви-Строс намечает программу, объединяющую планировавшиеся им структурные этнологические исследования с возможными применениями естественных наук к исследованию человека. Этот путь был очень близок к тому, что в те же годы получило развитие в тартуско-московской школе семиотики. Когда в начале 1990-х годов начал выходить журнал “Элемента”, задуманный как продолжение этого направления, Леви-Строс откликнулся на первый его номер сочувственным письмом. Русские семиотические исследования, как и шедшие в том же русле труды Леви-Строса, отвечали тому замыслу, который был всеми нами воспринят от Романа Якобсона и от постсимволисткой культурной традиции, к которой возводится и
494
само понятие знака-символа, одинаково важное для Леви-Строса и для нашей семиотики. Структурализм в этом понимании не был ограничен только исследованием соотношений внутри данной системы.
Леви-Строса занимает и структурное соответствие мифов и ритуала (в последних книгах он предложил новое понимание их связи), и то, к какой мере в мифах сказывается природная среда их создателей. Сопряжение исследований мифов с экологическими штудиями получило дальнейшее развитие и в четырехтомном исследовании американских индейских мифов “Мифологичные”, с которым наш читатель может знакомиться по подробному разбору в статье Е.М. Мелетинского, и в последующих трех книгах Леви-Строса, где анализируются тематически близкие мифы, подобранные в зависимости от их соотношения со средой обитания (главным образом фауной) и некоторыми видами хозяйственной деятельности— обработкой меди (в “Пути масок”) и гончарным ремеслом (в “Ревнивой горшечнице”). В этих книгах, как и в последней в этом роде — “Истории рыси”, — воплощается идея экологического структурализма. В центре изложения находятся животные, фантастические (в “Пути масок”) или взятые из фауны Нового Света. В каждой из книг этой серии есть один или два главных героя, выбранных из мифологического зверинца. Этот бестиарий послужил предметом особого курса лекций, в основных чертах известного, как и другие не полностью напечатанные материалы устных изложений Леви Строса, из книги, где он перед концом своей лекционной и семинарской работы в Коллеж де Франс суммировал все им сделанное с 1959 г. до 1982 г. Часть этих курсов освещает понимание им этнологии в целом, дополняя сказанное в статьях на общие темы (в особенности о расе в ее отношении к истории и культуре) в двух томах, продолжающих “Структурную антропологию”, а также в его интервью, изданных двумя другими книгами. В посвященном связи этнологии с биологией и, в частности, приматологией разделе курса о будущем этой науки, которым он начал свое преподавание в 1959/1960 учебном году (сразу после выхода в свет первого издания “Структурной антропологии”), он обратил внимание и на заслуги русских ученых в этой области. Среди
495
увлекательных курсов так и не напечатанных лекций, о которых мы пока знаем только по их кратким программам, выделяется посвященный каннибализму, где людоедство связывается с обрядовой сменой пола (травестизмом).
Из общих этнологических тем, представляющих интерес и для всех смежных наук, Леви-Строс и в курсах лекций, и во всех книгах по мифологии продолжает обсуждать волновавший его и при написании статей, вошедших в “Структурную антропологию”, вопрос о дуальной организации. Он возвращается к нему в “Истории рыси”, которая в большой степени посвящена близнецам и их роли в мифологии. Леви-Строс отходит от предположения связи дуальной организации с проявлениями универсального принципа двоичности в человеческом мышлении вопреки тому, что представляется очевидным многим другим последователям Романа Якобсона и его бинаризма, как и таким представителям сходного направления в этнологии, как Р. Нидхем, развивавший идеи Хокар-та. В “Истории рыси” Леви-Строс спорит со сборником статей о роли двоичных оппозиций в этнологии, незадолго до того вышедшим под редакцией Мейбери — Льюиса и Альмагора, хотя и считает, что они не учли отчасти сходных мыслей, высказанных им задолго до того (из интервью с Эрибо-ном и из замечаний о неопубликованном курсе лекций полемического свойства следует, что после “Структурной антропологии”, где он с жаром спорил с Гурвичем, полемика Леви-Стросу давалась с трудом). Его позиция в вопросе о дуализме парадоксальна. Он очень широко пользуется бинарными оппозициями как металингвистическим понятием в своих описаниях мифа. Но вместе с тем он далек от признания универсальности этого принципа в структуре первобытных обществ (в отличие, например, от Золотарева и Хокарта, как и от следовавших за ними исследователей, приведших основательные доводы в пользу этой точки зрения).
Устройство обществ и поселений, где предполагается дуальная организация, как и отношения между близкими друг к другу мифами и их трансформациями, Леви-Строс описывает в терминах симметрии. Представляется, что в соответствующих схемах, пусть не до конца формализованных, сказывается сила его интуиции, которую полностью смогут оценить
496
будущие создатели математически строгой этнологии. В этой проектируемой (вслед за такими ее пионерами, как Хокарт) науке, вклад в которую внес Леви-Строс в начале своего пути совместной работой по системам родства вместе с математиком А. Вейлем, симметрия призвана сыграть не меньшую роль, чем в современной физике после Эйнштейна. Удастся ли npи этом в этнологии в полной мере применить аппарат теории групп, которому подражает Леви-Строс в своей частично доморощенной символизации симметрических отношений, пока сказать трудно. Но в самой красоте интуитивно привлекательных построений в некоторых из наиболее удачных разборов Леви-Строса, например, касающихся структуры племени бороро, угадываются очертания находящейся в становлении науки, пусть еще не овладевшей до конца нужным ей формальным языком. О возможных путях поиска последнего говорит поддержанный фольклористом Миранда недавний опыт математика Петито, предложившего для изложения трансформации структуры мифа по Леви-Стросу использовать аппарат теории катастроф Рене Тома (математической теории особенностей).
В книгах Леви-Строса, изданных в последние десятилетия, все больше заметна эстетическая ориентированность. Три книги, посвященные мифологической экологии и зверинцу, по мнению самого Леви-Строса, по жанру занимают промежуточное положение между волшебной сказкой и полицейским романом. В них постепенно вместе с собственно научными рассуждениями все больше места отводится увлекательному пересказу мифологических сюжетов и со вкусом подобранным иллюстрациям, в значительной степени (в развитие начатого в “Мифологичных”) призванным показать характерные черты американских животных — героев мифов. Ряд последних публикаций Леви-Строса основан на давно сделанных им фотографиях, представляющих этнографический или личный интерес; он пишет теоретически и о том, в какой мере для фотографии (как и для фигуративной живописи) существенно соотношение с натурой. Объясняя, почему он не стал печатать предложенный в лекциях разбор ирокезского мифа об инцесте брата и сестры, Леви-Строс говорит, что он должен был бы поставить фильм на эту тему,
497
чтобы выразить свое толкование этого сюжета. Всего несколько лет назад в интервью, предпосланном переизданию записок Лери о его путешествии в Бразилию в XVI в., Леви-Строс подтвердил, что был бы не прочь участвовать в замысле фильма, построенного на одном из эпизодов этого путешествия. Некоторые из недавних текстов Леви-Строса Написаны в связи с выставками искусства американских индейцев или европейских художников новейшего времени и представляют собой часть соответствующих альбомов. В третьей из книг его структурно-антропологической трилогии последний раздел был посвящен искусству. В нем он обосновывал свое отрицание тех направлений современной живописи, которые строятся на стремлении к новаторству как таковому. Последняя книга Леви-Строса “Видеть, слышать, читать”, вышедшая 8 лет назад, целиком посвящена разным видам искусства — живописи, музыке (которой и раньше он занимался в части его книг, как “Мифологичные”, самой структурой подражающих музыкальному сочинению, и статей, например, о “Балеро” Равеля), поэзии и их ваимодействию. Хотя он в этой книге начинает со структуры романа Пруста, вспоминает о своей переписке на эстетические темы с лидером сюрреалистов Андре Бретоном и возвращается к таким давно его волновавшим темам, как сонет Рембо о гласных и цветах, им соответствующих, главные ее герои — Пуссен, Рамр, Дидро — заимствованы из далекого прошлого французского искусства и эстетической мысли. В литературе его любимцы рядом с Прустом — Руссо и Шатобриан. Как и по отношению к истории обществ, на первый план для него выступает преемственность традиции. Книга кончается сентенцией, вторящей известным стихотворным строкам Теофиля Готье: все преходяще, история не приносит ничего нового, остаются только произведения искусства.
Хотя первые работы Леви-Строса были расценены как направленные против исторического мировоззрения (в частности, представленного Сартром), он предложил свое понимание возможности систематического подхода к “структурной истории” в ее связи с антропологией. Позднее он обратится и к конкретным занятиям историей, в том 'числе и средневековой Франции. В 1987 г. Леви-Строс председатель-
498
ствует на заседании 5 академий Франции, посвященном капетскому 1000-летию, и делает на нем доклад о передаче корону. Стремление к локализации изучаемого материала ведет его к историческому и антропологическому исследованию Отдельных французских селений, городов и их частей. На церемонии, посвященной одной из плошадей Парижа, он выступает вместе с Шираком — тогда мэром (теперешним президентом страны). На такие современные события, как случай обрядового сожжения в Дижоне Деда Мороза, он откликается в эссе со скоростью репортера. Его горизонт не замкнут ни во времени, ни в пространстве. В последние десятилетия в поле его внимания входит культура, язык и мифология Японии. Но основное, что его привлекает, — инварианты, которые можно открыть, сравнивая разные человеческие общества (в ранней работе по структурам родства и в позднейших лекциях на эту тему он привлекает данные всех континентов и многих островов). В центре его внимания остаются методы, применимые к разным эпохам и странам, в частности, при изучении фольклорных текстов и правил бракосочетаний (последняя из статей на эту тему напечатана в 2000 г.).
Помимо структурных разборов мифов и их трансформаций, сделанных по изложенной в “Структурной антропологии” стандартной схеме, в последующих книгах Леви-Строса уже почти не менявшейся и нередко вызывающей возражения из-за наличия в разных анализах повторяющихся однотипных клише, он собрал огромный материал, касающийся географии мифологических мотивов и возможных путей их распространения в Америке. В работах последнего времени он также много занимался вероятными европейскими влияниями времени после открытия Америки, стремясь отделить их от возможных типологических совпадений (усматриваемых им, например, в мифах, напоминающих цикл Грааля, где американисты иногда видят европейское воздействие). Географический и исторический аспект этих работ Леви-Строса уже привлек внимание других специалистов. В качестве примера далеко идущих выводов, которые позволяют сделать его разыскания, можно привести миф о разорителе орлиных гнезд, о котором приходилось уже неоднократно
499
писать. Леви-Строс вывел его глубокую древность из совпадения изолированых сфер распространения в труднодоступных областях Северной и Южной Америк. После этого тот же миф был обнаружен в разных традициях Евразии, в том числе и в древнейшей письменной литературе — шумерской (в эпосе о Лугальбанде). Но самого Леви-Строса вплоть до последней его книги о мифологии больше всего занимают возможные структурные соотношения этого мифа с другими, на него явным образом не похожими.
Роль исследования мифов для выявления ранних путей миграции тех, кто их знал и рассказывал, получила более подробное освещение в недавних работах американистов следующих поколений. Созданная Ю.Е. Березкиным в петербургском Институте этнографии РАН компьютерная база данных, описанная в его книге, готовящейся к изданию, представляет собой следующий этап в развитии такого подхода к мотивам мифологии разных частей первоначального населения Нового Света. Главные результаты получены Березкиным благодаря статистическому обследованию американской туземной мифологии и мифов прилегающих северо-западно-тихоокеанских ареалов. Эти результаты представлены в виде карт, показывающих распространение соответствующих мотивов (как это в ряде случаев делал и Леви-Строс). В них обнаруживаются свидетельства происхождения, путей расселения и ранних связей соответствующих этнических групп. Такая проблематика привлекает внимание все большего числа ученых благодаря наметившимся возможностям сравнения результатов, получаемых лингвистами, антропологами, археологами и специалистами по молекулярной биологии. Общими усилиями удается воссоздать гипотетическую картину вероятного расселения предков современного Человека Разумного Разумного (Homo Sapiens Sapiens). Эта проблема принадлежит к числу главных вопросов о Началах, все больше занимающих умы ученых и всех, кому по душе направление знания первого десятилетия наступившего века.
О широких перспективах вероятных продолжений таких исследований, которые могут прийти вслед за трудами К. Леви-Строса, говорит только что вышедшая книга известного генетика Луки Кавалли-Сфорца “Языки, народы и
500
гены”, где (в частности, на основе новейших данных о мито-хондриальной ДНК) предположена картина расселения древнего человека. В части, относящейся к Америке, во многом пути самых ранних миграций оказываются на первый взгляд необычными и противоречат принимавшейся американистами (в том числе и Леви-Стросом) гипотезе о движении только через область теперешнего Берингова пролива, где около 12 тыс. лет до нас была суша, по которой из Евразии шли древние предки индейцев. Гораздо раньше могло начаться заселение Америки через океан по водным путям, предполагаемое согласно выводам молекулярной генетики. Это согласуется с новейшими данными физической антропологии, в частности, относящимися к черепу женщины из Лапа-Верма-лья и другим находкам, говорящим о немонголоидном характере наиболее древних переселенцев. Самые ранние останки человека, недавно найденные в Америке, позволили реконструировать европеоидный облик, внешне напоминающий айнов — древних обитателей Хоккайдо, Курильских островов и Сахалина (об их возможных америндейских связях думал наш этнограф Штернберг; в айнском языке находят элементы, сопоставимые с австронезийскими и ностратическими).
Намеченное уже Леви-Стросом и подтверждаемое последующими изысканиями единство мифологии и культуры ранних обитателей обеих Америк согласуется и с предположением о том, что большинство их языков входит в одну амер-индейскую макросемью. Эта гипотеза, обоснованная на огромном лексическом материале в специальной книге недано умершего великого американского лингвиста Гринберга, вызвала бурную дискуссию в американистике. Ей противоречит предельно осторожная точка зрения тех современных американских лингвистов среднего поколения, которые не признают макросемьи, намеченной с большой долей вероятности Гринбергом, а задолго до него — Мэйтсон (в сборнике работ об американском индейском праязыке, изданном в Европе 30 лет назад, но в США оставшемся без отклика) и еще многими десятилетиями раньше — виднейшим американским лингвистом Сепиром в трудах, недавно переизданных в его собрании сочинений, выходящем в Германии, где он заметил сходство местоименных форм в индейских языках Америки.
501
Нет теоретических оснований и для модного в США непринятия таких объединений, как отличная от америндейской семья языков на-дене на Аляске и в Канаде, вслед за Сепиром предположительно связываемая с установленной С.А. Старостиным северо-кавказско-енисейско- сино-тибетской макросемьей и поэтому возможно представляющая собой остаток той группы, которая пришла из Евразии сушей, как много позднее через Берингов пролив распространилась в Северную Америку и на Алеутские острова эскимосско-алеутская семья, сейчас включаемая в ностратическую макросемью языков Евразии; следовательно, лингвистика допускает несколько волн заселения Америки. На пути поиска таких синтетических сравнений, которыми вслед за В.М. Илличем-Свитычем (обосновавшим единство всех ностратических языков) заняты наши лингвисты, можно ждать более эффективного сближения языковых сопоставлений с мифологическими, культурно-историческими и генетическими. Наряду с миграциями этносов структурное исследование учитывает и ареальные связи, поэтому к данным генеалогической языковой классификации в будущем окажется возможным добавить и результаты начавшегося сравнения языковых союзов, объединяющих (независимо от их родственных отношений) многие языки таких ареалов, как Мезоамерика или Амазония. Направление этих исследований, многим обязанных Леви-Стросу, на десятилетия вперед определит будущий облик всей этой новой области знания, крайне важной для антропологии в целом.
Вячеслав Вс. Иванов
Вячеслав Вс. Иванов