О ПОНЯТИЯХ СТИЛЯ, ТРАДИЦИИ
И ФОРМЫ ФИКСАЦИИ ТЕКСТА.
СОСУЩЕСТВОВАНИЕ ТЕКСТОВ
Прежде чем перейти к конкретному анализу материала, мы остановимся на нескольких важных для нас понятиях, а именно понятиях стиля, традиции и формы фиксации текста.
Под стилем в широком смысле слова мы подразумеваем тип мировидения, или сознания, формы его реализации и языковые средства, для этого используемые. По этим параметрам различаются книжный и фольклорный стили, или книжная и фольклорная культуры.
Свое понимание традиции мы изложили, прибавим к этому еще одно определение этого понятия: "Традиция — механизм воспроизведения социальных институтов и норм, при которых поддержание последних узаконяется самим фактом их существования в прошлом" [ФЭ, 1970, т. 5, с. 253]. Эту же идею выразила одна из уставщиц старообрядческого поморского согласия: "Живем, как деды и правдеды завещали. Как было у старых предков, так и мы. Держим отеческого благословения: что дано, то и держим, а вперед не знаем". В нашем случае мы будем различать письменную и устную традиции.
От традиции надо отличать способ, или форму, фиксации текстов, которая может быть также либо устной, либо письменной. Очевидно, что члены триады "фольклорный стиль — устная традиция — устная форма фиксации" теснейшим образом связаны.
Действительно, устная традиция включает в себя устную (на память) передачу текстов между поколениями с соответствующими способами варьирования текстов, оставляющими простор импровизации, а также определенную манеру исполнения (певческую, сказительскую) со всеми присущими им нормами, т.е. в традиции определяется способ звукового воспроизведения текста. Тем не менее встречаются случаи (в настоящее время их достаточно много) письменной фиксации традиционных фольклорных текстов самими носителями фольклора. Однако письменная форма при этом не переходит в письменную традицию: передача текстов между поколениями осуществляется устным путем (так, духоборцы записывают псалмы "для памяти", но учат только "с голоса").
Заметим, что перевод звуковой формы фольклорного текста в письменную никогда не является адекватным и сопровождается потерей информации, связанной с многоканальностью устной коммуникации: теряется информация, связанная с тембром, темпом, регистром, манерой звукоизвлечения, интонацией, а также и визуальная информация, сопровождающая слуховую (жесты, мимика).
Особенно очевидным становится это при письменной фиксации музыкальных фольклорных текстов.
Члены триады "книжный (литературный) стиль — письменная традиция — письменная форма фиксации" также тесно связаны между собой. Письменная традиция включает в себя не только письменное воспроизведение текстов от поколения к поколению, но и сохранение существенных признаков письменной фиксации; для текстов духовных стихов, например, это тип письма (полуустав или современное письмо с сохранением отдельных знаков церковнославянской письменности), наличие книжного названия, крюковой нотации и т.д. Однако и здесь мы можем отметить относительную самостоятельность этих трех параметров. Так, существовала литература, имевшая только устную традицию (например, поэзия скальдов), известны книжные тексты, для которых прервались письменные традиции, но эти тексты, продолжают существовать в устной — такова во многих старообрядческих регионах судьба крюкового пения. Можно говорить об устной традиции книжного произношения (например, для литургических текстов).
Наконец, в устной традиции могут воспроизводиться некоторые способы передачи текста, характерные для письменной традиции, например установка на воспроизведение текста без варьирования; текст при этом должен не бессознательно усваиваться, как это бывает при многократном слушании песен, а специально заучиваться наизусть. Такой способ передачи устным путем некоторых черт письменной традиции характерен для бытования молитв, заговоров, религиозных текстов духоборцев и некоторых духовных стихов.
К славянским народам письменность пришла одновременно с христианством и была способом фиксации именно этой культуры. То же произошло в Западной Европе. Народное языческое сознание, ассимилировавшее христианскую культуру, переплавило гетерогенные элементы обеих культур в единый комплекс представлений, который для русской культуры был назван "народным православием", а для средневековой европейской народной культуры А.Я. Гуревич предложил его назвать "приходским католицизмом" [Гуревич, 1981, 24], который породил новые фольклорные жанры (духовные стихи, легенды на христианские темы).
В отличие от Западной Европы, где языком письменных книжных текстов была непонятная народу латынь и потому средством проникновения христианской культуры в народное сознание являлась устная речь на народных языках, в первую очередь проповеди [Гуревич, 1981], Русь получила в качестве церковного и книжного язык, близкий к древнерусским диалектам, овладеть которым не представляло большого труда. Диглоссия была характерной чертой древнерусского общества [Успенский, 1983, 1989].
С XVII в. своеобразное соединение в народной культуре двух ее форм — устной и письменной — продолжает жить и интенсивно развиваться в среде старообрядчества. Приведем примеры. Как показал Н.Н. Покровский, в следственных материалах по делу Тарского бунта (начало XVIII в.) значатся показания казаков-старообрядцев, допрашиваемых "с пристрастием": старообрядцы на дыбе цитировали христианских писателей целыми страницами [Покровский, 1986]. Другой пример: в настоящее время в старообрядческом районе Предуралья (Верхокамье) на площади 40—60 км зафиксировано около 2000 старопечатных и рукописных книг, находившихся в активном обращении, некоторая часть их — сочинения местных авторов [Поздеева, 1982]. Мощное влияние книги на мировоззрение и устную культуру старообрядцев Прибалтики отмечает А.Ф. Белоусов [1973, 1980].
В отличие от привычных форм народной культуры крестьянская старообрядческая культура довольно отчетливо показывает нам, что книжный стиль, письменная традиция и письменная форма фиксации присущи ей в не меньшей степени, чем устные фольклорные формы.
Распределение устных и письменных жанров в ней можно представить схематически в виде двух пересекающихся кругов.
В общую часть входят духовные стихи, апокрифы, заговоры и молитвы. В непересекающуюся часть письменного круга входят литургические тексты и внелитургические прозаические произведения: учительная литература, жития святых, сочинения отцов церкви, например Иоанна Златоуста и Ефрема Сирина, особенно ценимых в крестьянской среде, старообрядческие догматические и полемические произведения, в том числе местная крестьянская литература, куда могли входить тексты конкретных запретов, соборных постановлений, споров между разными местными общинами. В непересекающуюся часть устного фольклорного круга входят тексты традиционного "светского" фольклора, поэтические и прозаические. Зону пересечения составляют тексты, в которых взаимодействие двух форм культуры очевидно на трех уровнях: стиля, традиции и фиксации.
К зоне пересечения со стороны письменных текстов (круга А) примыкают внелитургические произведения (Жития святых в первую очередь), которые могут толковаться, рассказываться и передаваться устно; их вторичные устные интерпретации, зависимые от письменного источника, но не совпадающие с ним, составляют аналогичную зону в круге В.
По-видимому, можно сказать, что, подобно тому как народная культура Полесья дает уникальные возможности для реконструкции общеславянской культуры, культура русских крестьян-старообрядцев тоже является уникальным материалом для решения проблемы взаимовлияния устной и письменной форм культуры. При этом в описании этой взаимосвязи важны как содержание книжной культуры, так и сама ее форма — письменный текст.
Говоря о старообрядцах, необходимо подчеркнуть следующее: это люди, для которых книжная христианская культура и стоящая за ней идеология определяли образ мыслей и образ жизни.
Именно в книгах староверы ищут оправдания или порицания своим поступкам. Книжные христианские представления регулируют их жизнедеятельность, социальную, бытовую и чисто духовную сферу жизни. Старообрядчество — тот редкий тип народной культуры, где письменная и устная формы культуры выступают в сознании самих староверов как два дополняющих друг друга воплощения христианских правил жизни. Особенный вес приобрели книги у старообрядцев-беспоповцев, где при отсутствии священства они стали средоточием духовной жизни [Русские письменные и устные традиции... 1982)].
Естественно, что грамотность ценилась очень высоко, а обучение грамоте было делом ответственным. Народная традиция обучения грамоте "по-старицки" сохранилась в старообрядческой среде до 30-х годов. Так, в Верхокамье (местное название верховьев Камы) отдавали учиться в 10—13 лет на 2—3 года; учителями были жители той же деревни, хорошо знающие учительные и церковные книги. Основами обучения была азбука и Псалтырь, они же были минимумом знаний (см. об обучении грамоте: [Успенский, 1970]). Следует отметить, что грамотность приобреталась в обучении жизненно важным текстам религиозного характера. Поэтому письменность, алфавит, умение читать "под титлой" и писать "по-церковному" и сами тексты становятся в сознании неким единым целым. Грамотный — тот, кто много прочел, кто многое может пересказать. В поморской общине одного средневолжского села пожилая женщина, сетуя на свою неграмотность, сказала: "Учить-то всех нельзя было. Одного только брата выучили. Тогда (в 30-м году. — С.Н.) мы траву ели, а мать за Упола (сына, брата информантки) муку-сеянку отдала, чтобы грамоте выучили". Высоко ценилась и музыкальная грамотность. Учение по крюкам, или "солям", было тяжелым и требовало особых способностей. До сих пор многие старообрядческие общины Урала и Поволжья, Сибири и Ветки держатся на стариках, прошедших традиционный курс обучения грамоте и книгам в 30-х годах. Вот разговор с одной из таких "могикан": "У тяти все знато было. От него мы училися. Гласов много было списано, шибко баские стихи были — ой! А еще тётка. Где чо она делает, какую службу ведет, какие гласы — я на запятках у ей. Так я скоро шибко привыкла, она после шибко дивовалась, тётка: я всю полуношницу на память знала, николды в книгу не заглядывала, все чисто вперед и взад — все на память. На седьмом году она меня волочила с собой, нисколь меня не оставляла".