19. О поэзии

Есть основания полагать, что Андрей Тургенев не ограни-
чился  критикой  политического угнетения - внимание его
привлекали также вопросы социальной несправедливости и,
прежде всего,  крепостного права.  Следует помнить, что
ранняя смерть не дала  развернуться  этой  стороне  его
воззрений.  Мы  можем  в  этом случае скорее говорить о
направлении развития,  а не о законченной системе возз-
рений.  При  решении  этого вопроса не нужно забывать о
дальнейшем пути ближайшего друга и единомышленника Тур-
генева  -  Андрея Кайсарова,  ставшего ярым противником
крепостного права. Некоторые материалы для решения это-
го  вопроса может дать перевод Андреем Тургеневым пьесы
А. Коцебу "Негры в неволе". Политический и литературный
облик Коцебу достаточно хорошо известен, поэтому в нас-
тоящем случае имеет смысл говорить не  о  самой  пьесе,
написанной, однако, под прямым влиянием Рейналя (на это
указывал сам автор), а об истолковании ее русским чита-
телем.  Какое  впечатление  производили  в России,  и в
частности в семье Тургеневых, наполняющие пьесу пламен-
ные  монологи против рабства,  можно судить по дневнику
Н. И. Тургенева. В феврале 1809 г. он записал: "Сегодня
читал  с  Рандом "Негры в неволе",  сочинение Коцебу.
Это чтение,  хотя и приятное  в  некоторых  отношениях,
возродило  во мне чрезвычайно неприятные мысли.  О Рос-
сия,  Россия! Если бы жизнь моя могла быть в сем случае
полезна славному,  доброму русскому народу,  сейчас рад
бы пожертвовать оною тысячу раз"1.                     
   В пьесе Коцебу, переведенной Андреем Тургеневым, чи-
татель находит и ужасающие картины угнетения рабов-нег-
ров, и яркие монологи о равенстве людей. Карамзин приб-
лизительно в те же годы в "Вестнике Европы" использовал
описание положения негров (статьи  о  Тусене-Лювертюре)
для  подкрепления  своей мысли о том,  что освобождению
должно предшествовать длительное просвещение,  что  не-
возможно предоставить свободу "дикому", "непросвещенно-
му" народу. В пьесе вопрос этот решался в противополож-
ном  смысле:  "Неволя подавляет всякую душевную способ-
ность",  и, следовательно, никакое "просвещение" невоз-
можно в условиях рабства. На утверждение рабовладельца:
"Негры родятся невольниками", - следует ответ: "Неправ-
да! Никто невольником не родится".                     
   В связи с русской действительностью пьеса Коцебу по-
лучала антикрепостнический смысл и не могла не вызывать
у читателя тех ассоциаций,  которые возникали у Николая
Тургенева.  Аналогию с положением крепостных  в  России
вызывали и картины избиений негров плантаторами, и рас-
суждения об отсутствии у негров права собственности. На
предложение  искать  правды в суде негр Труро отвечает:
"Суда? мы не можем быть и свидетелями, не

только доносчиками. Негр никогда не бывает прав. Всякий
европеец, даже иноземец, может бить его, не страшась
наказания, а если негр только руку на него поднимет, то
он должен умереть немедленно".
Поэтому особенно острый смысл приобретало обращенное
к неграм восклицание противника рабства Джона: "О, если
б она [кровь негров] закипела, если б отчаяние превра-
тило ее в пламень и вы умертвили бы ваших тиранов".
О том, что положение крепостных крестьян привлекало
внимание членов Общества, свидетельствует и другой ин-
тересный факт - участие их в постановке яркой антикре-
постнической драмы "Солдатская школа". Как указывал В.
И. Резанов2, еще Сушков высказал предположение о том,
что автором этого произведения был Н. Сандунов. Советс-
кие исследователи, обратившие внимание на эту антикре-
постническую пьесу, высказывались также в пользу этого
предположения. Письма А. С. Кайсарова к Андрею Тургене-
ву не только позволяют окончательно определить авторс-
тво Сандунова, но и устанавливают до сих пор не извест-
ный и весьма значительный факт постановки этого произ-
ведения в Московском благородном пансионе. До сих пор
исследователи полагали, что пьеса не смогла увидеть
света рампы и поэтому имела сравнительно небольшой об-
щественный резонанс.
Обстоятельства дела, по письмам А. С. Кайсарова к
Андрею Тургеневу, рисуются в следующем виде: произведе-
ния Н. Сандунова, привлекавшие внимание современников,
были известны и в кружке Андрея Тургенева. 12 июля 1801
г. Кайсаров сообщал: "Я достал некоторые драмы Николая
Сандунова и теперь их с Есиповым на скорую руку списы-
ваем"3. Пьесы обсуждались

1 Негры в неволе. Историко-драматическая картина...
М., 1803. С. 41-43. Рукопись перевода пьесы (писарский
текст с авторской правкой) хранится в Научной библиоте-
ке Московского гос. университета им. М. В. Ломоносова.
2 Резаное В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жу-
ковского. СПб., 1906. С. 48.
3 ИРЛИ. Ф. 309 (Тургеневы). Ед. хр. 50. Л. 193 об.
Работа над постановкой вызвала, видимо, сопротивление
со стороны директора пансиона Прокоповича-Антонского.
18 ноября 1801 г. Кайсаров сообщал другу, что в прошлое
воскресенье спектакль не состоялся:
"Опять нашлись историко-энциклопедические причины"
(Антонский преподавал "Историю и энциклопедию") (Там
же, л. 40). Смысл этих "причин" Кайсаров разъяснил в
письме от 19 декабря 1801 г.: Антонский "боится развра-
тить своих питомцев светскими пьесами" (л. 58). Однако
постановка все же была осуществлена, руководил ею сам
Сандунов. "Прошлую пятницу, - сообщает Кайсаров, - была
у пас проба, на которой был Ник. Сандунов, который нас
учил" (л. 40 об.). Первое представление пьесы, видимо,
состоялось 8 декабря 1801 г. На другой день Кайсаров
писал другу в Петербург: "Брат! Брат! Для чего тебя тут
не было! Для чего не был ты свидетелем моего триумфа?..
Я играл вчера Стодума в "Солдатской школе" - и уве-
ряют будто совершенно. Сам Сандунов, с которым мы не-
задолго перед этим крепко побранились, сам он прыгал от
радости... Батюшка И. П. Тургенев вчера мне сказал:
"Ну, брат Андрехан, vous aves surpassez mes attentes"
(вы превзошли мои ожидания. Франц. - Ю. Л.)". Пьеса шла
несколько раз, так как в конце декабря Кайсаров сообщал
об изменении состава участников. Постановка не прошла
незамеченной. Кайсаров писал Тургеневу: "Достигла слава
об игре моей до Померанцева, и он жалеет, что не видал
меня. Во второе представление, которое имеет быть на
святках, непременно приглашу его" (л. 145 об.). Боевой,
антикрепостнический характер пьесы объясняет смысл за-
писи в дневнике Николая Тургенева: "Да, я помню те вре-
мена, когда я не спал ночей, думая все о блаженной ми-
нуте, когда я пойду в университетский театр" (Архив
братьев Тургеневых. Вып. 3. С. 180-181).

участниками Общества, следствием чего, вероятно, и яви-
лась идея постановки "Солдатской школы" на сцене панси-
она.                                                   
   Все вышеизложенное позволяет говорить  о  неправиль-
ности характеристики В.  М.  Истрина,  считавшего,  что
Андрей Тургенев воспитан "в традициях  безусловной  по-
корности  власти" и что "для него не так важен был про-
тест против зла и тирании,  сколько правдивое и талант-
ливое его литературное изображение"'.                  
   Одновременно с  усилением  вольнолюбивых  настроений
Андрей Тургенев из сторонника Карамзина превращается  в
его  сурового  критика.  Произнесенная  им на заседании
Дружеского  литературного  общества  речь  замечательна
своим сходством с основными пунктами литературной прог-
раммы декабристов. В речи "О русской литературе" Андрей
Тургенев  выступил  с  резким  осуждением карамзинского
направления:  "Он [Карамзин] более вреден, нежели поле-
зен  нашей литературе..." В чем же заключается вред Ка-
рамзина?  По мнению Тургенева, прежде всего в отказе от
гражданственной тематики и, во-вторых, в отсутствии на-
циональной самобытности творчества:  "...пусть бы русс-
кие  продолжали писать хуже и не так интересно,  только
бы занимались они важнейшими предметами, писали бы ори-
гинальнее, важнее..."2.                                
   Требуя оригинального,  не  заимствованного  ниоткуда
содержания литературы,  выражения в литературе народной
жизни,  Андрей  Тургенев смело отвергает существовавшую
литературную  традицию,  противопоставляя  ей  народное
творчество: "Что можешь ты узнать о русском народе, чи-
тая Ломоносова,  Сумарокова,  Державина, Хераскова, Ка-
рамзина;  в  одном только Державине найдешь очень малые
оттенки русского;  в прекрасной повести Карамзина "Илья
Муромец" также увидишь русское название, русские стопы3
и больше ничего  Теперь только в одних  сказках  и
песнях находим мы остатки русской литературы,  в сих-то
драгоценных остатках, а особливо в песнях, находим мы и
чувствуем  еще характер нашего народа.  Они так сильны,
так выразительны в веселом ли то или в печальном  роде,
что  над всяким непременно должны произвести свое дейс-
твие.  В большей части из них,  особливо  в  печальных,
встречается  такая  пленяющая  унылость,  такие красоты
чувства,  которых тщетно стали бы искать мы в  новейших
подражательных  произведениях нашей литературы".  Особо
примечательна мысль Тургенева о связи литературы и жиз-
ни. Он считает, что характер современной литературы из-
менился бы только с изменением дей-

   ствительности: "Для сего нужно,  чтобы мы и в обыча-
ях,  и в образе жизни, и в характере обратились к русс-
кой оригинальности".                                   
   Итак, Тургенев требует,  чтобы содержание литературы
было "великое,  важное и притом истинно русское". Обос-
новывая необходимость высокой торжественной поэзии,  он
противопоставляет Карамзину Ломоносова и даже  Хераско-
ва. Реформатором русской литературы "должен быть теперь
второй Ломоносов,  а не  Карамзин.  Напитанный  русской
оригинальностью,  одаренный творческим даром, должен он
дать другой оборот нашей литературе;                   
   иначе дерево увянет,  покрывшись приятными  цветами,
но не показав ни широких листьев,  ни сочных, питатель-
ных плодов".                                          
   В критике Карамзина и в противопоставлении ему Ломо-
носова  позиции Андрея Тургенева и Мерзлякова,  видимо,
совпадали,  но дальше  начинались  различия.  Неприязнь
Мерзлякова к Карамзину и его симпатии к литературе XVI-
II в.  были определены общим демократическим характером
его  мировоззрения.  Дворянскому,  карамзинскому идеалу
"внутренней свободы" Мерзляков противопоставлял  требо-
вание  общественно-полезной  деятельности.  Здесь между
ним - в будущем профессором-разночинцем, представителем
университетской науки - и Андреем Тургеневым,  в созна-
нии которого, видимо, зрели элементы дворянской револю-
ционности,  можно отметить существенное различие. Отри-
цательно относясь к современной ему дворянской  литера-
туре. Мерзляков считал Ломоносова непререкаемым автори-
тетом.  Литературная программа  Андрея  Тургенева  была
иной: она включала требование поэзии не только торжест-
венной, но и свободолюбивой. С этих позиций он критико-
вал и Ломоносова. В речи "О поэзии и о ее злоупотребле-
нии" он утверждал: "Смею сказать, что Ломоносов, творец
российской поэзии, истощая все дарования на похвалы мо-
нархам, много потерял для славы своей. Бессмертная муза
его должна бы избирать и предметы столь же бессмертные,
как она сама.  Все почти оды его писаны на  восшествие,
на день рождения и тому подобное"2.                  
   Таковы были  литературные  взгляды Андрея Тургенева.
Анализ их объясняет появление  столь  яркого  гражданс-
твенного, патриотического произведения, как стихотворе-
ние "К отечеству", - произведения, сыгравшего известную
роль в подготовке гражданской поэзии декабризма3.
      
                                           1956

1 РНБ. Ф. 286. On. 2. Ед. хр. 326. Черновая рукопись
на нескольких листах в следующей последовательности: л.
9, 10, 11, 8. Заглавие условное.
Обнаруженная в архиве Жуковского черновая рукопись
речи Андрея Тургенева не вошла в рукописный сборник ре-
чей, произнесенных на очередных заседаниях Дружеского
литературного общества. Между тем сборник, как явствует
из неопубликованной переписки Андрея Кайсарова и Андрея
Тургенева, включает в себя полностью все речи, произне-
сенные на регулярно проходивших дружеских встречах.
Речь, видимо, была подготовлена с другой целью. Устано-
вить эту цель позволяют следующие данные. Параграф LIII
"Законов" Дружеского литературного общества требовал,
чтобы сверх обычных встреч "всякие три месяца" происхо-
дили "экстраординарные собрания, или торжества. Каждый
из сих праздников может носить на себе особенное имя.
Иной посвящается отечеству, другой - какой-нибудь из
добродетелей, третий, например, - поэзии...". Как было
установлено В. М. Истриным, первое торжественное засе-
дание происходило 7 апреля 1801 г. и было посвящено
отечеству. Обстановка этого "экстраординарного собра-
ния" восстанавливается из более позднего письма Андрея
Тургенева. Говоря о дружеском вечере в Петербурге, Тур-
генев пишет находящимся в Москве друзьям по Обществу:
"Мы разгорячились, как тогда, когда праздновали тор-
жество наше в честь отечеству. Вспомните этот холодный
еще, сумрачный апрельский день и нас в развалившемся
доме, окруженном садом и прудами. Вспомните гимн Кайса-
рова, стихи Мерзлякова, вспомните себя и, если хотите,
и речь мою (курсив мой. - Ю. Л.), шампанское, которое
вдвое нас оживило, торжественный, веселый ужин, соеди-
нение радостных сердец" (Ifcmpwi В. М. Дружеское лите-
ратурное общество 1801 г.// Журнал Министерства народ-
ного просвещения. 1910. ь 8. С. 277). Андрей Тургенев
рассматривал это заседание как центральное событие в
жизни Общества и предлагал друзьям ежегодно отмечать 7
апреля как день памяти Дружеского литературного общест-
ва. Истрин считал, что "гимн Кайсарова и речь Тургенева
до нас не дошли" (Там же. С. 279). Обнаружение текста
последней не только восполняет существенный пробел в
документальном фонде исследователя Дружеского литера-
турного общества, но и позволяет по-новому оценить тор-
жество 7 апреля 1801 г. Истрин связывает заседание с
получением университетом "милостивых рескриптов" импе-
ратора. Не смущаясь хронологической неувязкой (рескрип-
ты были получены позже, чем состоялось дружеское тор-
жество), автор пишет: "По-видимому, члены Дружеского
литературного общества, узнав заранее о рескрипте, уст-
роили свое торжественное собрание... Такое событие, как
ожидаемое получение рескрипта университету, где дирек-
тором был отец-Тургенев, и воспламенило наших сочленов"
(Там же. С. 278-279).
Текст речи Андрея Тургенева позволяет восстановить
совсем иную картину. Торжество не имело официального
характера. Вольнолюбивая, направленная против тиранов
речь Андрея Тургенева, видимо, отражала общий дух засе-
дания 7 апреля 1801 г., дух свободолюбия и патриотизма.
В этом смысле особенно знаменательны выпады против ца-
рей и льстецов, содержащиеся в речи Андрея Тургенева.

свои недра, потому что в нем научились мы любить людей,
потому что в нем живут,  к нему принадлежат те, которым
обязаны мы сохранением,  украшением бытия нашего, - од-
ним словом, потому что оно наше отечество.             
   Нужно ли  спрашивать:  добродетель  ли любовь к оте-
честву?  Посмотрите на ее  действия!  Если  добродетель
состоит в великих пожертвованиях, если главное свойство
ее есть забвение,  пренебрежение самой себя для счастия
братии своих,  то что же больше патриотизма имеет право
на сие титло?  Не им ли одушевляемы были величайшие ге-
рои древности, которых память, и поныне для нас священ-
ная,  подобно чистому пламени,  воспаляет нас к великим
делам,  заставляет презирать смерть, дабы или здесь со-
делать отечество свое благополучным, или в небесах най-
ти другое отечество.                                   
   Есть люди,  которые, любя всем сердцем страну своего
рождения, обманывают самих себя и, следуя софизмам ост-
рого разума,  утверждают, что для истинно просвещенного
человека нет отечества, что он не есть патриот, а граж-
данин вселенной...                                     
   О вы,  которые, вопреки своему мнению, любите, может
быть,  свое отечество и всею душею ему преданы,  уверь-
тесь,  что нельзя быть гражданином вселенной, не будучи
патриотом,  что одно только наше отечество может привя-
зать  нас  ко всей вселенной так,  как маленький уголок
земли,  в котором родились мы,  связывает нас  с  нашим
отечеством.  Тщетно,  оторвавшись  от своей родины,  от
своего отечества,  стали бы вы искать его во вселенной,
вы  бы  пробежали  глазами  целый мир и возвратились бы
беднее в сердце своем,  нежели были  прежде.  Разве  не
чувствуете вы,  что с самого детства вашего до глубокой
старости отечество ваше имеет для вас какой-то  тайный,
но  внятный голос,  которого не могут заглушить ревущие
моря, который следует за вами чрез степи непроходимые и
часто,  несясь с какой-нибудь печальной,  снежной горы,
из бедной хижины, окруженной мрачными соснами, постига-
ет вас на бархатных коврах, на ложах розовых, под тению
благовонных мирт;  ничто не может заглушить его, потому
что  источник  его в вашем сердце.  Чей же голос будете
заглушать вы, заглушая голос любви к отечеству? Не глас
ли природы,  не тот ли священный, неизменяемый глас, из
которого проистекли все законы общественные?           
   Положим, что я бы согласился с вами.  Что  же  тогда
для  меня  все  те великие мужи,  богоподобные по своей
добродетели, которых жизнь должна бы и для меня служить
некогда образцом,  которых дела красноречивее всех уче-
ний философии наставляли мою душу,  имели на нее  самое
доброе,  самое спасительное влияние? Герои сокрылись; я
вижу младенцев, которые, гонясь за мечтою, не видят под
собою бездны, покрытой для них цветами.                
   Любовь к отечеству - мечта; подите ж, уверяйте этому
Кодра, когда он идет принести жизнь свою на жертву оте-
чества;  уверяйте его,  что он лишается жизни для одной
химеры,  что для истинного философа все  народы  земные
равны, что если отечество его падет, то он спокойно мо-
жет перейти к победителям и вместе с ними на развалинах
Афин наслаждаться жизнию...                            
   Взгляните с  сострадательною улыбкою на сего божест-
венного Регула,  на сих спартанцев,  которые навеки от-
реклись от жизни.  Истребите в них эту блаженную мысль;
что все те,  которые связаны с  ними  святейшими  узами
родства,  дружбы, которых одна земля с ними питала, бу-
дут проливать слезы пламенной благодарности над их  мо-
гилою;  потушите в них это пламя, которое их ослепляет,
раскройте глаза им. Пусть философия вознесется над раз-
валинами патриотизма. Мы увидим в них просвещенных, яс-
новидящих философов;                                   
   но где же будет герой,  полубог?  где будет доброде-
тель? Ах, может ли она существовать в одном разуме; мо-
жет ли один холодный разум побудить нас к  тем  великим
пожертвованиям,  которые  добродетель делают добродете-
лию?                                                   
   Какую священную,  неизъяснимую силу имеет  над  нами
место  нашего  рождения!  Если бы мы были несправедливо
отвергнуты нашим отечеством,  если бы мы в изгнании,  в
удалении от него влачили жизнь свою, если бы оно посту-
пило с нами не так,  как с сынами нежными, но как с мя-
тежными рабами,  и тогда одно слово его было бы для нас
наградою за все претерпенное,  одно слово проникнуло бы
сердца наши,  мы бы забыли всю несправедливость его и с
новым жаром, с новым усердием устремились бы на его по-
мощь.  Но мы,  любезные друзья! мы наслаждаемся благими
дарами его;  мы получаем от него все,  что оно дать нам
может,  и,  оставя все прочее, благодарность одна велит
уже нам быть верными его сынами.                       
   Патриотизм некогда и самих злодеев  посвящал  в  ге-
ройство.                                               
   О ты,  пред которым в сии минуть! благоговеют сердца
наши в восторге радости!  Цари хотят,  чтоб  пред  ними
пресмыкались во прахе рабы;  пусть же ползают пред ними
льстецы с мертвою душою;  здесь пред тобою  стоят  сыны
твои!  Благослови все предприятия их! Внимай нашим свя-
щенным клятвам! Мы будем жить для твоего блага; ты, мо-
жет быть, забудешь, оставишь детей, но дети твои никог-
да, нигде тебя не забудут.                             
   Любезные друзья,  не допустим, чтобы это радост-
ное торжество было одною детскою забавою;  да обратится
оно для нас в нечто важнейшее,  да освятит оно навсегда
сердца  наши любовию к отечеству.  В согласии наших душ
поклянемся пред ним быть его сынами, с опасностию всего
жертвовать его благоденствию;  может быть,  некогда сей
священный энтузиазм погаснет в бурях мира,  сердца наши
охладеют,  но  горе  нам,  если мы когда-нибудь забудем
этот день,  в который мы свободно произнесли обеты наши
пред алтарем отечества.

А. Ф. Мерзляков как поэт

Литературная деятельность А. Ф. Мерзлякова относится
к первой четверти XIX в. (наиболее активная - к первому
его десятилетию). Оценка Мерзлякова как поэта невозмож-
на без определения места, которое он занимал в общест-
венно-литературной борьбе своей эпохи.
Главным содержанием общественной и идеологической
жизни в России в первую четверть XIX в. было формирова-
ние и развитие декабризма. Этим объясняется, что внима-
ние советских исследователей литературы этого периода
сосредоточилось по преимуществу на изучении художест-
венной теории и творческой практики писателей, принад-
лежавших к лагерю дворянских революционеров. Магист-
ральная линия общественного развития проходила именно
здесь. Будучи сам по себе, бесспорно, правильным, по-
добный подход приводит, однако, к тому, что роль недво-
рянского лагеря этих лет до сих пор недостаточно оцене-
на и слабо изучена с фактической стороны. Для того что-
бы определить историческое место даже таких крупных ли-
тературных фигур, как, например, И. А. Крылов, их пыта-
ются - порой с натяжками - "приблизить" к декабристам.
Это невыгодно сказывается не только на полноте наших
представлений об эпохе, но и на изучении самой дворянс-
кой революционности.
Программа декабристов формировалась в сложном взаи-
модействии с идеологическими системами, не укладывавши-
мися в рамки дворянского мировоззрения. В. И. Ленин
указывал, что "в 1825 г. Россия впервые видела револю-
ционное движение против царизма, и это движение было
представлено исключительно дворянами".
Вместе с тем идеология дворянской революционности не
складывалась как классово-дворянская идеология, то есть
как теоретическая защита классово-корыстных интересов
дворянства. Напротив: она ставила вопрос о положении
народа, о ликвидации крепостничества. Развитие дворянс-
кой революционности в России сопровождалось глубоким
внутренним перерождением

дворянской идеологии по мере внесения в нее демократи-
ческих элементов. Именно это обусловило возможность
эволюции герценовского типа:
по мере усиления демократических черт в противоречи-
вом единстве и идеологических представлений дворянской
революционности - переход на определенном этапе на де-
мократические позиции и разрыв с дворянским мировоззре-
нием. Декабристы, писал В. И. Ленин, "были заражены
соприкосновением с демократическими идеями Европы во
время наполеоновских войн". Разумеется, вытекающий из
общего кризиса феодально-крепостнической системы про-
цесс "заражения" лучшей части дворянской интеллигенции
демократическими идеями был длительным, подготовленным
задолго до заграничных походов всей суммой демократи-
ческих идей России и Европы, от энциклопедистов до Ра-
дищева и публицистики эпохи французской революции.
События русской жизни начала XIX в. и прежде всего -
Отечественная война 1812 г., ставя перед передовой
частью дворянской молодежи проблему народа, его прав и
роли в истории, народности в литературе, - разбивали
"маленькую философию"2 дворянских идеологов карамзинс-
кого лагеря и создавали благоприятные условия для усво-
ения демократических идей.
Выяснить значение передовой недворянской мысли нача-
ла XIX в., роль демократической профессуры (Мерзляков,
А. П. Куницын, Н. Н. Сандунов, Л. Цветаев и другие) и
таких писателей, как И. А. Крылов, А. X. Востоков, Н.
И. Гнедич3, В. Т. Нарежный, для формирования идеологии
декабризма - очередная задача науки. Необходимость изу-
чения недворянского лагеря общественной мысли первой
четверти XIX в. диктуется также тем, что в мировоззре-
нии деятелей последующего, демократического периода не
все было преемственно связано с системой воззрений дво-
рянских революционеров. Наряду с герценовским путем -
от революционности, далекой от народа, к демократизму -
существовал и другой путь формирования передовой идео-
логии: от демократизма стихийного, зачастую весьма да-
лекого от политического протеста, - к общественному ра-
дикализму.
Все это заставляет считать задачу изучения недво-
рянского лагеря литературы первой четверти XIX в. впол-
не назревшей. Однако перед исследователем этого вопроса
встает целый ряд трудностей. Интересующий его лагерь не
занимал господствующего положения в литературно-общест-
венной жизни эпохи. Отчасти поэтому у него не было ни
отчетливо сформулированных принципов, ни признанных ли-
тературных руководителей. Последнее обстоятельство вы-
зывает настоятельную потребность углубленного изучения
всего лагеря, причем так называемые "второстепенные"
деятели, вроде, например,

В. С. Сопикова1, В. Г. Анастасовича2, 3. А. Буринс-
кого и других, ни в коем случае не должны быть упускае-
мы из виду.
При всем различии в позиции и значении такого рода
деятелей есть нечто, объединяющее их: никто из них не
может быть включен ни в одну из современных им дворянс-
ких литературно-общественных группировок. В этом отно-
шении, например, попытка осмыслить творчество Мерзляко-
ва в рамках карамзинизма3 так же вызывает возражения,
как и полемическое причисление его последователями Ка-
рамзина к лагерю шишковистов (см., например, "Видение
на берегах Леты" К. Н. Батюшкова). Вместе с тем твор-
ческое лицо каждого из перечисленных деятелей - от Ку-
ницына, приближавшегося к целостной системе воззрений в
духе боевой демократической философии XVIII в., до на-
ивно-царистских настроений, сочетавшихся со стихийной
ненавистью к дворянам, в творчестве незначительного по-
эта-крестьянина И. И. Варакина4 - настолько своеобраз-
но, что трудно найти единую формулу, характеризующую
весь этот обширный общественно-литературный лагерь.
К тому же если в условиях широкого размаха крестьян-
ских выступлении и общей предгрозовой атмосферы "вели-
кой весны девяностых годов"5 смогла возникнуть на греб-
не народного возмущения целостная революционная теория
А. Н. Радищева, идеологически обобщавшая освободитель-
ную борьбу крестьян, то в начале XIX в. сложилась иная
обстановка. Как указывает исследовательница этого воп-
роса, "в первые три пятилетия [XIX в.] количество вол-
нений падало"6. Но дело не только в сокращении (не
столь уж значительном) абсолютного числа крестьянских
восстаний, а в резкой консолидации в конце XVIII в. сил
того аппарата подавления, который находился в руках
дворянского государства. Положение крестьян не улучши-
лось, и сила ненависти их к помещикам не ослабла, одна-
ко вылиться в широкое выступление, в крестьянскую войну
их недовольству было значительно труднее, чем в послед-
ней трети XVIII в. Вспышки крестьянских восстаний стал-
кивались со старательно укрепляемой машиной феодаль-
но-крепостнического государства

и часто подавлялись,  прежде чем  успевали  вылиться  в
массовые  выступления.  Потребовалось  резкое изменение
соотношения общественных сил в стране для того, чтобы к
1860-м гг. начала складываться революционная ситуация. 
   Понижение относительной  мощи крестьянских выступле-
нии создавало обстановку, не похожую на предреволюцион-
ную   атмосферу,  определившую  деятельность  Радищева.
Бесспорно,  известную роль сыграл и спад революционного
движения  в  Европе,  а также и внутренняя противоречи-
вость развития демократической мысли после революции во
Франции. Новая ситуация отразилась и в умах современни-
ков - деятелей антидворянского  лагеря.  Борьба  против
крепостнически-сословного  строя сочетается у них с ил-
люзорными надеждами  на  противопоставляемого  дворянам
царя.                                                  
   В период, когда дворянская революционность еще оста-
валась единственно возможной формой политического  про-
теста и вместе с тем уже назревал переход к новому эта-
пу (что требовало осмысления исторической ограниченнос-
ти  декабристов),  отрицательное отношение к братству в
отдельных случаях даже  приводило  некоторых  деятелей,
например Н. И. Надеждина, к исторически объяснимому от-
рицанию революционной борьбы вообще.                   
   Противоречия сказывались и в эстетической программе.
Революционность  Радищева  позволила ему создать закон-
ченную, сознательно противопоставленную дворянскому ис-
кусству  эстетическую  систему.  Потеря революционности
приводила и к утрате целостного характера  художествен-
ной программы.  Критически относясь к корифеям дворянс-
кой литературы своей  эпохи,  деятели  демократического
лагеря  не могли противопоставить им положительной сис-
темы воззрений на искусство. Поэтому они вынуждены были
или обращаться к теоретически отрицаемым ими же принци-
пам дворянской эстетики,  или - чаще всего  -  облекать
стихийное стремление сблизить литературу с действитель-
ностью в форму защиты устаревших уже в эту  пору  худо-
жественных принципов (в этой связи знаменательна посто-
янная апелляция к творчеству Ломоносова). Создание реа-
листической художественной теории стало возможным толь-
ко на новом историческом этапе, в эпоху Белинского.    
   Алексей Федорович   Мерзляков   (1778-1830)   прожил
жизнь,  не богатую внешними событиями. Сын мелкого про-
винциального купца, он был отдан учиться в Пермское на-
родное училище. Здесь тринадцати лет от роду он написал
оду на мир со Швецией,  которая была прислана в  Петер-
бург  и  обратила на себя внимание.  Стихотворение было
опубликовано в журнале "Российский  магазин",  а  автор
переведен в Москву,  в университетскую гимназию.  Даль-
нейшие события в жизни Мерзлякова  почти  исчерпываются
его послужным списком. Студент, бакалавр, кандидат, ма-
гистр, доктор, адъюнкт, экстраординарный профессор, ор-
динарный профессор и, наконец, с 1817 г. до самой смер-
ти в 1830 г., декан - все ступени университетской лест-
ницы  были  пройдены  Мерзляковым за более чем четверть
века преподавательской работы.                         
Жизнь Мерзлякова  протекала в окружении университетской
профессуры, имевшей в эту эпоху отчетливо демократичес-
кий характер. Вспомним, что в 1802 г. Карамзин в "Вест-
нике Европы" сообщал как о событии исключительного зна-
чения  о  том,  что в России на университетскую кафедру
поднялся первый профессор-дворянин.  Н. И. Греч вспоми-
нал,  как  родственники  его  досадовали на то,  что он
"избрал несовместное с дворянским звание  учителя".  В
1793 г. автор реакционной брошюрки "Мысли беспристраст-
ного гражданина о буйных французских переменах" особен-
но опасался воздействия демократических идей на "народ,
состоящий из попов, стряпчих, профессоров, бродяг..."1.
Показательно  аристократическое  презрение,  с  которым
мальчик Вяземский в детской эпиграмме третировал  Мерз-
лякова как "школьного учителя", равно как и проявившая-
ся при этом в поведении профессора  гордость  разночин-
ца3.                                                   
   Поэт-ученый, эрудит,  организатор публичных лекций и
литературных обществ,  независимый  перед  начальством,
угрюмый  и  неловкий  в чуждой ему обстановке светского
общества и вместе с тем острослов и весельчак в товари-
щеском кругу4,  - Мерзляков всем своим человеческим об-
ликом был чужд дворянской среде. Менее всего он напоми-
нал тот образ поэта,  который создавала карамзинистская
традиция.  Его нельзя было назвать ни "праздным  ленив-
цем", ни "баловнем счастья". Не только горькая трудовая
жизнь интеллигента-разночинца,  но и весь круг творчес-
ких  интересов  сближал  Мерзлякова  с  миром  художни-
ков-профессионалов, актеров, скульпторов, граверов, му-
зыкантов.                                              
   Дворянская культура   чуждалась  профессионализации.
Когда граф Ф. П. Толстой решил посвятить свою жизнь жи-
вописи,  ему  пришлось столкнуться с резким осуждением:
"Все говорили, будто бы я унизил себя до такой степени,
что наношу бесчестие не только моей фамилии, но и всему
дворянскому сословию"5.  Если литература  карамзинистов
замыкалась  в рамки "изящной словесности",  то в предс-
тавлении Мерзлякова труд  писателя,  с  одной  стороны,
сливался с разысканиями ученого-комментатора,  перевод-
чика,  мыслью теоретика,  с другой - вторгался в  сферу
музыки,   актерского  мастерства,  изобразительных  ис-
кусств.                                                
   Исследовательская традиция узаконила образ Мерзляко-
ва  как  благонамеренного чиновника на кафедре,  автора
хвалебных од.  Изучение материалов рисует, однако, сов-
сем иной политический облик ученого и поэта.  В идейном
развитии Мерзлякова решающую роль сыграло сближение его
в  конце  1790-х  гг.  с Андреем Ивановичем Тургеневым,
старшим сыном известного масона и директора Московского
университета  Ивана Петровича Тургенева.  Вскоре возник
дружеский кружок,  объединивший с Мерзляковым и Андреем
Турге-

невым В. А. Жуковского, А. С. Кайсарова и А. Ф. Воейко-
ва, а также подрастающего Александра Ивановича Тургене-
ва. Как видно из дневника Андрея Тургенева, в 1799-1800
гг. он встречается с Мерзляковым почти ежедневно. Они
вместе посещают театр, спорят на литературные темы, за-
читываются Шиллером, Гете, даже пишут совместно стихи и
переводят "Вертера".
В возникшем в январе 1801 г. Дружеском литературном
обществе Мерзляков и Андрей Тургенев играют руководящую
роль. Мерзляков составляет устав общества и в двух ре-
чах (12 и 19 января 1801 г.) определяет его задачи.
Главная из них - это подготовка к активному, самоотвер-
женному служению родине. Речь 12 января кончалась сло-
вами: "Напомню вам только одно имя, одно любезнейшее
имя, которое составляет девиз нашего дружества, всех
наших трудов, всех наших желаний. Скажите, не написано
ли на сердцах ваших: "Жертва отечеству". Итак, мы даем
друг другу руки во взаимной доверенности и под благос-
ловляющею дланию отечества поем наставшему веку:

Да на наши жертвы дышит
Благодать, успех святый,
Да рука твоя напишет
Наш обет на дске бытий!"

Дневник Андрея Тургенева не оставляет сомнений в по-
литических настроениях друзей в эти годы. В запуганной
павловским террором Москве друзья осуждали деспотизм,
мечтали о гражданственных подвигах и часто непосредс-
твенно касались положения России. Ноябрьским утром 1799
г. Андрей Тургенев встретил на улице плачущую крестьян-
ку. "Ее спросили, и она с воем же сказала, что у ней
отдают в солдаты мужа и что остается трое детей". Запи-
сав эту сцену, Тургенев сразу же обобщил: "Царь народа
русского! Сколько горьких слез, сколько крови на душе
твоей". Интересно, что первоначальный текст был абс-
трактнее: "Цари, цари, сколько горьких слез на душе ва-
шей!"2
В октябре 1800 г. Андрей Тургенев записал в своем
дневнике: "Россия, Россия, дражайшее мое отечество,
слезами кровавыми оплакиваю тебя: тридцать миллионов по
тебе рыдают! Но пусть они рыдают и терзаются! От этого
услаждаются два человека, их утучняет кровавый пот их;
их утучняют горькие слезы их; они услаждаются; на что
им заботиться! Но если этот бесчисленный угнетенный на-
род, над которым вы так дерзко, так бесстыдно, так бес-
человечно ругаетесь, если он будет действовать так, как
он мыслит и чувствует, вы - ты и бесчеловечная, сла-
дострастная жена твоя - вы будете первыми жертвами! Вы
бы могли облегчить его участь, и это бы

ничего вам не стоило!" Хотя и написанное было достаточ-
но смело, но далее ход мысли А. Тургенева принял такой
оборот, что автор не решился доверить ее бумаге и целую
строку заменил точками. Затем идет не менее красноречи-
вый текст: "Тебя наградят благословения миллионов, тебя
наградит твоя совесть, которая тогда пробудится для то-
го, чтобы хвалить. Отважься! Достигай этой награды!"
Достаточно сравнить этот текст с речами А. Ф. Воейкова
в Дружеском литературном обществе2, чтобы понять, о чем
идет речь: зачитывающийся "Заговором Фиеско" и "Эгмон-
том" Тургенев мечтает о подвиге тираноборца, который
"отважится" спасти родину от деспота.
По мнению Андрея Тургенева, законы выше воли само-
держца. Весной 1800 г. он записал в дневнике: "Вышел
"Царь", поэма Михаила Матвеевича Хераскова. И се-
дой старик не постыдился посрамить седины подлейшими
ласкательствами и, притом, безо всякой нужды. Какое
предисловие! Какой надобно иметь дух, чтобы так нагло,
подло, бесстыдно писать от лица истины, какая мораль:

Законов выше княжеские троны!

И ему семьдесят лет, и его никто ни в чем не подоз-
ревает, и он же после будет говорить, что проповедовал
истину, исправлял людей, был гоним за правду! Они и не
чувствуют, как унижают и посрамляют поэзию!"3
Молодой Мерзляков разделял политические настроения
своих друзей. Об этом достаточно красноречиво говорит
написанная им в связи с событиями 11 марта 1801 г. "Ода
на разрушение Вавилона". М. П. Полуденский, редактируя
в 1867 г. сочинения Мерзлякова, в соответствии с общим
реакционно-казенным духом издания включил это стихотво-
рение в раздел "духовных". Между тем политический смысл
оды очевиден. М. А. Дмитриев в своих мемуарах, отметив,
что ода возбудила всеобщее внимание, продолжает:
"Многие обвиняли Мерзлякова за эту оду, находя в ней
некоторые применения к смерти императора Павла. Дейс-
твительно, Мерзляков написал это стихотворение вскоре
по его кончине"4.
"Ода на разрушение Вавилона" по своему политическому
подтексту примыкает к "Оде достойным" Востокова и "Оде
Калистрата" И. М. Борна. Как и в этих произведениях, в
ней содержится намек на убийство Павла I:

Тиран погиб тиранства жертвой,
Замолк торжеств и славы клич,
Ярем позорный прекратился,

Железный скиптр переломился,
    И сокрушен народов бич!
                            
   Стихи эти совпадают по общей направленности  с  выс-
туплениями  ряда других членов Дружеского литературного
общества.  Воейков, также явно намекая на современность
(речь  была произнесена незадолго до убийства Павла I),
предлагал слушателям бросить "патриотический взгляд  на
Россию" во время Бирона. "Мы увидим ее обремененную це-
пями, рабствующую, не смеющую произнести ни одного сло-
ва, ни одного вопля против своих мучителей; она принуж-
дена соплетать им лживые хвалы  тогда,  когда  всеобщее
проклятие возгреметь готово"2.  Стихотворение Мерзляко-
ва,  вероятно, было произнесено на заседании Дружеского
литературного общества 11 мая 1801 г.  На этом собрании
общества, которое, может быть, не случайно состоялось в
день  двухмесячной годовщины событий 11 марта,  Воейков
произнес речь "О  предприимчивости",  говоря,  что  она
"свергает  с  престола  тиранов,  освобождает народы от
рабства"3.                                             
   Ода Мерзлякова звучит в тон дневниковым записям Анд-
рея  Тургенева  и  речам Воейкова.  Павел - "мучитель",
"чудовище земли",  он "варварской десницей - /  Соделал
целый  мир темницей".  Стилистически примыкая к ломоно-
совско-державинской традиции в лирике,  политической по
содержанию  и  условно  библейской  по системе образов,
"Ода на разрушение  Вавилона"  своим  антимонархическим
пафосом  напоминает  стихотворения  поэтов Вольного об-
щества любителей словесности, наук и художеств. Тиран -
"ужас наших дней"; труп его лежит,
                     
   Лишенный чести погребенья;
   А там - свистит дух бурный мщенья 
Против сынов твоих сынов.
                                                 
   Рази, губи,  карай злой род,  
Прокляты  ветви  корня злого;
   В них скрыта язва, гибель нова,
   В них новый плен для нас растет! (с. 218-219) 
      
   Критическое отношение к политическим порядкам в Рос-
сии Мерзляков сохранил и в начале нового  царствования.
Весной 1801 г. он произнес в Дружеском литературном об-
ществе речь "О трудностях учения", посвященную препятс-
твиям  на  пути  молодого  поэта  и ученого-разночинца.
"Бедность,  зависть,  образ правления - все вооружается
против него, - нельзя вместе думать о науках и о насущ-
ном хлебе;  молодой человек берется за  книгу  и  видит
подле  себя  голодную мать и умирающих братьев на руках
ее..." Особенно примечательны следующие строки:  "Я  не
хочу говорить о правлении;                             
   еще лежат  на  российском  Пегасе тяжелые камни и не
позволяют ему возвы-

ситься". Зато в республиканской Греции "правление гре-
ков  способствовало тому, что поэзия греческая но-
сит на себе особливый Божественный отпечаток"2.        
   В сентябре 1802 г. Мерзляков писал Александру Турге-
неву и Андрею Кайсарову о своей вражде  к  "превосходи-
тельным собакам,  которые всегда бывают злее обыкновен-
ных". И тут же в характерном тоне продолжал:           
   "Говорят, что у нас при дворе великие  перемены:  но
мне жаль бумаги на описание перемен придворных"3.      
   В беседах с Андреем Тургеневым,  в спорах на заседа-
ниях Дружеского литературного общества вырабатывалась и
художественная программа Мерзлякова.  Ранние произведе-
ния поэта создавались под сильным влиянием сначала  ло-
моносовской одической традиции,  а затем - поэтического
новаторства Державина.  Так, например, "Ода на разруше-
ние Вавилона" обнаруживает не только тематическое, но и
стилистическое влияние державинскон оды "Властителям  и
судиям".  Характерны в этом отношении "зрительные" эпи-
теты: 
                                                 
   Твой дом есть ночь, твой одр - гниенье,
   Покров - кипящий рой червей! (с. 217)
               
   Создание политической  лирики  на  основе   конкрет-
но-чувственной  системы образов - типичная черта держа-
винской поэзии.                                        
   Распространившееся в 1790-е  гг.  влияние  Карамзина
прошло  мимо Мерзлякова в первый период его творчества,
зато мимо него не прошла борьба  с  карамзинизмом.  Как
видно  из  дневника  Андрея  Тургенева,  20 октября они
вдвоем спорят с Жуковским, доказывая, что Карамзин "был
более вреден, нежели полезен литературе нашей"4. В кон-
це марта 1801 г.  Андрей Тургенев развил эту же мысль в
речи "О русской литературе", произнесенной на заседании
Дружеского литературного общества. Сопоставление речи и
дневниковой записи демонстрирует полное совпадение всех
основных положений,  и, следовательно, речь может расс-
матриваться  как  выражение мнения обоих "корифеев" об-
щества,  как называл старшего  Тургенева  и  Мерзлякова
Александр  Иванович  Тургенев.  Речь  проникнута резким
осуждением современного состояния русской литературы, и
в первую очередь карамзинизма.

Литературное направление   Карамзина  осуждается  здесь
прежде всего за отказ от гражданственной  тематики,  за
отвлечение внимания писателя от "высокого" содержания к
литературной  обработке  и  изяществу  слога.  Карамзин
"слишком склонил нас к мягкости и разнеженности. Ему бы
надлежало явиться веком позже, тогда, когда бы мы имели
уже  более сочинений в важнейших родах;  тогда пусть бы
он в отечественные дубы и  лавры  вплетал  цветы  свои.
 Он вреден потому еще более, что пишет в своем ро-
де прекрасно; пусть бы русские продолжали писать хуже и
не  так интересно,  только бы занимались они важнейшими
предметами,  писали бы оригинальнее, важнее, не столько
применялись к мелочным родам, пусть бы мешали они с ве-
ликим уродливое,  гигантское,  чрезвычайное;  можно ду-
мать,  что это очистилось бы мало-помалу. Смотря на об-
щий ход просвещения и особенно литературы в целом,  на-
добно  признаться,  что Херасков больше для нас сделал,
нежели Карамзин".                                     
   Последнюю фразу нельзя истолковывать как идеализацию
творчества Хераскова - отношение к нему Андрея Тургене-
ва,  как мы видели, было отрицательным. Резко критичес-
кая статья Мерзлякова о "Россиаде", напечатанная в 1815
г. в "Амфионе", по свидетельству самого автора, отража-
ла мнения, родившиеся "в незабвенном любознатель-
ном обществе словесности"2,  то есть Дружеском  литера-
турном обществе. Речь шла о предпочтении "важной", эпи-
ческой поэзии "легкой", салонной.                      
   В речи Андрея Тургенева  Карамзину  противопоставлен
Ломоносов: "Мы  имели Петра Великого, но такой че-
ловек для русской литературы должен быть теперь  второй
Ломоносов,  а  не Карамзин"3.  Однако и в данном случае
имелась в виду государственная,  гражданская  тематика,
патриотический пафос поэзии Ломоносова, а не его систе-
ма политических идей.  Прославлению царей в поэзии Тур-
генев противопоставлял воспевание политической свободы.
В речи "О поэзии и о злоупотреблении оной"  он  спраши-
вал:  "Отчего поэты, законодатели смертных, изъяснители
таинств божества, теперь не что иное, как подлые любим-
цы пышности,  рабы суетности и тщеславия". Далее следо-
вала резкая оценка "предметов" поэзии Ломоносова: "Смею
сказать,  что великий Ломоносов, творец российской поэ-
зии,  истощая свои дарования на похвалы монархам, много
потерял для славы своей. Бессмертная муза его должна бы
избрать предметы столь же бессмертные,  как она сама; в
глазах

беспристрастного потомства, со дня на день менее прини-
мающего участие в героях его,  должны, наконец, и самые
песни его потерять цены своей.  Прославляй великие дела
Петра,  прославляй дела Елизаветы,  Анны, Екатерины, но
не возобновляй ежегодно торжественных песней на день их
рождения, тезоименитства, вступления на престол и проч.
Бог, природа, добродетели, пороки, одним словом мораль-
ная натура человека со всеми бесконечными ее  оттенками
- вот предметы, достойные истинного поэта!" Как следу-
ет понимать последнюю фразу, видно из того, что Ломоно-
сову противопоставляется Тиртей - "песнопевец", который
"вливает в  целые  тысячи  воинов  дух  неустрашимости,
стремление победить или умереть за отечество".  В такой
поэзии он видел ее "бессмертное происхождение",  в пес-
нях поэта - "вдохновение небес"2.                      
   Как увидим, именно к Тиртею обратился и Мерзляков.  
   Идеалом поэта - создателя поэзии "высокой",  вдохно-
венной,  "важной" и свободолюбивой одновременно  -  для
Мерзлякова,  Андрея  Тургенева,  Андрея Кайсарова в эти
годы был Шиллер.  Увлечение бунтарской поэзией молодого
Шиллера,  его  драмами  "Разбойники",  "Коварство и лю-
бовь",  "Заговор Фиеско",  "Дон Карлос" приобретало ха-
рактер пламенного поклонения. Шиллер противопоставляет-
ся Карамзину.  "Что ни говори истощенный Карамзин,  -
записывал Андрей Тургенев в дневнике осенью 1799 г.,  -
но, как ни зрела душа его, он не Шиллер!"3             
   Открывая 19 января 1801  г.  Дружеское  литературное
общество, Мерзляков начал речь с чтения по-немецки гим-
на Шиллера "К радости". В дневнике Андрея Тургенева чи-
таем:  "Из  всех писателей я обязан Шиллеру величайшими
наслаждениями ума и сердца.  Не помню,  чтобы я что-ни-
будь читал с таким восторгом,  как "Cabale und Lie-
be" в первый раз и ничья философия так меня не услажда-
ет...  А  "Песнь к радости" как на меня подействовала в
первый раз, этого я никогда не забуду"4.               
   В сообществе с Андреем Тургеневым Мерзляков  перево-
дит "Вертера" Гёте,  "Коварство и любовь" Шиллера (пер-
вый перевод  сохранился,  второй  утрачен)5.  Возникает
проект  совместного  (Мерзляков,  Андрей Тургенев и Жу-
ковский) перевода "Дон Карлоса"6,  причем на Мерзлякова
возлагается перевод "той сцены,  где Поза говорит с Ко-
ролем"7.  Когда Андрей Тургенев перевел гимн Шиллера "К
радости" (сохранились лишь черновики),  Мерзляков пишет
подробный разбор перевода8. Вероятно, в 1801 г. Мерзля-
ковым

было написано  обширное  стихотворение в форме послания
Вертера Шарлотте.  Особенное сочувствие  вызывает  бун-
тарство Карла Моора.  В дневнике Андрея Тургенева нахо-
дим характерную запись:  "Нет,  ни в какой  французской
трагедии не найду я того,  что нахожу в "Разбойниках"".
Тургенев,  говоря о Карле Мооре, восклицает: "Брат мой!
Я  чувствовал в нем совершенно себя!" С Мерзляковым он
спорил о "разбойничьем чувстве".  Андрей Кайсаров в за-
писке Андрею Тургеневу,  одной из тех, которыми обмени-
вались друзья,  живя в Москве, писал: "Ну, брат, прочел
я "Разбойников".  Что это за пиеса!  Случилось мне пос-
ледний акт читать за обедом, совсем пропал на ту пору у
меня аппетит к еде,  кусок в горло не шел и волосы ста-
новились дыбом.  Хват был покойник  Карл  Максимилиано-
вич!"2                                                 
   Шиллер воспринимался в кругу Дружеского литературно-
го общества как певец попранной свободы и прав  личнос-
ти.  Услыхав  от Андрея Кайсарова об издевательстве ко-
мандира над унтер-офицером,  вынужденным молча смотреть
на бесчестие собственной жены,  Андрей Тургенев видит в
этом частный случай издевательства над человеком (в ун-
тер-офицере  его  привлекает противоречие между рабским
положением и сердечной добротой) и записывает в дневни-
ке: "Если бы Шиллер, тот, которого я называю "моим Шил-
лером", описал это молчание во всех обстоятельствах!" И
далее: "Это огненное, нежное сердце, давимое, терзаемое
рукою деспотизма - лишенное  всех  прав  любезнейших  и
священнейших человечества - деспотизм ругается бессиль-
ной его ярости и отнимает у него,  отрывает все  то,  с
чем бог соединил его"3.                                
   Антифеодальные, демократические идеи XVIII в.  восп-
ринимались ведущей группой Дружеского литературного об-
щества  не  в их непосредственном,  наиболее последова-
тельном варианте, представленном во Франции предреволю-
ционной демократической философией,  в России - Радище-
вым, но в форме бунтарства и свободомыслия, характерно-
го для молодых Гете и Шиллера.                         
   Революционная теория Радищева была неразрывно связа-
на с общими принципами материализма. Не случайно разви-
тие  его  философской мысли началось с изучения Гельве-
ция:  идея оправданности человеческого  эгоизма,  права
индивидуума на максимальное счастье, которое, в услови-
ях общественно-справедливого  строя,  обеспечит  макси-
мальное счастье и народу - сумме таких индивидуумов,  -
лежит в основе этики Радищева.                         
   Материалистическая этика XVIII  в.  оказалась  чужда
деятелям Дружеского литературного общества. Зато им бы-
ло близко шиллеровское сочетание антифеодального демок-
ратического пафоса с осуждением материализма.  Специфи-
ческие условия России начала XIX в., как мы уже говори-
ли,  сильно затрудняли усвоение демократической системы
идей XVIII в., наследия французских материалистов и Ра-
дищева в их полном объеме.  Истолкование антифеодальных
лозунгов Шиллером больше привлекало участников  Дружес-
кого литературного общества.  В этом отношении знамена-
тельно, что имена