Глава 6
ЯЗЫКОВАЯ ОЦЕНКА
В ТЕКСТАХ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ

Предшествующее описание показывает, что практически любой фрагмент картины мира в духовном стихе ценностно окрашен. Рай и ад, мир, пустыня и небеса, плоть и душа, пение и книги — все занимает свое место в иерархии ценностей. Ценностно окрашен и весь мир традиционного светского фольклора [Хроленко, 1979], Возникают вопросы: одинаковы ли характер и способы оценки в этих формах народной поэзии? Не является ли тип языковой оценки одним из их дифференциальных признаков?

Обратимся к понятию оценки. В настоящее время разработана лингвистическая теория оценки [Арутюнова, 1984, 1985, 1988; Вольф, 1985], опирающаяся на логическую теорию [Ивин, 1970, 1973].

В структуре оценки различаются субъект и объект, а также ее основание. Существуют многочисленные классификации аксиологических значений по характеру основания. Последняя обобщенная классификация представлена Н.Д. Арутюновой. Семь категорий оценок образуют три группы: сенсорные оценки (сенсорно-вкусовые и психологические), сублимированные (эстетические и этические) и рационалистические (утилитарные, нормативные и телеологические) [Арутюнова, 1988].

Не может ли быть так, что для определенной совокупности народных текстов можно выделить специфический тип оценки, во-первых, по характеру основания, во-вторых, по семантическому заполнению "мест" субъекта и объекта в оценочной структуре? На первый взгляд ответ должен быть отрицательным: действительно, в любом жанре фольклора могут встретиться эстетические, этические, утилитарные и прочие виды оценок. Объектом оценки тоже может быть все, что способно им стать (практически весь универсум в человеческом сознании ценностно окрашен). Заметим, что последовательных и полных описаний систем ценностей в народных культурах практически нет, хотя народная аксиология постоянно была предметом внимания исследователей духовной народной культуры, чтобы они ни описывали.

В лингвистических исследованиях народная аксиология изучалась в самых разных аспектах (благодарный материал — пословицы [Арутюнова, 1985]). Отмечено, что основные семиотические оппозиции в славянской народной культуре ценностно окрашены [Толстой, 1987]. Так, оценочная категория плохой—хороший непосредственно связана с фундаментальными оппозициями левый—правый, западный—восточный, четный—нечетный, не говоря уже об очевидной связи с парами смерть—жизнь, тьма—свет, холод—тепло, чужое—свое (об аксиологической окрашенности оппозиции свое—чужое см.: [Пеньковский. 1989]).

Оценочность пронизывает фольклорные тексты и проявляется на уровне грамматических морфем и на уровне слов. А.Т. Хроленко [1979], например, рассматривает совокупность оценочных эпитетов-прилагательных в русской народной песне, изначально бывших описательными.

Наше предположение сводится к тому, что для жанра или определенной совокупности жанров, в текстах которых могут встречаться любые виды оценок, существует некоторый вид, характерный именно для данного набора текстов, имеющий регулярные языковые формы выражения; более того, стандартный тип выражения, обязательный для эталонных образцов данного фольклорного жанра.

Для традиционных фольклорных жанров таковым является постоянный эпитет. О нем писали очень много, указывая на то, что постоянный эпитет может обозначать самые разные признаки предмета, выраженного определяемым словом, иногда не соответствующие реальным признакам вещи. Такое словосочетание, как руки белые у арапа, в сербских фольклорных текстах дало А.Н. Веселовскому основание для утверждения, что постоянные эпитеты окаменели [Веселовский, 1940]. Для фольклора в целом — и не только русского — характерно описание мира как идеальной нормы, стабильного образца. Таким его делают и постоянные эпитеты. Постоянные эпитеты являют предмет определенным, наделенным характерным, имманентно присущим ему признаком, постоянным и неизменным. Этот признак указывает на идеальное соответствие предмета своей природе и назначению. А это и есть соответствие норме. Норма в языке, как показывают многочисленные исследования последнего времени, связана с оценкой "хорошо", а "идентификация хорошего с нормой производится не относительно действительного, а относительно идеального состояния мира" [Арутюнова, 1988, 235], которое и представлено в фольклоре.

В постоянных эпитетах нужно различать минимум два семантических уровня: уровень непосредственной семантики и уровень нормативной оценки. На уровне непосредственной семантики слова могут быть как оценочными: славный Киев-град, добрый молодец и добрый конь, честные жены, красная девица и т.д., так и дескриптивными: сине море, калинов мост, копье мурзамецкое, бережок крутый; над уровнем непосредственной семантики надстраивается уровень лексических функций с квантитативным значением Magn или Intens: ветры буйные, леса дремучие, болота топучие, слезы горючие — все прилагательные, разные по семантике, указывают на большую степень признака, существенного для данного предмета.

На следующем уровне — уровне нормативной оценки — все семантические различия эпитетов нейтрализуются. Горючие слезы, крутой берег, буйный ветер и добрый молодец — во всех этих словосочетаниях прилагательные имеют значение 'правильный, истинный, настоящий' (близки к функции Ver в терминах лексических функций): горючие слезы — те, которые соответствуют норме, таковым им надлежит быть, берег всегда крутой, это "правильный" берег, так же как "правильный" ветер — буйный. Наличие нескольких постоянных эпитетов не противоречит идее нормы: недаром они часто выстраиваются в цепочку: нова бела горница, млад ясен сокол и т.д. При таком понимании функции постоянного эпитета словосочетание белые руки применительно к черному арапу становится объяснимым: "правильные" руки — всегда белые независимо от цвета кожи. И когда неверный царь обращается к своему войску: уж вы скверные поганые татарове, то он не хочет обвинить их ни в чем: это их нормативный признак в мире русского фольклора.

Стабильность фольклорного мира вовсе не означает его неподвижности. Эта стабильность относиться к ценностному миру и миру предметов. Неизменны поля чистые, леса темные, реки быстрые, лук тугой, терем высокий, т.е. предметы внешнего мира; относительно неизменны красна девица и добрый молодец. Ситуации же в мире меняются. Те явления, которые по природе своей должны меняться в разных ситуациях, естественно, в этих ситуациях будут описываться по-разному. Так, слова бывают ласковые и прелестные, а могут быть обидными и непроносными. Эти эмотивные оценки (на уровне непосредственной семантики) также можно рассматривать как нормативные на уровне стандартных ситуаций в фольклорной картине мира, хотя постоянными эпитетами названные прилагательные не являются.

В поэтических фольклорных текстах всех жанров постоянные эпитеты — главные держатели нормативной оценки, субъектом которой является фольклорный социум, а объектом — предметы внешнего мира. Другие типы оценки скрыто или, наоборот, открыто представлены в сравнениях, метафорах, символах, метаморфозах. Главным образом, это оценки эстетические и сенсорные. Так, бела лебедушка — символ невесты со знаком плюс, такова же оценка дружков жениха — ясные соколы — или метафорическое обозначение матушки/батюшки — красное солнышко.

В ценностной картине мира русского фольклора очень важным, как мы упоминали, является противопоставление "свое—чужое", в котором свое оценивается как положительное, хорошее, а чужое — как плохое. При этом абсолютная оценка "хорошо—плохо" достаточно редка. Свое—чужое описывается через противопоставления доброго злому, красивого безобразному, богатого бедному, теплого холодному, вкусного/сладкого горькому/невкусному, сытого и сытного голодному и голоду, чистого грязному, веселого грустному, воли неволе, т.е. через противопоставления, ценностно окрашенные.

Обратившись к духовному стиху, мы видим иную систему ценностей и иной мир оценок. Это мир христианских ценностей, и объектом оценок в этих текстах в отличие от традиционного фольклора является не внешний мир, а человек, его помыслы, намерения, желания, поступки. Субъект оценки — не безличный социум, а личность, полностью ответственная за свои поступки, соизмеряющая свои оценки с высшим авторитетом, дающим различение добра и зла. Если в традиционном фольклоре люди оцениваются с точки зрения умения и знаний, позволяющих ориентироваться в мире и достигать своих целей (например, жених хитер—мудёр, лучливый, догадливый, он умеет слово молвити, он умеет речь говорити), то в духовном стихе ценность представляет личность, покорная Божией воле, главным достоинством ее являются истинная вера, нравственная чистота, готовность к покаянию. В духовном стихе преобладает этическая оценка, присутствующая во всех текстах этого жанра. Именно этот тип оценки и является главным фактором, объединяющим все духовные стихи.

Ценностный мир духовного стиха во многом противоположен ценностям традиционного фольклора. Противопоставление богатства и бедности остается, но знаки меняются на противоположные. Если в свадебных песнях утверждается богатство невесты как благо, то в духовных стихах богатство предстает развращающим душу и бессильным перед смертью: не помогут злато-серебро. Бедный убогий Лазарь попадает в рай, а богатый — в ад.

Если в свадебных песнях несомненным благом является красота: брови черного соболя, очи ясного сокола, то в стихах красота внешняя противопоставлена красоте внутренней, и только она истинна. Девица-отшельница покрыта коростой, у нее лицо "как дубова кора", но она прекрасна, потому что

Если в традиционном фольклоре прославляются брак, жених и невеста, то в стихах очевидной ценностью является безбрачие:

В другом стихе мать перед смертью умоляет дочь не плести две косы, т.е. не выходить замуж.

Если мир фольклора — мир идеальной нормы, то мир духовного стиха — мир разрушенной нормы, "мир, во зле лежащий". Грехопадение Адама и Евы заключается в нарушении закона, нормы:

Рай, перед которым плачет Адам, — недоступный грешному мир идеальной нормы. Отступление от нормы есть грех, зло, и главные противопоставления в этическом пространстве духовных стихов не свое—чужое, как в свадебном фольклоре, а грех—праведность, зло—добро, неправда (кривда)—правда.

Эти глубинные противопоставления характеризуют и древнерусскую литературу; они же формируют мир всех духовных стихов, начиная от стиха "Сорок калик со каликою", который часто причисляется к былинам, и кончая поздними лирическими стихами, близкими к жестоким романсам.

Чем же отличается от былин духовный стих "Сорок калик со каликою", совершенно "былинный" по структуре стиха и поэтическим приемам? Разумеется, сюжетом, где герои — не богатыри, а паломники в Святую землю, где главный конфликт напоминает историю Иосифа Прекрасного, устоявшего перед соблазнительницей и ложно обвиненного. Но кроме этого и, может быть, важнее этого — христианским мировидением. Предводитель калик и княгиня воплощают в себе соответственно праведное и греховное. Праведник терпит мучения от людей: калики перехожие, поверив клевете на своего предводителя, били его, копали очи ясные косицею и, наконец, закопали в землю по белым грудям. Княгиня Апраксия за свой двойной грех (прелюбодейное намерение и ложное обвинение) терпит мучения от Бога: ее поражает "смрадная" хворь. Спасенный Богом Касьян/Фома не мстит княгине (вспомним, как летят головы былинных супротивников Ильи Муромца и других богатырей, когда им что-то за обиду показалося), а по-христиански прощает ее, и она исцеляется.

Противопоставлением правды неправде характеризуется не только поведение Касьяна и княгини, но Касьяна и остальных калик. Неправда не обязательно злонамеренна, однако все ровно она — грех, за которым следует наказание. Калики, поняв свою ошибку, кричат громким голосом:

Главное противопоставление зла и добра, неправды и правды реализуется часто в форме противопоставлений прелестного мира—прекрасной пустыни, ада—рая, богатства—бедности, сребролюбия/ жадности—милосердия, гордости—смирения, блуды—целомудрия, жестокости—кроткого мученичества, чести—нечестия. Эти противопоставления, в свою очередь, связаны с главными культурными семиотическими противопоставлениями левого—правого, тьмы и света, нечистого—чистого, общими для народной культуры в целом. На Страшном суде души грешные стоят по левый бок реки, а праведные — по правый; ад и беси — темные, а рай и ангелы — светлые, антихрист — дух нечистый, Божия мать — пречистая.

Более половины прилагательных в текстах духовных стихов — оценочные прилагательные или становящиеся таковыми в сочетании с определенными существительными. Большое количество оценочных прилагательных выражает этическую оценку: безбожный, безгрешный, беззаконный, бескорыстный, благой, благоверный, благовестный, благочестивый, бесповинный, верный, всепречистый, всестрастной, грешный, греховный, добрый, злой и т.д.

Одни из прилагательных встречаются только или преимущественно в духовных стихах (безгрешный, бесповинный, благовестный); другие характерны для всех жанров фольклора. К последним относятся прилагательные добрый и злой. Анализ употребления этих прилагательных показал, что злое в духовных стихах существенно превышает доброе как по абсоютной частоте (105 против 80 на 60 000 словоупотреблений), так и по сочетаемости (45 существительных со словом злой против 17 со словом добрый). В текстах причитаний, наоброт, доброе значительно превышает злое и злодейное (310:90 на 88 000 словоупотреблений). Наряду с общими для всех видов текстов значениями слова добрый как нормативной оценки (люди, конь и т.д.) и в значении 'благополучный' (путь, житье и др.) оно вовлечено в семантическое поле добра, понимаемого в христианском смысле: добрый = праведный. Прилагательное злой в духовных стихах также реализует общие для всех фольклорных жанров значения 'сильная степень плохого' — злая хвороба, злая мука превечная, 'полный злобы' — злые купцы-агаряне, однако главным становится значение неправедности, нечестия, греха, соответствующее одному из значений этого слова в Словаре XI—XVII вв. [СРЯ, 1977, т. 5]: злая дума, злое время.

Одним из главных элементов пространства оценки в духовном стихе является слово грех со всеми производными словами — грешный, грешник, грешить, прегрешение, греховный.

Грех — одно из частотных слов духовных стихов. Отметим, что в старообрядческих стихах по сравнению с общерусскими слово грех встречается чаще; например, в автоматическом словаре, построенном на материале рукописного старообрядческого сборника стихов, включающего 10000 словоупотреблений, слово грех встретилось 60 раз — частота его сравнима с частотой предлогов и союзов (предлог от — 51, союз что — 37 и т.д.)

Грех есть отступление от христианской нормы в образе мыслей и образе жизни. Слово грех обозначает этическую оценку определенного вида помыслов, желаний, намерений и действий или недействий. В то же время слово грех, обозначая отступление, указывает тем самым на действие.

Кроме того, грех есть состояние Мира и человека (жить в грехе). Носителем греха являются люди и весь вольный свет, суетный мир. Слово грех в духовных стихах имеет свои синонимы. Это беззаконие, понимаемое как нарушение божественного закона. Синонимия особенно очевидна в употреблении прилагательных грешный и беззаконный рядом со словом рабы или душа: Восплачутся рабы грешные, беззаконные; Расплачется, растоскуется душа грешная, беззаконная.

Мы уже говорили о том, что духовные стихи — своеобразный учебник народной этики, В нем формулируется нравственный закон (норма), однако не столько в положительных формулировках, сколько в отрицательных, путем перечисления грехов. Перечисление грехов кочует по многим текстам, естественно, с большими вариациями. Г. Федотов [1935] выделяет в нравственном кодексе народа три большие части: 1) грехи против рода и матери-земли; сюда относится оскорбление родителей, детоубийство, колдовство, отнимающее плодородие; 2) грехи против ритуального закона церкви; 3) грехи против христианского закона любви и милосердия. Наши экспедиционные записи показывают, что существует тенденция к распределению этих типов грехов по разным текстам; например, в текстах, где говорится о трех душах, которым нет прощения, обычно указываются только грехи против рода:

В стихах о Страшном суде обычно указываются второй и третий типы греха. Грешники

В лирических стихах о плаче души грешной указываются главным образом грехи против любви и милосердия:

Обычные эпитеты слова грех — велик(ий), тяжелый, тяжкий, тайный. В духовных стихах нет противопоставления грехов вольных и невольных — все грехи, творимые на вольном свету, даже по незнанию, наказуемы; вспомним калик, закопавших своего предводителя: Господь поразил их тьмою за этот невольный грех, неправду великую, и они не протестуют.

При слове грех может быть определение, относящееся к содержанию греха, например грех блудный, однако обычно указываются ситуации, квалифицируемые как грех. В структуре высказывания они связаны чаще не со словом грех, а с глаголом грешить, который требует заполнения семантических мест субъекта, адресата и объекта/со держания. Например:

где в первой строке указаны душа — субъект и Бог — адресат, а содержание греха обозначено в трех последующих строках. Локусом греха обычно является душа: есть на душе три тяжких греха, иногда грех держат в уме.

Слово грех связано со множеством названий действий, эмоций, состояний: грех может быть грамматическим субъектом: А по смерти грехи твои обличат тебя, но чаще всего грех — объект. Глаголы указывают на каузацию греха: со(творить) грех, связать грехами, увлечь во грех, возлюбить грех, накладывать грехи на душу, ввести во грех; на его осознание: плакать, рыдать о грехах, страшиться греха, молиться о грехах, каяться в грехах; на избавление от него: простить грехи, отпустить грехи, избавиться от грехов, например:

Главными оппозитами слову грех являются слова закон и праведность. В противопоставлении слову закон в семантике слова грех акцентируется признак 'нарушение долга, нормы' (ср. семантическую близость слов норма и должен [Ивин, 1973; Арутюнова, 1988]), а в противопоставлении слову праведность — коннотация нечистоты, наличия у субъекта греха дурных помыслов и деяний.

Прилагательное грешный противопоставлено словам праведный и безгрешный, но безгрешны только младенчики. Чаше всего слово грешный — определение к слову душа. Сочетается это прилагательное со словами народ, рабы, люди, жены, т.е. с названиями лиц; такова же сочетаемость слова многогрешный.

Близка к противопоставлению грех—праведность пара правда—неправда. В стихе о Голубиной книге рассказывается о том, как Кривда боролась с Правдой и временно победила ее:

Кривда в сердце человеческом — грех, беззаконие:

Поэтому девицу, которая во миру жила правдой, не возлюбили, из миру, бедную, прогнали.

Субъекты греха — грешники, или грешные души, рабы грешные, рабы беззаконные. В стихах о Страшном суде через разновидности грехов называются типы грешников: это татии, воры, разбойницы, пьяницы, блудницы—душегубницы, злодеи, чародеи, средролюбцы, еретики, клеветники и т.д. В тех же стихах описывается наказание, полагаемое всякому по делом его: здесь и огонь неугасимый и зима зла-студеная, червь ядовитый и смола зла-кипящая.

Каяться можно прилежно, с воздыханием, без слов (последнее, заметим, противоречит перформативному значению глагола каяться). Слово грех является хорошим примером того, как слова, общие для текстов причитаний и духовных стихов, имеют в них разную значимость и разное количество семантических связей при инвариантном значении. Если в массиве текстов свадебных причитаний на 43 000 словоупотреблений слово грех встретилось два раза в одной конструкции:

то в похоронных причитаниях оно встречается гораздо чаще: во грех вводят, залучают, в грехах каются и прощаются. В плаче по дочери говорится:

Нетрудно заметить в этом тексте сходство с духовными стихами в описании грехов "неделания":

И даже по общей структуре рассуждения:

мотив греха перед церковью (второй тип греха) повторяется в нескольких текстах причитаний:

Этическая оценка в духовных стихах не только является преобладающей, но она захватывает территорию, принадлежащую другому типу оценки, другой шкале. Этическая шкала добро—зло, или правда—кривда, или грех—праведность притягивает к себе вечно колеблющуюся стрелку прекрасное—безобразно” (эстетическая оценка), полезное—вредное (прагматическая, или утилитарная, оценка) и даже приятное—неприятное (сенсорная оценка). Как уже мы отмечали, слово прекрасный прилагается к очень ограниченному числу объектов: не считая Иосифа Прекрасного, это рай и пустыня, иногда сад в пустыне. Все прекрасное этически совершенно. В шкале приятное—неприятное, попадающей в сферу этического, концы могут меняться местами: приятное (сладкое, вкусное, веселое) несет в себе гибельную прелесть дьявола и является злом. Правда, не всегда. Хороший запах — благоухание — связан со святостью: благоухают мощи Бориса и Глеба, Алексия человека Божия; дурной запах — зловоние, смрад — связан с греховностью: так смердит княгиня Апраксин, наказанная Богом за грех в стихе "Сорок калик со каликою".

Говоря об оценке, нужно отметить, что, кроме универсальной шкалы хорошо—плохо, реализующейся во множестве разновидностей, не менее универсальной, на наш взгляд, является шкала важно (значимо)—не важно (не значимо). Значимым—не значимым может быть и плохое, и хорошее. Смерть, например, в большинстве случаев нечто очень плохое и очень значимое.

Шкала значимости отчетливо проявляется в употреблении слов левый и правый. Как мы уже упоминали, оппозиция левый—правый непосредственно связана с парой плохо—хорошо.

Однако левое далеко не всегда плохое, оно может быть менее значимо, и только. Поэтому в духовных стихах Горе берет молодца под правую руку, стрела падает супротив красного крылечка у правой ноги у царские; в причитаниях на могиле матери дочь рассуждает:

У героини стоят

Книга, безусловно, важнее, чем тросточка, поэтому

Значимость релятивна, а не абсолютна. Что значит больше — свещи или книги? Текст показывает, что книги:

Однако если надо выбирать между свещами и алой ленточкой, то

В духовном стихе о Борисе и Глебе оба брата падают Святополку в ноги: старший Борис — во правую, а младший Глеб — во . левую.

Противопоставление по значимости отчетливо проявляется в семантике функции "множество — главный элемент множества", когда мы анализируем высказывания типа Иордань-река всем рекам мать. „Главные" море, река, город, церковь и т.д. — наиболее значимые элементы соответствующего множества.

Возникает вопрос: нельзя ли все типы оценок, сводимые к хорошо—плохо, расположить по степени значимости? Очевидно, что универсальной последовательности расположения шкал в действительности быть не может. Однако для текстов с очевидной дидактической, назидательной направленностью это сделать можно. Именно к таким текстам относятся духовные стихи. В мире духовных стихов все чувственно воспринимаемое менее ценно, чем видимое "душевными очами", сенсорное "корошо" менее значимо, чем этическое "хорошо".

На шкале "значимо—не значимо" для мира духовных стихов очень важно противопоставление вечного и временного. Только вечное по-настоящему значимо и поэтому ценно. Противопоставление жития часового, богатства маловременного и тленного ину веку бесконечному пронизывает множество стихов, причем вечность предстает в двух видах: как вечная радость (рай) или как мука вечная, бесконечная (ад).

Переходящий признак "маловременности" и потому незначимости накладывается на существительные, сочетающиеся с предикатом миноваться. Что "минуется" в духовных стихах? Слава, честь, горе, гордость, время, купля, красота с лица. При последних днях:

Оценки в духовных стихах, особенно в лирических, могут строиться на уровне этической оценки и на уровне эмотивной, субъективной оценки, надстраивающейся над этической. Эти два уровня выражены в названии одного из стихов: "Сокрушение о грехах". Само слово грех выражает этическую оценку, сокрушение же о грехах есть эмоциональная реакция на осознание греха:

Оценка первого уровня (этическая) выражена прилагательными к слову душа: грешная, беззаконная; оценка второго уровня (эмотивная) выражена словами о горе мне!, относящимися к осознанию своей греховности. Этот уровень рефлексии отсутствует, как правило, в других традиционных фольклорных жанрах.

Оба вида оценки состояния души человеческой накладываются на аксиологически ориентированный вещный мир фольклора с его нормативными оценками. Разрыв между должным и действительным в человеческой душе тем более мучителен, что греховный мир существует на белом свете, изукрашенном красным солнышком, на матери-сырой земле с ее синим морем, быстрыми реками, чистыми полями, кудрявыми березами, т.е. грех и зло существуют в физически совершенном, идеальном мире фольклора.

Заканчивая этот небольшой экскурс в аксиологию народных текстов, мы хотим напомнить, что в первой части книги мы тоже касались аксиологических проблем, а именно оценки речевого поведения и традиционных текстов самими носителями народной культуры. Народная аксиология многослойна: системы ценностей, представленных в разных по времени и по характеру фольклорных текстах, не тождественны; ценностный мир носителя народной культуры сегодня, безусловно, отличен от того, что дают любые традиционные тексты. Описать эти миры и расхождения между ними — дело культуролога, психолога, социолога, и лингвист также может внести свою посильную лепту.

Словарные статья по текстам духовных стихов (около 60 000 словоупотреблений, на материале машинных контекстов).

ГРЕХ, мн. ГРЕХИ, ГРЕСИ
Словообразование: грешить, грешный, грешен, грешно, греховный, согрешение Синонимы: беззаконие
Нефункциональные слова:
Антонимы/оппозиты: закон, праведность
Метаморфозы: —
Гиперонимы: —
Гипоним: смертный грех, блудный грех...
Множество — главный элемент множества: —
Целое—часть: —
Объект—внешний атрибут: —
Внутренний атрибут (грех — носитель): великий, тяжкий, тяжелый, велик-тяжек, тайный, бескорыстный, непростимый
Локус (грех — объект): душа, ум
Субъект (грех — действие, состояние): человек; людской, человеческий, вольный свет
Действие (грех — субъект): потопить, обличить
Адресат (грех — действие): грешить
Действие (грех — адресат): —
Объект/содержание: грешить
Действие (грех — объект): сотворить, возлюбить, накладывать на душу, держать на уме, утаивать (грех), ввести, увлечь (во грех), связаться, покрыть (грехами), грозить (грехом), помышлять (о грехе), погибать (в грехах); молиться, плакать, рыдать (о грехах), каяться, исповедаться (в грехах), рассыпать, смыть (грехи); оставить, очищать, отпустить (грехи), лишить(ся), спасать(ся), избавить(ся) (от грехов), оправдаться (в грехах)
Инструмент-действие: —
Импликация: покаяние; ад, статья Грешник
Мера, количество, кванторы: три, тьма, множество, премногие, всякий
Ассоциативный комплекс:
Индивидуальные функции: цепи (грехов), бремя (грехов)

ГРЕШИТЬ, сов. СОГРЕШИТЬ, НАГРЕШИТЬ

Кто	Кому	В чем
S одуш. им.	S дат. перед S тв.	предложение

Субъект: люди, я, мы
Адресат: Бог
Объект/содержание: [три типа греха]

ГРЕШНЫЙ
Синоним: беззаконный, неправедный; грешник, греховный
Антоним: праведный
Мера, количество: многогрешный
душа, люди, народ, прелюбодеи, рабы, судьи

ГРЕХОВНЫЙ
дела, мгла, мысли, сон, узы

ГРЕШНИК, мн. ГРЕШНИКИ, ГРЕШНИЦЫ
Синонимы: грешный, душа грешная, рабы грешные, рабы беззаконные
Антонимы: праведники, души праведные
Гипонимы: воры, глумословцы, еретики, злодеи, блудницы-душегубницы, клеветники, корчевницы, разбойницы, сребролюбцы, татии, убийцы...
Действие (грешники — субъект): плакать, кричать, вопить...
Действие (грешник — объект): прощать, молиться
Локус: мир, ад
Импликация: огнь неугасимый, тьма несветимая, червь ядовитый, смола зла-кипящая, зима зла-студеная, пропасть глубокая, скрежет зубный
Расплакались- грешницы, сего мира прелестницы

КАЯТЬСЯ, сов. ПОКАЯТЬСЯ, ВОСПОКАЯТЬСЯ
Словообразование: покаяние

Кто	Кому	В чем	Как
S одуш.	S дат.	S предл.	наречие Prep+S

Оппозит-импликация: грешить
Внутренний атрибут: прилежно, с воздыханием, без слов
Субъект: люди, я, мы, молодец
Локус: а) пространственный — не В аду
б) временной — поутру, вовремя, не в аду, при смерти
Адресат: Бог, духовный отец, матушка-сыра земля

Предыдущая    В начало    Следующая