30. О поэтах

где я бывал. Так нужно жить: иди, иди - и всё тут. Дол-
го не стой на одном месте - чего в нем?" (там же). Но
если в последних словах можно уловить мысль о бродяжни-
честве как об исконно присущей герою страсти, то в це-
лом даже самые первые произведения М. Горького дают
возможность и для иной трактовки "цыганской темы". Не
страсть к бродяжничеству, а кочевой, доземледельческий
образ жизни определяет облик героев1.
В самом их характере, как мы уже говорили, подчерки-
вается презрение к собственности и неистребимое свобо-
долюбие. Особенно настоятельно подчеркивается презрение
к деньгам: "Он любил только коней и ничего больше, и то
недолго - поездит, да и продаст, а деньги, кто хочет,
тот и возьми" (с. 12). "Ходили ко мне богатые паны и
пировали у меня. Это им дорого стоило. Дрались из-за
меня они, разорялись. Один добивался меня долго и раз
вот что сделал: пришел, а слуга за ним идет с мешком.
Золотые монеты стукали меня по голове, и мне ве-
село было слушать их звон, когда они падали на пол. Но
я все-таки выгнала пана. Да, я выгнала его, хотя
он и говорил, что продал все земли свои, и дома, и ко-
ней, чтобы осыпать меня золотом" (с. 348)2. Аналогичный
смысл имеет и сцена встречи старого магната с Раддой
(с. 12-13). Все эти и многие близкие им сцены носят
предельно отчетливо выраженный антибуржуазный характер.
Но этим характеристика героев-цыган и противопоставле-
ние их современникам не ограничивается. Свободолюбие
порождает яркость характера героев. Все они - смелые,
сильные натуры. О Лойко Зобаре говорится почти как о
гоголевских запорожцах: "Эге! разве он кого боялся? Да
приди к нему сатана со всей своей свитой, так он бы ко-
ли б не пустил в него ножа, то наверно бы крепко пору-
гался, а что чертям подарил бы по пинку в рыла - это уж
как раз!" (с. 11-12). А старуха Изергиль произносит
знаменитое горьковское:
"В жизни... всегда есть место подвигам" (с. 348) - и
рассказывает о подвиге Данко.
В исследовательской литературе уже неоднократно от-
мечалось, что мотив подвига, образы героической тональ-
ности у молодого Горького связаны со стремлением, в ко-
нечном счете, к революционному преобразованию действи-
тельности (даже тогда, когда реальные исторические кон-
туры революци-

онного "подвига" были неясны писателю). Но образ смель-
чака-героя, проходящий через все "цыганские" рассказы
М. Горького, имеет и другой смысл. Смелость, воля - это
яркое выявление личности в человеке, противопоставлен-
ное мещанской серости и скуке. Для Горького очень су-
щественно, что и Лойко Зобар, и Радда ценят свободу,
своеобразие нравов и привычек выше собственной жизни и
счастья.
Но не только волевое начало и яркость личности опре-
деляют героев-цыган. Не менее существенная черта их ха-
рактеристики - красота, причем постоянно подчеркивается
связь этих понятий: "Красивые всегда смелы". "Всяких
люден я нынче вижу, а вот сильных нет. И красав-
цев становится все меньше" (с. 354, 352) и т. д. Все
герои-цыгане красивы: Нонка, дочь Макара Чудры, - "ца-
рица девка" и тут же: "Ну а Радду с ней равнять нельзя
- много чести Нонке! О ней, этой Радде, словами и не
скажешь ничего. Может быть, ее красоту можно было на
скрипке сыграть". Так же красив и Лойко Зобар:
"Усы легли на плечи и смешались с кудрями, очи, как
ясные звезды, горят". И через несколько страниц - сно-
ва: Лойко и Радда - "гордая пара красавцев-цыган" (с.
12, 13, 21). Данко - "молодой красавец". Старуха Изер-
гиль прежде славилась красотой, а старик Макар Чудра
"полулежал в красивой, сильной позе" (с. 9).
Постоянным спутником этих героев является и их жиз-
нерадостность, веселость. У Лойко Зобара "улыбка - це-
лое солнце, ей-богу!" (с. 13); молдаване в "Старухе
Изергиль" "шли, пели и смеялись", их "женщины и девушки
- веселые"; в старину, говорит Изергиль, "жилось весе-
лее и лучше";
в племени, откуда произошел Данко, жили "веселые,
сильные и смелые люди" и т. д.
Красота, сила и веселость создают облик человека,
живущего разносторонне яркой жизнью. В этой жизни боль-
шое место занимает земная страсть - любовь. Правда,
когда героям молодого Горького надо выбирать между лю-
бовью и свободой, они предпочитают свободу ("Макар Чуд-
ра"). Но любовь может и не противопоставляться стремле-
нию к свободе. В "Старухе Изергиль" любовь - одна из
самых ярких страстей, в которых проявляется земная,
сильная и гармонически-прекрасная натура героини.
И еще одна деталь подчеркивает яркость и красоту
бродячей цыганской жизни. Это жизнь в окружении искусс-
тва, жизнь людей поющих, играющих на скрипке, постоянно
слушающих "нежный и страстный" напев цыганской песни.
"Пела красавица Нонка, дочь Макара", поет Лойко Зобар:
"слышим:
музыка плывет по степи. Хорошая музыка!" (с. 11,
13). "Слышал ли ты, чтоб где-нибудь так пели? - спроси-
ла Изергиль. И не услышишь. Мы любим петь" (с.
343). Песнями завоевывает любовь феи чабан ("валашская"
сказка "О маленькой фее и молодом чабане") и т. д.
Именно в образах музыки, искусства синтезируется ху-
дожественное представление о жизни, предельно яркой,
максимально полно выраженной: "Всем нам, мы чуяли, от
той музыки захотелось чего-то такого, после чего бы и
жить уж не нужно было, или, коли жить, так - царями над
всей землей,

сокол!". "Только красавцы могут хорошо петь,  - красав-
цы, которые любят жить" (с. 13, 343).                  
   По-видимому, в  этой  же связи раскрывается и сопос-
тавление жизни цыган со сказкой, фантазией: ветер "раз-
вевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшие-
ся вокруг их головы. Это делало женщин странными и ска-
зочными.   ...Ночь и фантазия одевали их все прек-
раснее" (с.  337).  Исследовательская традиция включает
эти образы,  столь характерные для молодого Горького, в
характерную для романтического искусства антитезу:     
   "серая действительность" - "яркая фантазия".  Однако
для Горького, по-видимому, образы сказки, фантазии име-
ют не только этот смысл:  сказка (как и  музыка)  -  не
предпосылка появления положительного героя,  а средство
характеристики жизни  свободного  человека  как  жизни,
погруженной в искусство. Красавица Нонка поет цыганские
песни - старуха Изергиль рассказывает старинные сказки.
Сказка,  как  и  песня,  здесь концентрирует "старинную
мудрость" свободной и прекрасной кочевой жизни, но сама
является  не романтически трактуемой предпосылкой,  а -
вполне в духе реалистической эстетики - следствием или,
по крайней мере, постоянным аккомпанементом этой жизни.
Вместе с тем очень важно,  что  представление  молодого
Горького  о положительном герое весьма далеко от ницше-
анского идеала "сверхчеловека",  столь близкого русским
"старшим символистам".  В последнем этическая, гуманная
сторона идеала в лучшем случае затушевывалась,  отодви-
галась на задний план, чаще же прямо и откровенно отри-
цалась. Идеал ницшеанского толка всегда окрашен в более
или менее яркие тона индивидуализма, антигуманизма. Для
Горького уже в "Макаре Чудре" чрезвычайно важна этичес-
кая  характеристика  положительного героя.  Лойко Зобар
добр,  и это неоднократно подчеркивается,  связываясь с
такой  центральной  чертой  характеристики  героя,  как
презрение к собственности.  Во фразе:  "У него не  было
заветного - нужно тебе его сердце, он сам бы вырвал его
из груди, да тебе и отдал, только бы тебе от того хоро-
шо  было" (с.  12) - фактически уже заложена и характе-
ристика Данко.  Однако в "Макаре Чудре" и в  сказке  "О
маленькой  фее и молодом чабане" стремление подчеркнуть
силу героя (связанное,  в конечном счете, с революцион-
ными  представлениями  молодого Горького) и яркость его
личного выявления (так как  "нормальное"  общество  для
писателя - союз гармонически развитых личностей) приво-
дило к построению центрального конфликта как  конфликта
двух ярких личностей, делающего невозможным их внутрен-
нее слияние (например,  в любви:  Радда - Лойко,  фея -
чабан). Это, действительно, придавало центральной оппо-
зиции рассказа  сходство  с  конфликтом  романтического
произведения.                                          
   Но уже в "Старухе Изергиль" постановка вопроса иная:
два героя,  Ларра и Данко,  объединенные тем,  что  оба
сильны  и  оба прекрасны,  резко противопоставлены друг
другу',  причем основой для противопоставления является
отношение "сильной личности" к коллективу.  Тем самым в
характеристике гармонической,  яркой личности на первый
план выдвигается общественно-

этический критерий - отношение к людям,  целенаправлен-
ность силы свободного героя.                           
   Более того,  Горький считает (мысль эта перейдет и в
"Мать",  и  в  пьесу  "Враги",  и в другие произведения
1900-х гг.), что если лишь свобода и борьба за нее дают
человеку силу и яркость, то реализовываться эти качест-
ва могут только до тех пор, пока человек живет с людьми
и для людей.  Изгнанный из племени Ларра становится бе-
зобразной, высохшей, бледной тенью.                    
   Так оказывается,  что гуманистический идеал гармони-
ческой  личности  в  творчестве молодого Горького тесно
связан не с романтическими традициями, а с одной из ос-
новных тенденций русского реализма XIX в.  - с поисками
идеала "естественной",  "нормальной" жизни. "Нормальной
жизнью"  оказывается  лишенная земельной собственности,
свободная жизнь,  противопоставленная как нормам буржу-
азной действительности, так и народнической идеализации
крестьянской общины.  Идеал этот хотя и утопичен  (пос-
кольку  противопоставлен современности и истории,  а не
выведен из нее),  однако пропитан отчетливыми утопичес-
ки-социалистическими  симпатиями.  В кругу этих проблем
естественно возникают и находят объяснение и образы цы-
ган.  Если для Л. Толстого при этом образы, связанные с
"цыганской темой",  противоречат его собственным патри-
архальным настроениям "руссоистско-аскетической" окрас-
ки (ср.  Акима во "Власти тьмы" и Машу из "Живого  тру-
па"),  то молодой Горький полностью оказывается продол-
жателем той линии, которая восходит к революционным де-
мократам  и,  в  конечном счете,  к этике просветителей
XVIII в.  "Цыганские" образы встречаются  в  лирике  А.
Блока  на протяжении почти всей жизни поэта.  Однако их
смысл,  их художественная структура и место, занимаемое
этими образами в творчестве А. Блока, существенно изме-
няются.  Одним из важных итогов развития "цыганской те-
мы" в лирике Блока окажется постепенный вывод цыганских
образов из рамок романтических традиций и  сближение  с
традицией, прослеженной выше.                          
   Для Блока первого тома характерны поиски гармоничес-
кого  идеала,  противопоставленного  "суетливым   делам
мирским",  "народам шумным". В подобной антитезе образы
цыган могут восприниматься как относящиеся, скорее все-
го, к отрицаемому поэтом миру "шума" и земных страстей.
А поскольку в эстетику первого тома входит такой  близ-
кий  романтизму принцип,  как игнорирование дисгармони-
ческой реальности и устремленность к мистически прозре-
ваемой идеальной основе мира,  постольку и образы цыган
встречаются довольно редко.                            
   К периоду "Ante lucem" все же относится одно стихот-
ворение, связанное с интересующей нас темой. Это "Табор
шел.  Вверху  сверкали  звезды..."  (1898).  Снабженное
эпиграфом из "Цыган" ("Цыгане шумною толпой / По Бесса-
рабии кочуют..."), стихотворение это1 не поражает само-
бытностью в решении

"цыганской темы" и интересно в основном как проявление
первичного интереса к ней.  Следует отметить,  пожалуй,
постоянное  подчеркивание "страстей" как главного приз-
нака "цыганской" жизни  ("буйной  прихоти  наезды",  "в
сердцах еще играла дико / Кровь, и темный лес гремел. /
Пробужденный звоном,  звонкой прихоти наезд" - 1, 384),
а также сопоставление жизни цыган с жизнью природы.    
   
Табор шел. Вверху сверкали звезды.                 
   
В высоте, на темном океане,                         
    Меркли, гасли легионы звезд -                           
   
сопоставление, иногда  принимающее  и характер конт-
раста:
                                                 
темный лес                                       
   На веселье сумрачно глядел (1, 384; курсив и разряд-
ка наши. - Ю. Л., 3. М.).
                              
   Однако поскольку и отношение к "страстям", и отноше-
ние к природе у Блока периода "Ante lucem"  еще  доста-
точно туманно,  то неясна (а скорее, и попросту отсутс-
твует) сколь бы то ни было целостная концепция "цыганс-
ких" образов. Первым стихотворением, в котором "цыганс-
кая тема" решена не традиционно, а органически входит в
поэтическую эволюцию А.  Блока,  было "По берегу плелся
больной человек..." (28 декабря 1903 г.) из цикла "Рас-
путья".  Стихотворение  это - очень важная веха на пути
от "Распутий" к "Городу" и "Разным стихотворениям" вто-
рого  тома.  За  ним последовали "Потеха!  Рокочет тру-
ба..." (июль 1905 г.) и ряд  стихотворений,  "погранич-
ных"  с  "цыганской  темой" ("Мне гадалка с морщинистым
ликом..." - 11 декабря 1903 г.  и другие). Они образуют
сложное единство и характеризуют отношение Блока к этой
теме в 1903-1905 гг.  В это время "цыганская тема"  еще
отнюдь не прямо связана именно с демократической тради-
цией,  прослеженной нами выше, однако связь эта уже на-
мечается.                                              
   Нетрудно заметить,  что  фигуры  цыганок возникают в
"Распутьях" и в "Городе" в том ряду образов и сцен, ко-
торые так или иначе связаны с обращением Блока к совре-
менной  действительности  и  противопоставлены  в  этом
смысле "Стихам о Прекрасной Даме". Это особенно заметно
в стихотворении "Мне гадалка с морщинистым ликом...". В
стихотворении  этом  встречаем  характерный  для  цикла
"Распутья" мотив бегства,  в конечном итоге связанный с
уходом  поэта  из  мира  Прекрасной  Дамы в современную
действительность. Герой убегает от "Нее" в город:      
   
   Там - бессмертною волей томима,                     
   Может быть, призывала Сама...                       
   Я бежал переулками мимо -                           
   И меня поглотили дома (1, 305).                     
  
 В этом-то городе,  "под темным крыльцом" (ср.  конт-
растное:  "крыльцо Ее словно паперть" - 1, 299), поэт и
встретил гадалку.  В стихотворении  "По  берегу  плелся
больной  человек..."  "в дымящийся город везли балаган"
(1, 311). В стихотворениях "Потеха! Рокочет труба..." и
"С  каждой  весною  пути мои круче..." цыганки гадают и
поют в балагане,  составляя неотъемлемую часть того  же
мира  действительности,  который  сменил во втором томе
лирики Блока гармонический,  но отвлеченный идеал "Сти-
хов о Прекрасной Даме".                                
   Отношение Блока  к  этому  новому  для  него  миру в
1903-1905 гг.  очень сложно. С одной стороны, как отме-
чают  исследователи,  в  творчестве Блока именно сейчас
появляется тема "резких социальных и  бытовых  контрас-
тов" современной жизни',  ноты романтического "протеста
и неприятия  конкретной  действительности"2.  Но  рядом
идет  и вторая,  не менее важная линия - принятие мира,
этой,  посюсторонней действительности,  отталкивание от
мистики  первого тома.  Поэт все чаще ощущает красоту и
привлекательность окружающего.                         
   Правда, иногда это "примирение с  действительностью"
получало  на первых порах (по контрасту с мироощущением
"Стихов о Прекрасной Даме") характер  полного  принятия
всякого земного бытия,  независимо от нравственной сущ-
ности явлений и событий.  Характерно, например, появле-
ние  в "Распутьях" и особенно в "Городе" и "Разных сти-
хотворениях" второго тома произведений, где даже смерть
рисуется в тонах "эстетизации" ("День поблек, изящный и
невинный...",  "В голубой далекой спаленке..."  и  дру-
гие).  Неизбежным  результатом такого "всеприятия" была
подмена этической оценки изображаемого "чисто"  эстети-
ческой - то "декадентство",  которое Блок сам так остро
чувствовал и так не любил впоследствии  в  своем  твор-
честве 1903-1906 гг.                                   
   Однако бесспорный  привкус  этического релятивизма и
эстетизации в ряде стихотворений "Распутий"  и  второго
тома  не должен закрывать от нас сильных сторон "приня-
тия мира" в лирике этого периода.  Прежде всего,  поэт,
"принявший мир,  как звонкий дар",  принял не "действи-
тельность вообще".  Предельно отвлеченному, обобщенному
-  "космическому" и пантеистическому - идеалу "Стихов о
Прекрасной Даме"  противопоставлена  современная  жизнь
как  имеющая  некую положительную ценность "сама по се-
бе", вне мистических абстракций. И хотя Блоку этого пе-
риода подчас кажется,  что ценность земного мира только
в его красоте,  однако по существу дорога от "Распутий"
к "Городу" вела к тем элементам конкретно-исторического
мышления,  которые будут так важны для Блока 1910-х гг.
"Вечной" природе "Стихов о Прекрасной Даме" противопос-
тавлен город - результат истории, то "сегодня", в кото-
ром поздний Блок увидит "зерна будущего".              
   Не менее важно и другое.  Герой "Стихов о Прекрасной
Даме",  принципиально противопоставленный "людям", сме-
няется новым, всей душой ощутившим:                    
   
   Есть лучше и хуже меня,                             
   И много людей и богов [2, 104).

Герой "Распутин" и второго тома постепенно  все  больше
сближается  с  людьми,  ощущает  нерасторжимое единство
своего "я" и народа.                                   
   И наконец,  именно в 1903-1906 гг. в поэзии А. Блока
усиливаются антиаскетические настроения. Хотя поэтичес-
кий идеал Блока и в "Стихах о Прекрасной Даме" ни в ко-
ей мере не сводится к прославлению аскетизма, самоотре-
чения,  однако он все же мыслился как противопоставлен-
ный "грубым" земным страстям.  В период преодоления со-
ловьевской "догматики" Блок учится видеть красоту  зем-
ных  чувств  и эмоций,  не озаренных "небесным" огнем и
все же имеющих  право  на  существование  и  достаточно
прекрасных сами по себе.                               
Прославляется земная, чувственная страсть:          
   
Всем, раскрывшим пред солнцем тоскливую грудь       
    На распутьях, в подвалах, на башнях -              
   хвала! Солнцу, дерзкому солнцу, пробившему путь, -  
   Наши гимны, и песни, и сны - без числа!..           
   
Золотая игла!
Исполинским лучом пораженная мгла!
    
   Опаленным, сметенным,  сожженным дотла - Хвала!  (2,152)
                                                   
   Представление о необходимости  нравственных  догм  и
нравственного самоограничения,  никогда не бывшее орга-
ническим для Блока,  но оказавшее на него  в  1900-1902
гг.  некоторое влияние,  теперь сменяется идеалом воли,
безграничной свободы личности:                         
   
   Да буду я - царь над собой...                       
   
   Я сам свою жизнь сотворю,                           
   И сам свою жизнь погублю,                           
   Я буду смотреть на Зарю                             
   Лишь с теми, кого полюблю (2, 104).                 
   
Но совершенно неверно было бы видеть в этих и подоб-
ных стихотворениях только этический релятивизм, индиви-
дуализм.  Напротив,  именно теперь образы героев ярких,
красочных постепенно сливаются в сознании Блока с обра-
зом народа:                                            
   
   Я думал о сбывшемся чуде...                         
   А там, наточив топоры,                              
   Веселые, красные люди,                              
   Смеясь, разводили костры (1, 271).                  
   
   Были улицы пьяны от криков,                         
     Были солнца в сверканьи витрин,                       
      Красота этих женственных ликов!                        
   Эти гордые взоры мужчин!                            
  
 Это были цари - не скитальцы! и т. д. (2, 159)      
   
В этом-то  мире  земной,  сегодняшней  жизни находят
объяснение и образы цыган.                             
   С одной стороны,  они связаны с представлением о се-
годняшнем мире как роковом,  несущем в себе проклятье и
гибель:                                                
   
   Потеха! Рокочет труба,                              
   Кривляются белые рожи,                              
   И видит на флаге прохожий                           
   Огромную надпись: "Судьба".                         
                                               
   Гаданье! Мгновенье! Мечта!..                        
   И, быстро поднявшись, презрительным жестом          
   Встряхнула одеждой над проклятым местом,            
   Гадает... и шепчут уста (2, 66).                    
  
 Вместе с тем образ цыганки - "гадалки смуглее  июль-
ского дня",  ее "быстрых,  смуглых рук", ее слов "слаще
звуков Моцарта" - это образ яркой красоты.  Стихотворе-
ние можно было бы истолковать как полностью романтичес-
кое, построенное на воспевании роковой страсти, судьбы,
проклятья,  если  бы  не своеобразное истолкование этих
понятий в лирике Блока,  не весь  поэтический  контекст
второго  тома.  В  общем же контексте лирики этих лет и
"гадалка смуглее июльского дня" - образ,  близкий к об-
разу "вольной девы в огненном плаще", кометы и т. д., -
не противопоставлена (в отличие от Прекрасной Дамы) ми-
ру жизни действительной,  а составляет его часть, такую
же сложную, противоречивую, как и он сам. Поэтому, хотя
романтическая  традиция  и  важна для осмысления образа
цыганки-"судьбы" (непостижимой,  таинственной, овеянной
своеобразной "мистикой повседневности"),  но отсутствие
типично-романтической антитезы "будней" и "поэзии"  вы-
водит эти стихотворения из рамок данной традиции.      
   Интереснее "цыганская тема" раскрывается в "По бере-
гу плелся больной человек...".  Хотя хронологически это
стихотворение предшествует рассмотренному выше, но, ху-
дожественно многогранное и глубокое,  оно предваряет те
образы  цыганок,  которые  появятся  в творчестве Блока
позже, в 1907- 1909 гг.                                
   В стихотворении четко противостоят  друг  другу  два
мира: "больного человека" и "цыган".                   
   "Больной человек" страдает:  "по берегу плелся боль-
ной человек",  он  "стонал",  "подбежал,  ковыляя,  как
мог",  "и  сам надорвался,  и пена у губ" (/,  311) - и
умирает.                                               
   Миру страдания и смерти противостоит мир цыган.  Это
мир красоты ("красивых цыганок", "цыганочка смуглую ру-
ку дала"),  веселья и бурных страстей ("пьяных  цыган",
которые  "сыпали  шутки,  визжали с телег").  Это - как
видно из заключительной строфы - мир искусства и свобо-
ды ("И с песней свободы везла до села...").            
   Итак, на одном полюсе - страдание и смерть,  на дру-
гом - красота и сила свободной жизни.  При этом  -  что
очень  важно  для Блока - и тот и другой миры - земные,
"здешние",  это как бы разные стороны одной  и  той  же
многогранной и многоликой жизни.  Очевидно и другое: из
этих двух миров бесконечно более притягателен для Блока
мир цыганский,  сильный,  яркий и радостный.  Страдания
"больного человека"  не  вызывают  особого  сочувствия.
Стилистическая окраска столь далеких от лексики "Стихов
о Прекрасной Даме" слов,  как "плелся", "тащился", "ко-
выляя",  скорее пренебрежительная, чем сострадательная.
Ощущение смерти совершенно сглаживается ликующей  "пес-
ней  свободы" цыган.  Да и сама смерть лишена трагизма,
поскольку все изображается эстетизированно,  декоратив-
но:                                                    
   
   Цыганка в телегу взяла его труп.                    
   
   С собой усадила в телегу рядком,                    
   И мертвый качался и падал ничком (1, 311).          
  
 Что же  перед нами - декадентский субъективизм,  хо-
лодное пренебрежение к страданию и гибели, прославление
"красоты,  несмотря ни на что" (Д.  С. Мережковский)? И
да, и - в основном - нет. Да - потому что вопрос о цен-
ности человека еще не стоит перед поэтом во всей остро-
те,  потому что смерть в стихотворении эпизодична и ма-
лозначима, а манящий мир "красивых цыганок и пьяных цы-
ган", разумеется, весьма далек даже от "Истины и Добра"
Прекрасной  Дамы.  Страдание не облекается сочувствием,
скорее отталкивает безобразием, - красота притягательна
и без доброты...                                       
   Но стихотворение  отнюдь  не  умещается  в  подобную
трактовку;  оно неизмеримо глубже декадентской "эстети-
зации зла" и далеко ее перерастает.                    
   Прежде всего обращает на себя внимание характеристи-
ка "больного человека".  В маленьком (16 строк) стихот-
ворении, где особо значима каждая деталь, дважды повто-
ряется, что "больной человек" тащит куль: "рядом тащил-
ся с кульком человек",  он "бросил в телегу тяжелый ку-
лек".  Если пытаться "рационально" расшифровать  сюжет,
то, собственно, куль и есть причина гибели человека:   
   
              ...бросил в телегу тяжелый кулек.                   
    И сам надорвался, и пена у губ.          
   
Другая деталь   в  характеристике  героя  -  "село",
третья - "жена".  Итак, жалкий, страдающий и погибающий
от невозможности расстаться с "тяжелым кульком" человек
- это селянин, обладатель неведомой нам собственности и
законной  жены.  Жалкая  жизнь оказывается жизнью собс-
твенника, "мещанина".                                  
   Однако антимещанская окраска  стихотворения  еще  не
определяет полностью позиции Блока.  Ведь "критику" ме-
щанства можно было найти и в творчестве Д. Мережковско-
го,  и в поэзии Ф. Сологуба. Под флагом антимещанства в
конце XIX - начале XX в. нередко шла проповедь ницшеан-
ского "сверхчеловека", декадентской или традиционно ро-
мантической исключительной личности.  Если к этому при-
бавить, что мещанству в этих случаях всегда противосто-
ит герой сильный и красивый, то сходство со стихотворе-
нием Блока получится как будто бы полное. С другой сто-
роны,  однако, мы видели, что противопоставление безво-
лия и энергии, скуки и яркости, серости и красоты могло
иметь и глубоко демократический смысл и характеризовало
даже  раннее творчество М.  Горького.  Где же критерий,
водораздел ницшеанских и  демократических  тенденций  в
изображении  "прекрасного и сильного человека" и по ка-
кую сторону его находится стихотворение А. Блока?      
   Поскольку основополагающей для русского демократизма
XIX в.  являлась мысль о "человеке и его счастье" (Доб-
ролюбов) как высшей ценности,  а о народе как  о  сумме
личностей,  повторяющей  в  своей совокупности свойства
входящих в него индивидов,  постольку, по-видимому, ос-
новным различающим признаком является то, в каком отно-
шении находится "сильная и прекрасная личность"  и  на-
род, масса. Для декадента (как и для традиционно-роман-
тической точки зрения) эти понятия решительно  противо-
поставлены.  Сильная  и  прекрасная личность может даже
любить народ, жертвовать собой во имя его интересов, но
по  природе  своей  она  неизмеримо выше серой и пошлой
толпы'.  С этим связано и другое:  "сильная  личность",
как правило,  проецируется на автора,  является если не
прямо лирическим "я", то, по крайней мере, его романти-
ко-субъективистским alter ego.                         
   Ничего подобного  в  стихотворении "По берегу плелся
больной человек..." мы  не  находим.  Яркость,  красоч-
ность,  страстность  и  веселье  характеризуют здесь не
обособленную личность,  а именно народ - цыган как  це-
лое.  Не случайно в начале стихотворения дается коллек-
тивный портрет "красивых цыганок и пьяных цыган", кото-
рые "сыпали шутки, визжали с телег". Дальше с этим "хо-
ром" сопоставляются два героя,  находящиеся,  однако, в
совершенно  разном к нему отношении:  "цыганка" - часть
хора,  народа,  человек с кульком - его антипод. Строки
стихотворения  постоянно переносят нас от цыган и цыга-
ночки к "больному человеку" и назад, создавая целую се-
рию антитез, особенно подчеркиваемых анафорой:         
  
    И сыпали шутки, визжали с телег.                    
   И рядом тащился с кульком человек -                 
   
   и т. д., вплоть до заключительного:                 
   
   И с песней свободы везла до села.                   
   И мертвого мужа жене отдала (курсив наш. - Ю. Л.. 3.
М.).

В целом контраст,  на котором построено  стихотворение,
может  быть охарактеризован так.  Мир уныния,  болезни,
смерти - это мир,  противостоящий народной  жизни,  мир
отдельности,  собственности ("больной человек" - владе-
лец кулька,  а мертвый - он сам "собственность"  жены).
Мир страстей,  веселья, красоты и свободы - это мир на-
родный.  Народ - совокупность ярких личностей,  а яркая
личность - часть "хора".  При этом совершенно бесспорно
и то,  что при всей большей близости самому Блоку  пос-
леднего  мира он никак не отождествляется в стихотворе-
нии с лирическим голосом автора (первые  попытки  Блока
слить свой голос с голосом народа или человека из наро-
да относятся к более позднему времени -  к  "чердачному
циклу"  1906-1907 гг.).  Оба контрастных мира - вне ав-
торского "я",  но и не в мистическом мире  идей  -  это
контрасты разных укладов жизни, раскрытые как контрасты
характера и по-разному оцененные автором.              
   В результате получается, что объективно (разумеется,
речь идет здесь лишь об объективном сходстве!) "человек
с кульком" оказывается ближайшим родственником  кресть-
янина,  осмеянного Макаром Чудрой, а "цыганская тема" -
родственной тем идеалам молодого  Горького,  в  которых
сказалась  его  связь с демократической литературой XIX
в.                                                     
   Разумеется, между   "цыганской   темой"   у    Блока
1903-1905 гг.  и исследуемой традицией было и множество
коренных различий.  Очевидно,  что социальное  мышление
было  в те годы совершенно чуждым Блоку,  отдельные его
элементы проникали в  поэзию  стихийно,  сосуществуя  с
настроениями этического безразличия, эстетизации.      
   Но любопытно  и  другое:  демократическая  традиция,
вплоть до молодого  Горького,  связывала  положительные
образы   цыган  с  патриархальным  идеалом.  Для  Блока
1903-1905 гг. "цыганская тема" с этим идеалом не связа-
на;                                                    
   напротив, мы уже говорили, что образы цыган возника-
ют в кругу тем и проблем, навеянных сегодняшней жизнью,
так или иначе переплетающихся с мотивом города.  В этом
смысле ранние стихотворения  подготавливают  "цыганские
мотивы" третьего тома.                                 
   В дальнейшем "цыганская тема" в поэзии А. Блока пре-
терпевает ряд интересных изменений.                    
   Хотя дать точную хронологию этих изменений  попросту
невозможно  без  насилия  над реальной эволюцией лирики
Блока,  мы можем все же выделить две основные линии, по
которым шло развитие темы.  Первая особенно четко видна
в 1906-1908 гг.,  когда Блок начинает испытывать мощное
воздействие демократических идей и настроений. Это вре-
мя появления в его записных книжках знаменательных раз-
думий о величии человека,  "маленького и могучего", ко-
торого замечают реалисты и не хочет  видеть  декаданс'.
Это  время,  когда  в  записях  Блока все чаще начинают
мелькать имена Л.  Толстого, Н. Добролюбова, Г. Успенс-
кого и других ведущих представителей русской демократи-
ческой мысли XIX в.,  когда поэт мечтает  о  журнале  в
традициях  "Современника",  интересуется творчеством М.
Горького и т. д., время, ко-

торое завершается  циклом  блестящих  статей о народе и
интеллигенции - произведениями, наиболее близкими к по-
эзии Блока периода "Двенадцати".                       
   Одним из центральных представлений русского демокра-
тизма XIX в., воспринятых А. Блоком и сыгравших важней-
шую роль в преодолении субъективистских и индивидуалис-
тических настроений поэта,  было представление о "прек-
расном   человеке",  от  природы  могучем  и  достойном
счастья, но лишенном его в "позорном строе" современной
действительности.  В это время сам характер героини-цы-
ганки не очень сильно меняется по сравнению с "По бере-
гу плелся больной человек...":  та же страстность, кра-
сота,  причастность к миру искусства  (песня,  пляски),
свободолюбие.  Но  если раньше образы цыган возникали в
ряду явлений современного города,  то теперь они связы-
ваются с размышлениями о "природе человека",  реализуе-
мой в обстановке условно-"естественной" жизни народа  и
утрачиваемой в "городе". Блока все больше приковывает к
себе бескрайний мир вольных степей - родина "естествен-
ного" человека.                                        
   Эти настроения  впервые  особенно  ярко отразились в
статьях 1906 г.:                                       
   "Поэзия заговоров и заклинаний" (октябрь  1906  г.),
"Безвременье"  (октябрь 1906 г.),  "Девушка розовой ка-
литки и муравьиный царь" (ноябрь 1906 г.), где последо-
вательно  проводится мысль о первобытной патриархальной
жизни народа как  о  единственно  настоящей,  подлинной
ценности.                                              
   Жизнь эта  неотделима от природы - современная жизнь
бездной отделена от нее:  "Для  нас  -  самая  глубокая
бездна лежит между человеком и природой;               
   у них - согласие с природой исконно и безмолвно" (5,
36). Связь с природой делает душу первобытного человека
"гармоничной",  мир  для  него нечто "единое и цельное"
(5, 48, 36); современный же человек разорван, дисгармо-
ничен,  сегодняшние  люди "стали суетливы и бледнолицы.
 Они утратили понемногу, идя путями томления, сна-
чала Бога,  потом мир,  наконец - самих себя" ("Безвре-
менье" - 5,  68).  Полная,  диаметральная противополож-
ность древнего и современного человека, их враждебность
не просто констатируется поэтом (ср. слова о "тех прес-
ледованиях,  которые христианская церковь и государство
всюду и всегда применяли и применяют к народной  стари-
не" - 5,  42). Она и четко оценивается (что очень важно
как показатель отхода от релятивизма,  "анормативности"
мышления "Распутий" и "Города").  Все связанное с наро-
дом, с патриархальной жизнью - прекрасно, все современ-
ное  - отвратительно и гадко:  "...мир зеленый и цвету-
щий,  а на лоне его - пузатые пауки-города, сосущие ок-
ружающую растительность,  испускающие гул, чад и злово-
ние.  В прозрачном теле их сидят такие же пузатые чело-
вечки,  только поменьше:  сидят,  жуют, строчат..." (5,
68).  А вот портрет "детей  природы",  прямо  названных
"настоящими людьми" ("Девушка розовой калитки и муравь-
иный царь"): "...где-то в тайгах и болотах живут насто-
ящие люди, с человеческим удивлением в глазах, не дика-
ри и не любопытные ученые этнографы,  а самые настоящие
люди. Верно, это - самые лучшие люди..." (5, 94).      
   В ряду этих-то героев стоят и "цыганские образы" ли-
рики 1906-1909 гг., так как Блок этих лет считает наци-
ональные различия неизмеримо менее важными, чем истори-
ческий контраст патриархальной и современной жизни:    
   "Сравнение текстов открывает поразительное  сходство
заклинаний,  чародейских  приемов,  психологии  магов у
всех народов" (5, 63). Ср. также в стихотворении "Русь"
слова о России,                                        
  
   Где разноликие народы                               
   Из края в кран, из дола в дол                       
   Ведут ночные хороводы                               
   Под заревом горящих сел (2,  106;  курсив наш.  - Ю.
Л., 3. М.) -                                           
   
где "горящие  села"  подчеркивают  исконную   вражду
"разноликих народов" к оседлости и государственности.  
   В лирике  Блока  все эти настроения впервые особенно
четко  выразились  в  стихотворении  "Прискакала  дикой
степью..." (21 октября 1905 г.).  Героиня этого стихот-
ворения - не цыганка, судя по славянскому имени (Млада)
и такой детали внешнего облика, как "рыжая коса". Но по
общему смыслу этого образа,  по тональности его он пол-
ностью  совпадает  с  тем,  что Блок через год свяжет с
"цыганской темой".                                     
   Героиня стихотворения - дитя "вольной воли",  дикая,
страстная,  сильная своей "страшной красой". Образ этот
в какой-то мере перекликается с цыганкой из стихотворе-
ния "По берегу плелся больной человек...". Но в послед-
нем рисуется только облик и поведение самих  героев.  В
стихотворении  "Прискакала дикой степью..." Блок рисует
свою героиню на фоне ярко своеобразной жизни:  внутрен-
ний облик героини неотделим от этого фона:             
   
   Прискакала дикой степью                             
На вспененном скакуне.                       
   
   Не меня ты любишь, Млада,                           
   Дикой вольности сестра! (2, 86)                     
   
В стихотворении,  прежде всего,  любопытен интерес к
жизни героини, представление о важности внешних форм ее
существования для обрисовки ее характера. Не менее важ-
но и то,  что эта жизнь  противопоставлена  современной
как свобода - тюрьме,  как вольная радость, искусство -
жалкому прозябанию заключенного:
                       
   Долго ль будешь лязгать  цепью? 
 Выходи  плясать  ко мне! 
                                                  
   Если в стихотворении "По берегу плелся больной чело-
век..." цыгане неотделимы от  "дымящегося  города",  от
балагана, то здесь героиня живет "в степях, среди тума-
на", и от всей ее жизни веет древностью, народными пре-
даниями:
                                               
   Любишь краденые клады,
 Полуночный свист костра!
     
   Противопоставление дикой,  вольной  цыганки и совре-
менной жизни встречаем и в записных книжках  А.  Блока.
Воспроизведя  несколько пошлых разговоров и сцен из ок-
ружающей жизни,  поэт добавляет: "А вчера представилось
  Идет цыганка, звенит монистами, смугла и черна,
в яркий солнечный день - пришла красавица ночь". Дальше
следует характеристика,  вполне применимая и к цыганкам
в стихах 1903-1905 гг.."Идет сама воля и  сама  красо-
та". Но есть и еще одно существенное отличие (кроме от-
меченного выше противопоставления "цыганки" городу)  от
ранних  стихов.  Заключительные  слова записи,  чувство
преклонения перед красавицей в ряд,  связанный с поэти-
ческим идеалом Блока 1906-1909 гг.: "И все встают перед
нею,  как перед  красотой,  и  расступаются. Ты
встань  перед ней прямо и не садись,  пока она не прой-
дет"1.  В предисловии к сборнику "Земля в снегу" (1908)
этот образ цыганки так же, но, пожалуй, еще более резко
противостоит мещанской жизни современников:  "Расступи-
тесь.  Вот здесь вы живете,  вот в этих пыльных домиках
качаете детей и трудитесь,  вот здесь воскресным  вече-
ром,  в желтой летней пыли щелкаете орешки, лущите под-
солнухи,  покупаете зеркальце на уличном  лотке,  чтобы
стать  краше  и нравиться милому.  Но издали идет к вам
вольная,  дерзкая,  наглая цыганка с шафранным лицом, с
бездонной  страстью  в  черных  очах.  Вам должно
встать, и дать ей дорогу, и тихо поклониться" (2, 373).
Легко   заметить,   насколько  сильно  отличается  этот
страстный,  земной идеал от яркого, но несовместимого с
"чисто"  земными страстями,  полувоздушного и мистичес-
ки-возвышенного образа "Девы-Зари-Купины". Но не меньше
отличие  его и от большинства образов "Распутин" и "Го-
рода", где, собственно, всякая "нормативность" мышления
порой исчезала, уступая место сложному, нерасчлененному
чувству "жгучих и горестных восторгов" бытия (2,  372),
принятия сегодняшней жизни.  И хотя не все явления этой
жизни однозначны,  одинаковы для поэта (пример  тому  -
два  мира в стихотворении "По берегу плелся больной че-
ловек..."),  однако  никакого  целостного  нормативного
сознания в лирике Блока 1903- 1906 гг. обнаружить нель-
зя было.  Основной пафос ее противоположен нормативнос-
ти, так как строится на преодолении соловьевской догма-
тики.  Отсюда - те элементы стихийного историзма, о ко-
торых  мы  уже говорили и которые пронизывают весь цикл
"Город".                                               
   Однако в дальнейшем общие условия литературной жизни
тех  лет  поставили  Блока перед необходимостью выбора,
исход которого во многом был предрешен.  Развитие  эле-
ментов  историзма  в этот период вело к художественному
методу горьковских "Врагов" и "Матери" - к позициям, от
которых Блок тех лет был весьма и весьма далек. От Нез-
накомок и карликов  блоковского  "Города"  до  реальной
картины  классовой борьбы расстояние было слишком боль-
шим. Но вне реализма историзм превращался в свою проти-
воположность  - во "всеприятие",  в примирение с сегод-
няшним днем истории. Ему Блок отдал известную дань, но,
сыграв положительную роль в годы преодоления соловьевс-
кого мистицизма,  такое "всеприятие" могло стать тормо-
зом  в  дальнейшей  эволюции поэта.  Между тем реальное
развитие блоковской поэзии шло как раз по линии  нарас-
тания  все  более  резкого  неприятия  "страшного мира"
русской действительности.

Понятно, почему в эти годы Блок избирает иной путь, его
"неприятие" современности,  впитав воздействие демокра-
тического   "антропологизма",   начинает  сочетаться  с
представлением о том,  что несправедливому современному
строю  может  быть противопоставлен идеал "нормального"
бытия,  соответствующего природе человека, извлекаемого
из "субстанции" народной жизни,  потенций национального
характера.  Здесь-то и возникает новая трактовка образа
цыганки. В нем подчеркнуты черты контрастности по отно-
шению к "позорному строю" современности и  свойственные
демократическому сознанию XIX в.  элементы нормативнос-
ти.                                                    
   Д. Д.  Благой отметил характерную особенность  этого
образа:  "цыганское"  в  поэзии  Блока  не противостоит
русскому национальному характеру,  а сливается с  ним'.
Однако не вполне мотивирован идущий от В.  Княжнина вы-
вод,  что такое слияние порождает лишь одну линию - ли-
нию русского романтизма. Именно в 1907-1909 гг. особен-
но отчетливо видно отличие  блоковской  трактовки  "цы-
ганской  темы"  от романтической:  сильная и яркая лич-
ность - не антитеза "толпе", а дочь народа; противосто-
ит она не началам общественным, социальным как таковым,
не принципу общественности,  а современному буржуазному
городу и мещанскому прозябанию2, потому образ цыганки и
раскрывается в эти годы не только  в  лирике,  но  и  в
статьях и в драме;  с ним связаны определенные,  хотя и
не совсем четкие,  социальные концепции, мысли о народе
и его роли в истории.                                  
   Очень часто  в эти годы Блок прямо противопоставляет
народную точку зрения на жизнь романтическому миропони-
манию. Для народной поэзии "прекрасны и житейские забо-
ты и мечты о любви,  высоки и болезнь и здоровье и тела
и души.  Народная поэзия ничему в мире не чужда.  Она -
прямо противоположна романтической поэзии,  потому  что
не  знает  качественных разделений прекрасного и безоб-
разного,  высокого и "низкого""  ("Поэзия  заговоров  и
заклинаний"  - 5,  52).  "Девушка розовой калитки и му-
равьиный царь" также строится  на  контрасте.  С  одной
стороны - высокий и недостижимый идеал немецкого роман-
тизма (который на деле оказывается  сознанием  бюргерс-
тва:  "Далекую ищи, но далекая не приблизится. Придет к
тебе - тонкая хорошенькая дочь привратника. Льняные бу-
дут у нее косы, и она музыкальным голосом расскажет те-
бе,  где продаются самые свежие булки и сколько детей у
бургомистра. И ты примешь ее за далекую, и будешь
целовать ее,  и откроешь булочную на Burgerstrasse. Она
будет  за  прилавком продавать самые свеженькие булки и
приумножит светленькие пфенниги" -  5,  88).  С  другой
стороны - русский путь поисков идеала, который ведет не
в заоблачные дали романтизма,  а "вниз", к "роевой жиз-
ни":

к "муравьиному царю",  к народу, к земле. Идеал народа,
таким образом,  противоположен романтическому,  который
оказывается одной из форм исторически сложившегося, ра-
зорванного, в конечном счете - мещанского сознания.    
   "Цыганская тема" для Блока 1906-1908 гг. связывается
с интересом именно к "естественной" жизни  патриархаль-
ного народа.  Образ цыганки приобретает характерные для
демократического сознания черты  нормативности:  это  -
человек, каким он и должен быть. Раньше действия цыган-
ки были вне этической оценки - теперь они  "прекрасны".
Рядом с этим идет и резкая антитетичность образа цыган-
ки и образа современного человека.                     
   Наиболее отчетливо эти настроения отразились в "Пес-
не Судьбы" (1909;                                      
   4, 129),  где,  как уже отметил Д.  Благой,  Фаина -
русская раскольница - одновременно и "цыганка".        
   Здесь уже не намеками лирического  стихотворения,  а
прямо  и детально раскрыты те черты "цыганского" харак-
тера,  которые противопоставляют Фаину современному го-
роду.  Эта "цыганка" прекрасна, она страстная и сильная
натура,  презирающая буржуазную мораль, слабость и без-
волие современного человека:                           
   
    Над красотой, над сединой,                          
   Над вашей глупой головой -                          
   Свисти, мои тонкий бич! (4, 129)                    
   
"Разве вы  -  мужчина?"  -  презрительно  кричит она
Спутнику (4, 143). Фаина требует от человека не слов, а
дел, - эта черта героини связывается в сознании Блока в
конечном итоге с  потребностью  полного  переустройства
жизни. Фаина гневно кричит "современному человеку" Гер-
ману:  "Я бью тебя за слова!  Много ты сказал  красивых
слов!  Да разве знаешь ты что-нибудь,  кроме слов?" - и
тут же ее потребность в  реальной,  полнокровной  жизни
раскрывается как жажда бури, пожара: "Даль зовет! Смот-
рите - там пожар!  Гарью пахнет!  Везде, где просторно,
пахнет гарью!" - она страстно молит "мать-землю":  "Ро-
димая!  Родимая!  Бури!  Бури!" (4, 163, 143, 145). Так
народное начало, прекрасная, гармоническая дочь народа,
оказывается связанной с мечтами поэта о коренном преоб-
ражении современной жизни.  Так идеал, уходящий корнями
в прошлое народной жизни,  в патриархальную  древность,
оказывается  связанным с будущим России - России народ-
ной.                                                   
   Так же трактуется образ цыганки и в статье  "Безвре-
менье".  Здесь  речь идет о путях выхода из современной
"паучьей" жизни.  Выход найден в уходе в народ, в беск-
райние  поля  России.  В этом нетрудно заметить влияние
характерного для прогрессивной, демократической (допро-
летарской)  мысли  представления  о  том,  что выход из
несправедливого современного строя -  в  возвращении  к
"естественным" нормам исконной народной жизни. И вот на
этом-то вьюжном пути,  трудном пути  вперед  к  истокам
жизни, и возникает среди метелей Родины образ цыганки. 
   "Исчезает лицо,  и опять кутается в снежное кружево,
и опять возникает мечтой о бесконечной  равнине.  Мель-
кнувший взор, взор цыганки, чей бубен звенит, чей голос
сливается с песнями вьюги,  зовет в  путь  бесконечный"
(J, 72). С этим образом цыганки оказывается связанной и
героиня приведенного здесь  же  стихотворения  "Там,  в
ночной  завывающей  стуже...",  у  которой  тоже есть и
"взлетающий бубен метели", и возникающее "из кружев ли-
цо",  и "вьюжные трели" и которая тоже связана с поэти-
ческим идеалом Блока этого периода:  она - "от века за-
гаданный друг" поэта (5,  72). Но через это стихотворе-
ние (как и через песню Фаины в "Песне Судьбы") протяги-
вается мост к циклу "Фаина", ко всему тому, чем наделя-
ло поэтическое воображение Блока Фаину, - Н. Н. Волохо-
ву - "цыганку" и "русскую душой" одновременно.         
   Но Фаина,  как и Млада, неразрывно связана не только
с русским национальным характером,  но и с народным об-
разом жизни.  В пьесе детально, несколько раз рассказы-
вается о ее жизни в деревне (4,  115-117,  139,  144  и
др.).  И  вновь  звучит столь важный для понимания "цы-
ганской темы" мотив:                                   
   яркая цыганка Фаина - дочь народа; тусклость, безли-
кость  современных  людей - следствие отклонения совре-
менной жизни от ее естественных, воплощенных в народной
жизни  норм.  Блок  подчеркивает эту мысль своеобразной
композицией (обратной тому, что мы видели в стихотворе-
ниях первого тома), в которой понятия "народ" и "толпа"
становятся полярными:  дитя народа, яркая Фаина - в пь-
есе  - одна,  прекрасная и неповторимая.  А сегодняшние
"отдельные" люди,  собственники - серая и безликая тол-
па.  Фаина  смело  и решительно противопоставляет себя,
свои настроения окружающим - городская "толпа"  говорит
безликим хором: 
                                       
   Старичок (громче)                                   
 
Вы убедитесь воочию,  сколь неутомима деятель-
ность человеческого ума...                             

Толпа

Да здравствует красота! Да здравствует Иван
Иванович! (4, 132)

Однако подобный прием не только не отражает романти-
ческой конструкции поэтического сознания, но, по сути,
полемичен по отношению к нему: героиня противопоставле-
на современной "толпе" именно потому, что связана с
"настоящим" народом.
Но образ Фаины в "Песне Судьбы" связан не только с
представлением о "настоящей" жизни, о субстанции народ-
ного характера. Кроме Фаины прошлой и Фаины будущей в
пьесе есть и Фаина настоящая: шантанная певица, испол-
няющая "общедоступные куплеты" с пошлыми словами. Фаина
- сегодняшняя Русь, сопровождаемая загадочным спутником
- Витте, по словам Л. Д. Блок. Фаина-Русь, великая в
своих возможностях, сегодня сама еще не знает истинных
путей, ищет, но не находит Жениха, изменяет ему с ей
самой ненавистным "спутником". И здесь начинает распу-
тываться тот новый круг проблем, с которыми связан тре-
тий - последний - этап в развитии "цыганской темы" у
Блока. Этот последний этап тоже не дает однолинейного
решения интересующих нас вопросов. Как увидим ниже, ли-
рика 1909-1911 и 1912-1913 гг. будет существенно разли-
чаться пониманием "цыганского". Необходимо учитывать и
то, что в живой хронологии творчества всякого писателя
(а Блока в особенности) рамки отдельных "периодов" не-
избежно оказываются размытыми. Типологически разные (в
динамике развития поэта) произведения на самом деле
часто оказываются синхронными. Но тем не менее, пос-
кольку эволюция художника - не фикция, мы можем по ряду
наиболее общих признаков говорить о 1910-х гг. как о
целостном периоде в развитии "цыганской темы" у Блока.
Демократически-"антропологическое", гуманистическое
мышление, оказавшее заметное влияние на все творчество
Блока, никак не могло, однако, стать ведущим в его ми-
роощущении. Причин для этого было более чем достаточно:
демократизм уже больше десяти лет как перестал быть ве-
дущей формой общественного сознания; антропологический
материализм с его метафизической нормативностью все яс-
нее обнажал в век диалектики свою наивность; все ясней
становилась и нежизненность, антиисторичность патриар-
хальных идей. Да и сам характер блоковского таланта в
те годы был уже отнюдь не таков, чтобы поэт остановился
на нормативной, устойчивой антитезе "естественной при-
роды человека" и ее искажения в современном обществе.
Блок все неуклоннее идет к истории, к сегодняшнему
дню Родины, к познанию закономерностей сложной и проти-
воречивой реальной жизни.
Но это уже не были зыбкие очертания современности,
преломленной через призму "мистицизма в повседневности"
"Распутий" и "Города". Чувство "нераздельности" слож-
нейших противоречий жизни неотделимо теперь от ощущения
"неслиянности" - поэт уже не может покрыть добро и зло
единым флером красоты, "дымносизого обмана". Счастье и
горе человека в современной действительности - уже не
предмет "эстетизации" в стихах поэта, впитавшего воз-
действие Ф. М. Достоевского, Н. А. Некрасова, Л. Н.
Толстого. Острая потребность видеть Родину, народ прек-
расными и счастливыми, "негодование" и призыв к револю-
ционному "возмездию", "угрюмство" при взгляде на Россию
сегодняшнего дня и светлая надежда на будущее - все

                       
эти противоречия Блок теперь и не думает примирять. На-
оборот,  именно в показе этих противоречии действитель-
ности - сила позднего Блока.                           
   Но теперь  противоречия эти не расчленяются наивно и
механически на "естественное" и "современное" в челове-
ке.                                                    
   Именно в современности, в самом "страшном мире", на-
до было найти силы для  его  преодоления.  И  современ-
ность,  и современник занимают все более важное место в
лирике А. Блока.                                       
   Свой новый,  более историчный взгляд на жизнь (отра-
зившийся  в  третьем томе лирики) Блок определяет в за-
писной книжке 3 июля 1911 г.:  "Страшный мир. Но быть с
тобой  странно и сладко!" Вот с этой-то мыслью о слож-
ности сегодняшней жизни, о переплетении в ней "страшно-
го и прекрасного" (7,  86) и связываются "цыганские об-
разы" в творчестве Блока этих лет.  Не случайно размыш-
ление о страшном мире идет после такого рассказа: "Вче-
ра в сумерках ночи на Приморском вокзале  цыганка  дала
мне  поцеловать  свои длинные пальцы,  покрытые кольца-
ми"2.                                                  
   Художественная природа "цыганских" образов  третьего
тома  сложна.  Исследователи указывают на романтические
традиции, особенно очевидные в стихотворениях с романс-
ными интонациями. Действительно, центральное настроение
лирики третьего тома,  особенно заметное в  "цыганских"
стихотворениях, - чувство "нераздельности" "страшного и
прекрасного" в жизни - ведет к традициям  романтической
лирики,  впервые  внесшей  в  русскую  поэзию  ощущение
единства, разорванной и противоречивой цельности бытия.
Однако  пристальный  взгляд на художественную структуру
лирики Блока 1910-х гг.  приводит к выводу о  том,  что
связи с романтизмом здесь - не единственное. Очень час-
то с традициями романтизма связана тема,  но не ее  ос-
мысление (это мы увидим,  когда будем говорить о мотиве
любви-страсти в лирике третьего тома). Часто встречаем-
ся мы и с тем, что сам Блок в публицистических и теоре-
тических высказываниях осмысляет какие-то  важные  осо-
бенности  своих произведений в терминологии романтичес-
кой,  хотя в его творчестве эти особенности имеют  иной
смысл (таково,  например, представление Блока об интуи-
тивном,  стихийном характере творчества, на деле оказы-
вавшееся  в  1910-х  гг.  отказом от всех известных ему
буржуазно-либеральных "теорий", но никак не от познания
социального  мира  и его законов).  В целом можно смело
утверждать, что традиции Гоголя, Достоевского, Некрасо-
ва и Л. Толстого в третьем томе лирики А. Блока претво-
рены не менее органически,  чем романтические, и ощуща-
ются не менее заметно. Действительно, для романтической
лирики (как и для Вл.  Соловьева и для Блока "Стихов  о
Прекрасной Даме") основная антитеза - "небо" и "земля",
"я" и "не-я".  Мир "я" противостоит  миру  социальному,
"среде", или "я" растворяется в народе, теряя себя. Не-
повторимое художественное значение третьего тома лирики
Блока - в том, что "герои" цикла повторяют в своем

духовном облике, в своих интимнейших взаимоотношениях
"кричащие противоречия" эпохи, впитывают их в себя.
Потому-то наиболее близким Блоку этого периода оказыва-
ется Аполлон Григорьев, в противоречивом творчестве ко-
торого неразрывно сплелись традиции позднеромантические
и тот стихийный демократизм, который сближал его с реа-
листическим искусством.
"Цыганская тема" в лирике третьего тома имеет нес-
колько поворотов. Первый связан с вопросом о путях и
стремлениях лирического героя, "я". "Цыганская тема"
здесь возникает в связи с одной из основных проблем
позднего творчества Блока - с проблемой "народа" и "ин-
теллигенции". Соотношение образа поэта и цыганки отчет-
ливо выражено в строках из стихотворения "Седое утро",
не вошедших в канонический текст:

"Любила, барин, я тебя...
Цыганки мы - народ рабочий..."

(3, 572; курсив наш. - Ю. Л., 3. М.)

Герой блоковских стихов, погружаясь в "темный морок
цыганских песен", в "поцелуев бред", сливается с народ-
ной стихией. Приблизительно так же осмыслялась и любовь
Германа к Фаине. Однако здесь есть и существенное раз-
личие. Герои "Песни Судьбы" стремятся к "окончательной"
встрече, для которой Герман еще не созрел. Герой лирики
третьего тома погружается в стихию сегодняшней народной
жизни, так как иного пути в завтра он не знает. А пос-
кольку сегодняшняя народная жизнь - это и есть "страш-
ный мир" в его противоречиях, то слияние с ним для ли-
рического героя третьего тома есть вместе с тем разрыв
с "красивыми уютами" прошлого. Герой приобщается к на-
роду в его страдании, быть может, - гибели, и сам он
при этом "опускается". Но его "опускание" - это однов-
ременно "возмездие" и укор виновникам "позорного
строя". "...Человек, опускающий руки и опускающийся,
прав. Нечего спорить против этого. Все так ужасно, что
личная гибель, зарывание своей души в землю - есть пра-
во каждого. Это - возмездие той кучке олигархии, кото-
рая угнетает весь мир", - писал Блок в 1911 г. в плане
продолжения "Возмездия" (3, 465). "Опускание" героя -
форма протеста. В этой мысли А. Блока, по-видимому,
особенно укрепил "Живой труп" Л. Толстого, постановка
которого произвела на Блока очень сильное

впечатление (см.:  7, 138). "Падение" Феди - неразрывно
связанное с "цыганщиной" - сам Протасов,  как известно,
мотивирует так:  "Всем ведь нам в нашем круге, в том, в
котором я родился, три выбора - только три:            
   служить, наживать деньги,  увеличивать ту пакость, в
которой живешь.  Это мне было противно.  Второй -
разрушать эту пакость;  для этого надо быть героем, а я
не герой.  Или третье:  забыться - пить,  гулять, петь.
Это  самое я и делал".  Почти как поэтический пересказ
этого монолога,  как повторение мыслей о "трех  путях",
звучит и блоковское:                                   
   
   Дай гневу правому созреть,                          
   Приготовляй к работе руки...                        
   Не можешь - дай тоске и скуке                       
   В тебе копиться и гореть... (3, 93)                 
  
   Пускай зовут: Забудь, поэт!                         
   Вернись в красивые уюты!                            
    Нет! Лучше сгинуть в стуже лютой!                  
    Уюта - нет. Покоя - нет (3, 95).                   
   
И герой  лирики  Блока,  как  Федя  Протасов,  часто
"опускается", не в состоянии "приготовлять к работе ру-
ки". И, как Федя, "опускаясь", он встречает на пути цы-
ганку - в "цыганщине"  "визг",  дисгармония  и  радость
жизни оказываются антитезой "лживых" "уютов".          
   "Цыганское" начало  -  это не только разрыв с "уюта-
ми",  но и выражение в характере человека живой, подчас
трагической  сложности современной жизни.  К 1910-м гг.
относится и набросок пьесы "Нелепый человек". Это замы-
сел произведения о человеке,  в характере которого ярко
видно русское национальное начало и  -  шире  -  начало
"живое", человеческое. В герое пьесы все - "живое - бо-
гато и легко и трудно - и не понять, где кончается труд
и начинается легкость.  Как жизнь сама" (7, 251). Как и
в произведениях 1907-1909 гг., русское национальное на-
чало нерасторжимо связано с "цыганщиной".  Герой дается
на фоне современной русской жизни: "Город, ночь, кабак,
цыгане".  И сами сложные противоречия в характере героя
("постоянное опускание рук - все скучно и все  нипочем.
Потом - вдруг наоборот: кипучая деятельность") объясня-
ются как "цыганщина в нем".