Под устной народной культурой мы понимаем совокупность коллективных и индивидуальных устных текстов, а также способы их функционирования в народной культуре. Коллективные тексты чаще всего бывают традиционными. Индивидуальные тексты — это прежде всего бытовая речь, однако индивидуальные тексты могут реализовывать традиционные культурные сюжеты (например, пересказы фольклорных произведений, былички и т.д.).

Таким образом, понятие "устная народная культура" вмещает в себя и устное народное творчество (фольклор), и область диалектной речи, и тайные профессиональные языки, бытующие в народной среде [см.: Бондалетов, 1987; Грица, 1989]. Устная культура включает в себя и словесную, и музыкальную культуру — ведь то и другое воспринимается слухом. К сфере устной культуры нужно отнести ритуальное молчание, звукоподражательные крики, т.е. неречевые тексты, воспринимаемые слухом. Устная народная культура противопоставлена письменной — вместе они образуют то, что называлось раньше "народной словесностью". В народной культуре следует различать тексты и метатексты, или тексты о текстах, что существенно при исследовании культурных текстов.

Важными для нашей работы являются понятия устности, традиции и языкового сознания. Обратимся к ним.

Об устной речи и шире — устной культуре в последние годы писалось очень много. Противопоставление устный—письменный оказывается таким глубоким, что определяет тип культуры в целом. Ю.М. Лотман, указывая на две формы коллективной памяти — устную и письменную, — связывает с ними самые существенные признаки культуры. Так, "...для письменного сознания характерно внимание к причинно-следственным связям... и результативности действий...С этим же связано и обостренное отношение к времени, и, как следствие, возникновение представления об истории... Устная культура, ориентированная не на умножение числа текстов, а на повторное воспроизведение текстов, тесно связана с ритуалом... Письменная культура ориентирована на прошлое, устная — на будущее: огромную роль в ней играют предсказания, гадания и пророчества... Благодаря этому бесписьменная культура переносит выбор поведения во внеличностную область" [Лотман, 1987, 3—12].

Любая традиционная народная словесная культура либо исключительно, либо преимущественно устная. Понятие "устная речь" или "устные тексты" относится к очень широкому набору явлений. Устной называется и спонтанная разговорная речь, и чтение научного доклада на конференции, и фольклорные тексты. Объединяет их только то, что они все воспринимаются на слух. Иными словами, здесь можно говорить только об устной форме воспроизведения текста. Однако уже и с устной формой связаны два признака устности —необратимость и многоканальность [Гаспаров, I978], В слуховом восприятии участвуют по меньшей мере два канала вербальный и мелодический, или просодический, последний включает интонацию, тембр, регистр, агогику. К ним часто подключается третий канал —визуальный (мимика, жесты), и восприятие устной речи становится комплексным, а устное слово – мощным средством эмоционального воздействия.

Однако эталонная устная речь характеризуется еще несколькими признаками, такими, как контактность, спонтанность, определенность адресата. Очевидно, что эти признаки в совокупности присущи только разговорной речи. Как показала С.М. Толстая, шкала "устная речь—письменная речь" градуирована: по ряду признаков устные по форме тексты ближе к эталонным письменным, чем некоторые формы письменной речи; ср. поэтические фольклорные тексты, практически лишенные спонтанности и определенного адресата, и тексты писем, адресованные определенному лицу и часто близкие к разговорной речи [Толстая, 1991].

Идея градуированности устной речи развивается и Е. Бартминским[1988]. Это концепция устности как комплекса признаков, из которых только один — звуковое воспроизведение — является дихотомическим, а остальные — диалогическое начало, связанное с присутствием адресата и возможностью обмена с ним ролями, использование жеста и мимики, наличие просодического кода, контекста и определенных выражений, характерных для устной речи, — являются градуированными, т.е. могут присутствовать в большей или меньшей степени.

В устной народной культуре мы имеем дело с разного рода устностъю: со спонтанной разговорной диалектной речью, целиком определяемой ситуацией, и неспонтанными, живущим в традиции фольклорным текстом, по степени обработанности приближающимся к литературному тексту, потенциально имеющему множество адресатов. Правда, для обрядового фольклора в соответствующей ситуации адресат может стать вполне конкретным (например, адресатом становится в свадебном обряде совершенно конкретное лицо —жених, невеста, дружка и пр.).

Проблемы соотношения устной разговорной речи и фольклорных текстов привлекали внимание и лингвистов, и фольклоритов [Артеменко, 1977, 1988; Никитина, 1982; Чистов, 1978, 1983, 1988; Bartminski, 1973]. Были отмечены такие общие черты, как формульность, наличие повторов, речевых зачинов, диалогичность, контаминации, ассоциативность, диффузность семантики, наличие паратаксических конструкций в синтаксисе. Е.Б. Артеменко назвала народно-разговорную речь "генетической основой песенного текстообразования" [Артеменко, 1988, 11].

По-видимому, некоторые признаки фольклорных текстов связаны со свойствами устного воспроизведения, т.е. с тем, как устроена память отправителя сообщения — исполнителя. К таким признакам относится глобальное, фундаментальное свойство фольклора — его вариантность и конкретнее — способы варьирования. Другие признаки ориентированы на восприятие и запоминание, т.е. на слушателя; таковы, например, повторы, компенсирующие необратимость устного текста, хотя функции повторов этим не ограничиваются.

Кроме перечисленных общих признаков, бытовые и фольклорные тексты роднит то, что последние являются в диалектном одеянии. Соотношению диалекта и языка фольклора на русском материале посвящено много работ [Оссовецкий, 1952, 1958, 1975;Евгеньева, 1963; Баранникова, 1965; Богатырев, 1962, 1973; Богословская, 1981]. Здесь мы отметим, что экспансия диалекта в фольклорную речь осуществляется в разных жанрах и на разных языковых уровнях в различной степени. Однако нет ни одного законченного научного сопоставления языка фольклорных текстов и говора какого-нибудь определенного региона или хотя бы одной деревни по всем языковым уровням — эта работа еще впереди.

Поскольку мы имеем дело с традиционными текстами, то одним из важнейших понятий, употребляемых в работе, является понятие традиции. Под традицией применительно к предмету нашего исследования мы понимаем способы хранения, передачи (в частности, обучения) и регулярного воспроизведения определенного круга текстов, осуществляемые от поколения к поколению. При этом тексты могут быть весьма различного объема — от традиционного однословного наименования до произведений, включающих несколько тысяч слов. Понятие традиции применительно к нашему материалу семантически близко понятию культуры и образует вокруг себя обширное смысловое поле. Оно связано с понятиями социальной, этнической и конфессиональной группы носителей традиции, статусов отдельных личностей и разных типов текстов. В смысловое поле "традиции" попадают понятия жизненного уклада, или образа жизни, системы ценностей (народной аксиологии), воспитания и обучения, лингвистические понятия стиля, структуры и функции текста.

Ю. Пентикяйнен [1987] предложил включить в аппарат исследования передачи устной традиции 17 понятий, или величин, многие из которых совпадают с перечисленными.

Исследование текстов народной культуры, так же как и изучение традиции, их сохраняющей и воспроизводящей, может иметь различную направленность. Так, описание географического распределения традиционных текстов может проводиться без рассмотрения личности носителей. Исследование же взаимодействия разных типов текстов в культуре, возникновения метатекстов, объясняющих и оценивающих другие тексты, наконец, анализ семантики текстов требуют обращения к менталитету представителей исследуемой культуры. Понятия модели мира, или картины мира, в том числе языковой картины мира, строятся на изучении представлений человека о мире. Эти сведения могут быть получены разными путями — и через анализ традиционных текстов, и путем интервью с информантами и посредством психолингвистических текстов. В любом случае исследователь обращается к личности.

Понятие языковой личности, рожденное в отечественной лингвистике В. В. Виноградовым, почившее в эпоху "бесчеловечной" лингвистики и вновь расцветшее в последние годы [Караулов, 1987; Язык и личность, 1989], отражает общую тенденцию в социальных и гуманитарных науках, коррелируя с понятием personality и life-historical method в культурной антропологии. Описание мировидения носителя народной культуры через исследование истории жизни, религиозных воззрений, фольклорный репертуар и высказывания о нем стало предметом фундаментальной работы Ю. Пентикяйнена [1987]. Само же понятие личности, в частности языковой личности, может прилагаться как к отдельному определенному индивидууму (для Ю. Пентикяйнена это финская сказительница и исполнительница плачей Марина Такало), так и к типизированному образу как воплощению национального сознания [Караулов, 1987]. Недаром Н.С. Трубецкой еще в 1927 г. указывал, что понятие личности — одно из самых важных в исследовании культуры, что личностью "является не только отдельный человек, но и народ" [Трубецкой, 1927, 3—5].

Как известно из психологии, главным признаком личности является сознание и самосознание. Тогда главный признак языковой личности — языковое сознание и языковое самосознание. Языковое сознание рождает тексты, языковое самосознание — метаязык и метатексты.

Понятие языкового сознания весьма неопределенно. Его сближают с такими понятиями, как языковая картина мира, стратегия и тактика речевого поведения. В любом случае языковое сознание реализуется в речевом поведении. Поэтому, говоря о языковом сознании личности, мы должны иметь в виду те особенности речевого поведения индивидуума, которые определяются коммуникативной ситуацией, его языковым и культурным статусом, социальной принадлежностью, полом, возрастом, психологическим типом, мировоззрением, особенностями биографии и другими константными и переменными параметрами личности.

Языковое сознание личности включает в себя неосознанное и осознанное. И в выборе языковых средств, и в процессах понимания текста участвуют как бессознательные механизмы, так и осознанные действия. Граница между осознанным и неосознанным индивидуальна и ситуативно обусловлена. Личность, как правило, осознает лишь небольшую часть своего языкового поведения.

Будем употреблять термины "осознание", "самосознание" как синонимы. Действительно, осознание своего языкового поведения и есть самосознание. Правда, осознавать можно не только свое, но и чужое языковое поведение (например, оценивать). Однако и в том, и в другом случае мы подразумеваем способность квалифицировать и интерпретировать элементы языкового сознания. Заметим, что этим же занимается лингвистика, одна из задач которой — научное осознание и описание языкового сознания.

Языковое самосознание можно считать частью языкового сознания, его верхним автономным слоем. Если объектом языкового сознания является весь универсум, то объектом языкового самосознания — язык в целом и его отдельные элементы, языковое поведение и его продукт — Тексты. Как мы отметили, языковое сознание реализуется в вербальном поведении. Способы же реализации языкового самосознания могут быть разными — вербальными и невербальными. Именно в первом случае мы говорим о метаязыковой функции.

Как писал Р. Якобсон, "...метаязыковые операции составляют важнейшую и неотъемлемую часть речевой деятельности, позволяя при помощи парафразы, синонимики или же посредством эксплицитной расшифровки эллиптичных форм обеспечить полноту и точность общения между собеседниками. Взамен бессознательно организованных способов выражения метаязыковая функция вносит осознание речевых компонентов и их отношений" [Якобсон, 1977, 162—163].

В дальнейшем мы будем придерживаться именно этого широкого понимания метаязыковой функции и метатекстов, позволяющего назвать метатекстом не только высказывания о тексте, но и пересказ текста (в отличие от интерпретации метатекста А. Вежбицкой [1978]). При таком подходе становится очевидным, что существуют различные уровни "метатекстовости", или языкового самосознания.

Действительно, уровни осознания элементов языка при языковой игре со звуковой оболочкой и в попытках описать смысл слова или выбор адекватного замыслу языкового выражения весьма различны (о "словесном самомоделировании" см.: [Ляпон, 1989]).

Языковое самосознание может выражаться и невербальными способами. Так, определенные языковые выражения люди квалифицируют как ругательства и реагируют на них поведением, далеко не всегда вербальным (например, брезгливым или возмущенным взглядом, жестом и т.д.).

Языковое самосознание — часть культурного самосознания. Между осознанием элементов языка и других элементов культуры нет четко выраженной границы. Достаточно напомнить, что в переломные исторические эпохи родной язык становится символом национального самосознания. Существенно также, что осознание элементов языка или языковой структуры текстов совершается теми средствами и идет по тем путям, которые предоставляет личности культура. На примере языковой ситуации в средневековой Польше С.М. Толстая показала, насколько неотделимо средневековое языковое сознание от культурного [Толстая, 1989].

Языковое народное сознание — воплощение народного миропонимания в языковой форме, в языковых стереотипах, из которых строятся тексты малых и больших жанров фольклора, участвующих в вербальной коммуникации. Таким образом, лингвистический анализ фольклорных текстов и их функционирования входит в сферу исследования народного языкового сознания (см., например: [Славянский и балканский фольклор, 1978, 1981, 1984]). Так, было отмечено, что некоторые социолингвистические правила могут распространяться не только на бытовое речевое поведение, но и на функционирование фольклорных текстов. В этом отношении примечательно исследование Р. Баумана о взаимосвязях языкового и фольклорного сознания в среде американских квакеров [Bauman, 1974]. Автором были замечены такие особенности речевого поведения, как семантически нагруженное молчание в ритуальной практике, отказ от именования дней недели, замена их названий на числовые обозначения, отказ от местоимения Вы при обращении к лицу. Эти речевые особенности связаны с самосознанием квакеров: они ощущают свою особую миссию в мире. Стержневой принцип культуры квакеров — говорить только правду (truth). Нельзя тратить время на глупую болтовню (foolish talking). Нормы речевого поведения, реализующиеся в многочисленных запретах, переносятся на фольклорные произведения: осуждается пение светских песен, рассказывание фольклорных прозаических произведений с игривым сюжетом. Автор цитирует "Правила разговора" Вильяма Пенна, где дается наставление: "В компании разговаривай мало и говори последним". Однако приветствуются пословицы, ибо они соответствуют правилам истинности, мудрости, пользы и экономности. Сугубо отрицательным было отношение к анекдотам и шуткам, однако в квакерской культуре возникла парадоксальная ситуация, когда именно шутки и анекдоты существенным образом повлияли на языковое поведение. Томами шуток и анекдотов стали различные образцы квакерской речи и неукоснительное следование букве предписаний и норм. Эти Шутки и анекдоты возникли в тот период развития квакерской культуры, когда в нее влились новые молодые силы. Они не хотели мириться с формализмом, который в ту пору сменил первоначальную эпоху глубокой религиозности. В результате появления шуток и анекдотов изменились социолингвистические правила, управлявшие речевым поведением квакеров.

Описанные выше факты лингвокультурного сознания определяются ценностной ориентацией культуры. К этой проблеме Мы будем возвращаться еще не раз.

Предыдущая    В начало    Следующая