ДУХОВНЫЕ СТИХИ СЕГОДНЯ. ПРОБЛЕМА МЕТАТЕКСТОВ

Какое место в народном сознании занимают стихи сегодня и что происходит с их текстами? Конечно, эти вопросы адресованы не только лингвисту. Лингвистический взгляд будет рассматривать изменения, происходящие с языком духовного стиха, со структурой текста, разрушающегося под напором времени и обстоятельств, он будет фиксировать высказывания о стихах. Мы попытаемся рассмотреть взаимоотношения таких высказываний с самими текстами духовных стихов.

В связи со сложным существованием стиха в двух формах — устной и письменной, с разнообразными переплетениями традиций особый вес приобретают исполнители, соединяющие в себе одновременно грамотность, память — словесную и музыкальную — и голос, т.е. центры-личности, усилиями которых традиция стиха не затухает окончательно. Эти люди не только хорошо поют и знают много стихов, они глубоко осознают их смысл и место в культуре. Именно от таких людей можно получить наиболее интересные высказывания о текстах стихов. Например: "Стихи наать петь тихо да бережно — это не песни ухать. Видишь — поем величание Петру и Павлу: свечи теплюцця, не колеблюцця — так и стихи будем. Под окном пройдешь — не услышишь" (из высказываний уральской старообрядки поморского согласия). В двух местах, разделенных тысячами километров, мне довелось услышать два совершенно одинаковых высказывания о стихах: "Стих надо петь важно и умильно". Это высказывание очень точно и емко. Стих надо петь "важно", потому что содержание стиха посвящено самым глубоким и значительным вопросам человеческой жизни, его надо петь "умильно", ибо это исповедь души, проникнутой "сердечным сокрушением" (в рукописных сборниках часть стихов носит название "умилительных"). В сущности, здесь дано определение духовного стиха как лиро-эпического произведения.

Приведенное высказывание относится по нашей классификации к высказываниям-инструкциям (говорится о том, как надо петь). Очевидно, что такие высказывания легко переходят в высказывания квалификации (меняется только модальность: императив переходит в ассертив); в обоих случаях объектом высказывания становится сам текст, его статус и исполнение. Однако существуют тексты-инструкции, которые являются специальными обучающими текстами. К ним относятся в некоторых локальных старообрядческих культурах стихи покаянны. Так, в Верхокамье стихи покаянны учили, чтобы запомнить восемь гласов, на которые поют литургические тексты. Интересно, что в некоторых старообрядческих культурах церковнославянская азбука заучивалась на определенный напев-псалмодирование, представляя таким образом певческий текст-инструкцию (образец такого "представления" азбуки записан мной от старообрядки часовенного согласия на юге Сибири).

Официальная советская гуманитарная наука долгое время не желала видеть той огромной роли, которую играли и продолжают играть стихи в народной культуре, в религиозном, историческом и языковом самосознании народа. Статья Ю.А. Новикова [Новиков, 1972], которая показала на материалах московских, петрозаводских и горьковских экспедиций бытование духовных стихов и их эволюцию на русском Севере, немного приоткрыла завесу над этим "сомнительным" видом народной поэзии. Однако установка на то, что стихи кончают свое существование, что это своеобразный атавизм в народной культуре, сказавшаяся как в полевой работе во время сбора материала, так и при его анализе, не дала возможности показать истинной картины жизни духовного стиха. В громадных многотысячных коллекциях Горьковского и Московского университетов и Петрозаводского института языка и литературы — коллекциях, создаваемых десятками и сотнями людей за много лет, — оказалось 500 текстов духовных стихов — 70 сюжетов, из которых общерусских — 18, остальные известны только старообрядцам, за исключением стиха "Умоляла мать родная". Для сравнения скажу, что за две недели экспедиции в Карелию в 1980 г. мне удалось собрать около пятидесяти текстов духовных стихов, из них 15 общерусских сюжетов в хорошей сохранности или с подробным пересказом наряду с десятками песен, плачей и разнообразным этнолингвистическим материалом. Стихи не лежали на поверхности, они были глубоко запрятаны в сознании носителей как то, что не следует обнародовать (типичное высказывание: "Спою, а потом посадят, заберут").

Истинное богатство репертуара духовных стихов открывается в старообрядческой среде (отчасти это было и в Карелии): здесь счет сюжетам идет не на десятки, а на сотни, а текстам с вариантами — на тысячи. Именно старообрядческая среда сохранила старые общерусские сюжеты — о Егории Храбром, о Федоре Тироне, Борисе и Глебе, о двух Лазарях, об Иосифе Прекрасном, о Голубиной книге, "Сон богородицы" др.

Кроме этого, в старообрядчестве в разнообразных его направлениях и ответвлениях не перестают создаваться новые тексты — своеобразная реакция этой культуры на происходящие внутри и вне ее события. Так, в 1988 г. в Сибири я услышала "Стих о современной жизни", созданный в традиции поздних куплетных стихов с такими, например, строчками:

В нестарообрядческой среде, в Средней и Западной России, в Белоруссии и на Украине получили распространение многочисленные поздние стихи (псальмы), связанные главным образом с похоронным обрядом. Эти стихи насчитываются также сотнями во Владимирской, Тульской, Смоленской областях; в Полесье и Закарпатье есть возможность увидеть рукописные сборники, насчитывающие до 300 стихов, услышать, как поются одни и те же тексты на совершенно разные мотивы, убедиться в том, что стихи во время насильственного заглушения голоса церкви до какой-то степени заполняли образовавшуюся пустоту. Стихи активно переписываются, разучиваются и поются — иногда даже церковным хором — в тех местах, где есть храмы. В Восточном Полесье стихи составляют обязательную часть похоронного обряда автохтонного населения. Это же наблюдается и в некоторых локальных старообрядческих культурах. Так, в поморском согласии Верхокамья существуют стихи, функционально отмеченные в этом отношении: только два стиха из очень большого репертуара могут исполняться до и после отпевания.

Лавина духовных стихов, обрушивающаяся на собирателей, кажется огромной, потому что раньше на этот пласт не обращали внимания, и теперь многое внове. Но на самом деле он, этот пласт, уже изрядно подтаял и тает на глазах.

Изменения, происходящие с текстами устной традиции, в основном носят деструктивный характер. Бывают удачные контаминации Двух или более стихов, объединенных одной метрикой, встречаются полные и художественно богатые варианты стиха, однако общая тенденция очевидна — постепенное разрушение текстов. Здесь надо отметить, что поздние, куплетные стихи и эпические старые стихи ведут себя по-разному. Если поздние стихи, имея письменный вариант, с утратой последнего забываются целыми куплетами и, как правило, их не пересказывают, даже когда они сюжетные, то старые эпические стихи, стираясь в памяти, легко переходят в пересказ, т.е. в текст-интерпретацию. Наблюдения над исполнением стиха, как полного, так и разрушенного, позволяют выявить несколько типов метатекстов: а) сопровождающих текст, б) включенных в него и в) заменяющих оригинал.

Сопровождающий метатекст может не нарушать структуру текста. Здесь выделяются две разновидности:

1. Комментарий к целому тексту, появляющийся до или после исполнения стиха. Это может быть как текст-интерпретация (например, краткое толкование событий в тексте), так и текст-квалификация (например, указания на обычное время исполнения текста). (Примеры приводились выше; см. также Приложение.)

2. Комментарий по ходу сюжета, во время исполнения. Цельность текста-оригинала поддерживается ритмом исполнения: короткие комментарии обычно укладываются в паузу между музыкальными строфами — в этом проявляется мастерство исполнителя. Чаще всего исполнители отмечают начало прямой речи в тексте или смену субъектов речи в диалоге. Например, душа, попавшая в ад:

Назовем условно такой комментарий объективным, так как он не показывает оценочного отношения исполнителя к тексту. Таким же правилам ритмической (временной) цельности текста может быть

подчинен и субъективный комментарий, выражающий оценку содержания текста исполнителем:

Однако чаще всего субъективные комментарии по ходу исполнения появляются там, где исполнитель знает текст нетвердо и где он сам чувствует какие-то лакуны.

Например, при исполнении духовного стиха об Алексее человеке Божием девяностопятилетняя исполнительница перемежала текст стиха с его пересказом, а потому даже в тех местах, где она помнила первоначальный текст, она свободно сопровождала его комментариями, легко переходя от песенного текста к разговорной речи:

Текст-пересказ, представляющий собой замену первоначального текста, не является только текстом-интерпретацией. Обычно это многослойный текст, в котором присутствует собственно пересказ — результат понимания и усвоения первоначального текста — процедуры, совершающейся без участия рефлексии; субъективный комментарий, который может включать как оценку событий в тексте, так и оценку самого текста (текст-квалификацию). Вот отрывок из стиха об Иосифе Прекрасном с пересказом, где песенный текст переходит в прозаическое изложение, в которое вставлен метатекст-квалификация о длине письменного текста стиха (выделено скобками) и включен текст с оценкой персонажей самой исполнительницей (выделено курсивом):

(Там еще много, не один лист еще там). Вот они поехали, в город приехали, этому мужику продали; мужик-то хороший был, а баба-то залюбила его. Давай мантии на себя надевать, шибко красивый был Иосиф-то.

Отдельный вопрос связан с образом адресата-слушателя, создаваемым метатекстовыми вставками исполнителя. Здесь очевидно различие в образе адресатов своей и чужой среды, к которой, в частности, относится исследователь-собиратель, выступающий в функции слушателя. Это различие относится к уровню знаний о мире, который предполагается более высоким у "чужого" ("Вы, конечно, всё учили, везде были, все знаете"), а также — что еще более важно — к уровню сопереживания событий текста, веры в их реальность. Этот уровень предполагается у "чужого" более низким.

Отметим, что тексты — интерпретации духовного стиха структурно могут быть очень сходны с текстами — интерпретациями Житий,

образцы которых мы приводили (гл. 2), однако принципиально отличаются от последних в функциональном отношении.

Если интерпретации Житий создаются при чтении соответствующих текстов и приобретают смысл именно как толкование первых, и существуют одновременно и параллельно с ними, то тексты — интерпретации стихов (пересказы) возникают прежде всего как замена первоначальных текстов в результате их разрушения, а потому, являясь метатекстами по происхождению, не обладают метатекстовой функцией.

Духовные стихи, нагруженные христианской символикой, часто требуют расшифровки. Иногда текст одного стиха может служить толкованием другого, т.е. быть текстом-интерпретацией. Существует стих о черноризце, потерявшем златую книгу и уронившем ключи от церкви в черное /синее море. Об этой потере он сообщает Богу. Стих встречается во многих вариантах в рукописных старообрядческих сборниках, он неоднократно публиковался [см.: Варенцов, 1860, 183]. Но существует и другой стих, объясняющий содержание первого. На вопрос: "О чем, иноче, плачешь", совпадающий в двух текстах, инок отвечает не Богу, но ангелу, явившемуся во сне:

Проблема интерпретации текстов стихов тесно связана с описанием семантики народно-поэтического языка, к чему мы и переходим во второй части работы.

Предыдущая    В начало    Следующая