Публикуется впервые. Печатается по рукописи (ЦГАЛИ, ф. 2224, оп. 1. ед. хр. 61).

Первый вариант предисловия к книге Тынянова, изданной под названием «Проблема стихотворного языка». Авторская дата: «Разлив, июль 1923 г.». Судя по типографским пометам, предисловие предназначалось для печати, но в последний момент было заменено другим.

Еще в 1919 г. в Доме искусств Тынянов читал годовой курс «Язык и образ», связанный с проблематикой будущей книги (анкета от 27 июня 1924 г. — ИРЛИ, ф. 172, ед. хр. 129). В заявлении о перерегистрации изд-ва «Опояз» от декабря 1921 г. в числе готовящихся изданий названа книга Тынянова «Семантика поэтического языка» (ЛГАЛИ, ф. 2913, оп. 1, ед. хр. 8, л. 29 об.). В публикуемом предисловии автор указывает дату завершения работы — зима 1923 г. Тогда же он сделал в ГИИИ доклад (разделенный на два заседания: 25 февраля и 4 марта) «Проблема стиховой семантики» (ЗМ, стр. 221). В это же время части работы были читаны в Опоязе. В заседании Разряда словесных искусств ГИИИ 6 апреля 1923 г. о книге говорилось как о намеченной к печатанию в числе первых выпусков серии, названной «Вопросы поэтики» (ЛГАЛИ, ф. 3289, оп. 1, ед. хр. 67, л. 87), но 2 мая 1923 г. было решено прежде издать книги Б.В.Томашевского («Русское стихосложение») и Б.М.Эйхенбаума («Сквозь литературу»), выкупив их в издательстве Сахарова, где они уже были начаты печатанием (там же, л. 92). Летом 1923 г. книга была полностью готова: 5-м июля датировано опубликованное предисловие (ПСЯ, стр. 23).

В конце сентября — начало октября 1923 г. Тынянов писал В.Б.Шкловскому: «Я за это время довольно много наработал, но ни одна собака меня не хотела печатать. До сих пор лежит у меня моя „Семантика” — книжка 7—8 листов, для меня наиболее важная и центральная, покамест (теперь, кажется, уже нашлась одна собака, которая как будто соглашается печатать [...]). „Семантику” свою я должен тебе во что бы то ни стало прочесть или сообщить» (ЦГАЛИ, ф. 562, оп. 1, ед. хр. 722). 26 октября он писал тому же адресату, что книга эта, «посвященная Опоязу и тебе», уже готовится к изданию (там же). О причинах изменения заглавия Тынянов писал 14 января 1924 г. Л. Лунцу: «Если Вам интересно знать об Опоязе, то он работает, больше вглубь, чем вширь (ибо Вы не узнали бы теперь ученой литературы — все стали формалистами и кричат „и я” даже по-немецки: I-а ^а). Эйхенбаум у нас стал Августом Шлегелем, пишет много, интересно и изящно. Я печатаю не очень изящную книгу: „Проблема стихотворного языка” (название принадлежит издателю, который испугался „Стиховой семантики”). Выйдет в феврале, вероятно, — и я Вам вышлю» («Новый журнал», 1966, кн. 83, стр. 141—142).

______________________________

^а См. в стихотворении Г. Гейне «Ослы — избиратели»: «Мы все здесь ослы! И-а! И-а!» (пер. Тынянова).

ПСЯ занимает особое место в научном наследии Тынянова: это исследование имело целью раскрыть не механизм историко-литературного движения, а некоторые константные свойства поэтического языка. На фоне интенсивных стиховедческих штудий 10—20-х годов ПСЯ выделяется оригинальностью подхода к предмету. Оставив в стороне метрику и лишь в строго определенном аспекте касаясь фонетической и интонационно-синтаксической организации стихотворной речи, Тынянов сосредоточился на поэтической семантике (что и было отражено в авторском названия книги) и показал действие кардинальных факторов, формирующих смысл стиха. В указ. анкете от 27 июня 1924 г. он писал (имея в виду различение своих научных и критических работ от статей фельетонного типа, подписанных псевдонимом Ван-Везен): «Наиболее характерной работой для Тынянова считаю „Проблему стихотворного языка”. В этой книжке дано введение или, вернее, первая часть намеченных мною работ о семантике художественной речи». «Эта книга, — говорил о ПСЯ Б.В.Томашевский в своей речи на вечере памяти Тынянова 9 января 1944 г., — в противоположность книге „Архаисты и новаторы”, еще органически не воспринята русской наукой и во многих отношениях свежа до сегодняшнего дня. Задачи, поставленные Юрием Николаевичем, остаются очередными задачами сегодняшнего литературоведения. [...] Это книга, которую надо изучать, которую надо усвоить, которую надо продолжить» (цит. по стенограмме, хранящейся у П.Г.Антокольского).

Идея глубокого воздействия словесной конструкции на значение, тыняновские анализы семантических трансформаций слова, включенного в стих, намного опередили свое время. Из всех работ Тынянова именно ПСЯ оказала самое сильное я самое плодотворное влияние на позднейшую филологию.

Публикуемый вариант предисловия отличается от напечатанного более органичной для Тынянова терминологией и шире развернутой полемикой — с теорией образа Потебни, а также с некоторыми последующими течениями в поэтике.

 
[1] С критикой теории образности Потебни с позиций противопоставления ей категории «построения» (ср. «конструкция» у Тынянова) впервые выступил В.Б.Шкловский. См. его работы, указ. в прим. 2 на стр. 470, а также статью «Из филологических очевидностей современной науки о стихе» («Гермес». Сб. I. Киев, 1919, стр. 67).
[2] Речь идет об аналогии в теории Потебни между словом и художественным произведением. На ней строится и его теория художественного творчества в целом. Трем элементам слова соответствуют три элемента произведения: внешней форме слова (членораздельному звуку) — внешняя форма поэтического произведения, его словесная воплощенность, внутренней форме слова — образы произведения (характеры, события), которые, как и в отдельном слове, не есть содержание, но знак, или символ, это содержание лишь манифестирующий. Содержание же, представляемое образом, есть третий элемент произведения; его аналог в слове — лексическое значение. Эта аналогия подчеркивает и утверждает фундаментальное положение поэтики Потебни — о поэтичности слова как субстанциональном его свойстве.

Одновременно здесь у Тынянова — скрытая полемика с Г.Г.Шпетом. Ср.: «„Памятник” [...] „Евгений Онегин” — образы; строфы, главы, предложения, „отдельные слова” — также образы» (Г. Шпет. Эстетические фрагменты. III. Пг., 1923, стр. 33).
[3] Имеется в виду символическое изложение (с обозначением через X, А, а) Потебней некоторых положений его теории — о значении поэтического образа, его составных частях, идее и содержании и т.п. В книге «Из записок по теории словесности» (Харьков, 1905) некоторые тексты, включающие «иксовые» обозначения, были напечатаны, как видно из сопоставления книги с рукописями Потебни (ЦГИА УССР, ф. 2045), с большими искажениями, что затемняло их смысл.
[4] У Потебни на самом деле — более широкое противопоставление: не разговорной речи и стиха, а поэзии и прозы; в последнюю он включал не только обыденную речь, но и язык и категории науки. Но для него, действительно, не было разницы между словом в стихе и словом в прозе, ибо речь шла о «поэтическом слове» и «прозаическом слове», живущем каждое собственной жизнью; и то и другое могло существовать в любом виде речи, независимо от ее принадлежности к стиху или прозе или вообще вне конструкции. Поэтому «темп, размер, созвучие» (А. Потебня. Из записок по теории словесности, стр. 97) — не самое существенное для поэзии. Тынянов же, ставя вопрос — в чем специфичность стихового слова и чем оно отличается «от своего прозаического двойника» (ПСЯ, стр. 75), — решал его только обращением к фактам конструкции: стиховое слово включается в ритмическое единство, где действуют (в терминологии ПСЯ) факторы тесноты стихового ряда, динамизации и сукцессивности речевого материала. Потебнианскую теорию образа Тынянов также критиковал за «игнорирование конструкции, строя» (ПСЯ, стр. 168), которые, по Тынянову, являются решающими; поэтому «не одно и то же образ стиховой и образ прозаический» (ПСЯ, стр. 170). Следует отметить, впрочем, что Тынянов, развивая свои положения о конструктивной роли ритма, об эквивалентах текста, обращался и к некоторым мыслям Потебни (см. ПСЯ, стр. 46, 40). Правда, в последнем случае, ссылаясь на указание Потебни относительно усиления ритмических элементов в эволюции поэзии, Тынянов специально оговаривает, что это указание «не имело отношения к общей системе Потебни». Неясно, однако, что можно считать «системой Потебни», — его обобщающая работа по поэтике «Из записок по теории словесности» не была завершена, и многие фрагменты ее показывают, что в позднейшие годы теоретические взгляды Потебни времени «Мысли и языка» подвергались авторевизии, и иногда существенной.

Как сторонник психологического метода, Потебня исходил из бытия произведения в воспринимающем сознании. Но, созерцая движение слова в поле этого сознания, он пытался прежде всего постичь взаимоотношение структурных элементов самого слова и самого текста. Его последователи не пошли в этом направлении. «Единственный путь, — писал А.Г.Горнфельд, — это восхождение к автору, к его духовному миру» (А. Горнфельд. Пути творчества. Пг., 1922, стр. 113). Легко отходил от текста и обращался к «личному душевному складу» поэта, его «психологическому диагнозу» и Д.П.Овсянико-Куликовский. Теорию возникновения и восприятия слова и текста ученики Потебни расширили до зыбких пределов «психологии творчества».
[5] Полемика с В.В.Виноградовым, провозглашавшим в ряде работ (не исчерпывающих, впрочем, систему его взглядов) «проникновение в индивидуальное поэтическое сознание» «необходимым условием лингвистического анализа» (В. Виноградов. О символике А. Ахматовой. — «Литературная мысль». Альманах I, Пг., 1922, стр. 236). Эти же принципы — в работе Виноградова «О поэзии Анны Ахматовой (Стилистические наброски)», написанной в 1923 г., но опубликованной позже (Л., 1925).
[6] В указанной работе главной задачей, которая и была в обозначенных автором пределах выполнена, В.В.Виноградов считал «показать характерные особенности семантических сплетений в поэзии Ахматовой и обусловленные ими индивидуальные отличия в значении символов, определив пути движения словесных ассоциаций в языковом сознании поэтессы» («О символике А. Ахматовой», стр. 92).
[7] Сергей Игнатьевич Бернштейн (1892—1970) — лингвист, автор работ по стиху и проблемам звучащей художественной речи, в это время — заведующий Кабинетом изучения художественной речи при Разряде истории словесных искусств ГИИИ. С Тыняновым он был хорошо знаком еще по Петербургскому университету, где в 1912—1915 гг. занимал должность библиотекаря Пушкинского семинария (curriculum vitae от 7 мая 1924 г.— ЛГАЛИ, ф. 3289, оп. 2, ед. хр. 55, л. 105); в ГИИИ они вели совместный семинарий по лексикологии поэтического языка. Активное творческое сотрудничество Бернштейна и Тынянова в ГИИИ было связано именно с проблематикой ПСЯ, входившей в круг их общих научных интересов. См. также комментарии к статьям «Ода как ораторский жанр» и «Вопрос о Тютчеве».
[8] Опояз — общество изучения поэтического языка. Некоторые из основных его идей впервые были обнародованы в кн. В.Б.Шкловского «Воскрешение слова» (1914); в 1916—1919 гг. его участники группировались вокруг «Сборников по теории поэтического языка». В curriculum vitae, представленном в ГИИИ 15 октября 1920 г., В.Б.Шкловский писал: «В 1915 г. вернулся в Петербург и, организовав кружок филологов, издал первый „Сборник по теории поэтического языка” [...] В 1916 г., служа в авиационной роте, издал второй „Сборник” ^б [...] В 1917 г. поехал на фронт, был ранен в живот при июньском наступлении. Конец войны провел в Северной Персии. В 1918 г., вернувшись в Петербург, редактировал сборник „Поэтика”» (ЛГАЛИ, ф. 3289, оп. 1, ед. хр. 66, л. 51). Согласно Р.О.Якобсону, решение о создании общества было принято на обеде в квартире О.М.Брика в феврале 1917 г. (кроме Брика и Якобсона присутствовали В.Б.Шкловский, Б.М.Эйхенбаум и Л.П.Якубинский). — R. Jakobson. Selected Writings, v. II. The Hague — Paris, 1971, p. 529—530. См. его заметку о Брике в кн.: Michigan Slavic Materials, № 5. О.M.Brik. Two Essays on Poetic Language. An Arbor, 1964. Устав Опояза имеется в нескольких экз. в ЦГАЛИ (ф. 1646, оп. 1, ед. хр. 27; ф. 562, оп. 1, ед. хр. 812; ф. 1527, оп. 1, ед. хр. 727).

______________________________

^б Ценз. разреш. первого сборника — 24 августа 1916 г., второго — 24 декабря 1916 г. Сборники печатались в типографии визитных карточек З. Соколинского. На последней странице обложки стоял знак [ОМБ], «что означает Осип Максимович Брик» (В. Шкловский. О Маяковском. М., 1940, стр. 95). О.М.Брик финансировал эти сборники.

Говоря об истории Опояза, следует иметь в виду, что ни в первое время своего существования, ни после Октябрьской революции, когда он «получил штамп, печать и был зарегистрирован» (В. Шкловский. Жили-были. М., 1966, стр. 127), «Опояз никогда не был регулярным обществом, со списком членов, общественным положением (siege social), статусом. Однако в продолжение наиболее рабочих лет он имел подобие организации в форме бюро» (В. Tomasevskij. La nouvelle ecole d'histoire litteraire en Russe. — «Revue des etudes slaves», 1928, v. VIII, p. 227). В виде свободного содружества кружок, по свидетельствам Шкловского, высказанным в беседах с комментаторами настоящего издания, существовал еще до выхода сборников и был создан им и Якубинским (с которым Шкловского в 1915 — начале 1916 г. познакомил И.А.Бодуэн де Куртенэ, заинтересовавшийся футуризмом, — он надеялся получить из поэтической зауми данные о жизненности некоторых аффиксов). Несколько позже к ним присоединился Е.Д.Поливанов, а затем Б.М.Эйхенбаум. Дневник Эйхенбаума 1917—1918 гг. (ЦГАЛИ, ф. 527, оп. 1, ед. хр. 245) показывает, что особенно интенсивным было в это время его научное общение со Шкловским и О.М.Бриком. Тынянов в записях за эти годы еще не упоминается. В общество входили также Б.А.Кушнер, Вл.Б.Шкловский. В объявлении в «Жизни искусства» (1919, 21 октября, № 273) в качестве членов указаны, кроме того, С.И.Бернштейн, А. Векслер ^в, Б.А.Ларин, В.А.Пяст, Е.Г.Полонская, А.И.Пиотровский, М.А.Слонимский; Тынянов в этом объявлении не назван. Близкие к Опоязу позиции в ряде работ занимали Б.В.Томашевский, B.М.Жирмунский, В.В.Виноградов (в то же время последние существенно расходились с Опоязом и неоднократно выступали с критикой его платформы: ср. в наст. изд. прим. к рецензии на альманах «Литературная мысль», «Запискам о западной литературе», статьям «Ода как ораторский жанр», «О литературной эволюции», тезисам «Проблемы изучения литературы и языка»). Среди принимавших участие в Опоязе называли также C.М.Бонди, М.К.Клемана, Л.Н.Лунца, А.Л.Слонимского («Печать и революция», 1922, № 5, стр. 393). Брошюра А.А.Реформатского «Опыт новеллистической композиции» (М., 1922) вышла под грифом «Московский кружок Опояза. Вып. I» и с объявлением о работе кружка. В ряде статей начала 20-х годов к Опоязу близок И.А.Груздев.

______________________________

^в Ученица В.Б.Шкловского по студии Дома искусств, печаталась в газ. «Жизнь искусства».

Тынянов вступил в Опояз в 1919 или в 1920 г., хотя знакомство с ведущими участниками группы состоялось раньше. В автобиографии он писал: «В 1918 году встретил Виктора Шкловского и Бориса Эйхенбаума и нашел друзей. Опояз, при свече в Доме искусств спорящий о строении стиха. Голод, пустые улицы, служба и работа как никогда раньше» (ТЖЗЛ, стр. 19). Заявление в отдел печати Петроиздата о перерегистрации издательства «Опояз» от ноября 1921 г. подписано: «Председатель Виктор Шкловский. Секретарь — Ю. Тынянов» (ЛГАЛИ, ф. 2913, оп. 1, ед. хр. 8, л. 52). Это и было то бюро Опояза, о котором упоминал Томашевский (указ. соч.). Тынянов в отличие от Шкловского и Эйхенбаума не принял участия в печатной полемике вокруг Опояза (eе центральным эпизодом была дискуссия в журнале «Печать и революция», отразившая взгляд на формальный метод марксистской критики, — см. об этом во вступ. статье, а также: П.С.Коган. О Лефе, о формалистах, Жирмунском и Маяковском. — В его кн.: Литература этих лет (1917—1923). Иваново-Вознесенск, 1924; А. Цейтлин. Марксисты и формальный метод. — «Леф», 1923, № 3; М. Шагинян. Формальная эстетика. — В ее кн.: Литературный дневник. М., 1923). Тем больший интерес представляют документы, освещающие его позицию в одном из эпизодов этой полемики и помогающие пониманию его принципиальных научных взглядов. Речь идет о письме Тынянова к А.Г.Горнфельду в связи со статьей последнего «Формалисты и их противники» («Литературные записки», 1922, № 3), написанной по поводу резкого антиопоязовского фельетона В. Ирецкого (псевд. В.Я.Гликмана) «Максимализм» (там же) и в ряде пунктов также направленной против формалистов. Тынянов писал: «Опояз непочтителен по отношению к дилетантизму, ставшему за последнее время принудительным каноном в русской истории литературы; в первый боевой период он борется против обывательского отношения к научным вопросам, которое лишало воздуха, необходимого для начала всякой живой работы. [...] Живое течение не может (1) жить без полемики и мирно сосуществовать с враждебными, (2) быть осторожным и, делая шаг вперед, делать шаг назад. [...] Виктор Шкловский сменил Пыпина и Мережковского (и не шутя ведь сменил)» (ЦГАЛИ, ф. 155, оп. 1, ед. хр. 489). По тому же поводу к Горнфельду обратились Эйхенбаум и Томашевский; кроме того, Эйхенбаум одновременно со своим письмом (от 6 авг. 1922 г.) послал Горнфельду «Письмо в редакцию» «Литературных записок», подписанное этими тремя членами общества (Шкловский находился в Берлине). — ЦГАЛИ, ф. 155, оп. 1, ед. хр. 527, 479. В ответе Эйхенбауму от 11 авг. Горнфельд отказался поместить коллективное письмо в журнале (там же, ед. хр. 188). Эйхенбаум вернулся к этой полемике в известной дискуссии о формализме («Печать и революция», 1924, № 5, стр. 5—6), а Томашевский — в статье «Формальный метод» (в сб.: Современная литература. М., 1925, стр. 150—151).

Следует отметить, что уже в университете, в Пушкинском семинарии С.А.Венгерова Тынянов столкнулся с раннеформалистическими веяниями, возникшими независимо от устремлений руководителя семинария ^г и связанными отчасти с неудовлетворенностью молодого поколения филологов академической наукой, отчасти — с тем интересом к поэтике, который был принесен символизмом и поддержан поэтическими школами 10-х годов Настойчивое тяготение к изучению литературы как искусства активно выражали такие участники семинария, как М.О.Лопатто и Г.В.Маслов (см.: М. Лопатто. Повести Пушкина. Опыт введения в теорию прозы. — «Пушкинист», III. Пг., 1918, стр. 3—7; ср. прим. к статье «Георгий Маслов» в наст. изд.). Тынянов начал у Венгерова в целом традиционным рефератом о «Каменном госте» (20 февраля 1914 г.; текст — ИРЛИ, ф. С.А.Венгерова), а затем, обратившись к отношениям Пушкина и Кюхельбекера, перешел к вопросам поэтического языка и жанра и определил узловую для раннего этапа его работы проблему — пародии («Ода его сиятельству графу Хвостову»). Именно этой проблеме посвящены наиболее близкие к исходной платформе Опояза работы Тынянова — «Достоевский и Гоголь» ^д, «Стиховые формы Некрасова», где историческая смена литературных явлений рассматривалась как их борьба, орудием которой и выступала пародия. В статье о Некрасове он подошел и к пониманию — это оказалось важным для последующего — функциональных различий в использовании тождественных формальных элементов. Уже в этот период Тынянов стремится к созданию понятийного, терминологического аппарата, который позволил бы теоретически четко осмыслять наблюдаемые историко-литературные факты (решение этой задачи не было им завершено). В этом смысле показательна небольшая статья «Тютчев и Гейне» (особенно если сравнить ее с публикуемой в наст. изд. незаконченной монографией того же названия). Вообще внутри Опояза научным интересам Тынянова отвечали прежде всего тенденции к построению теоретически обоснованной истории литературы. «Литературный факт» — в определенном отношении переходная работа. Намеченная здесь концепция, которую можно было бы назвать концепцией литературной релятивности, подвела некоторые итоги развития идей Опояза (таких, как выведение из автоматизма, деформация материала в конструкции и т.д.). О последнем этапе методологических исканий Тынянова, принесшем существенные отличия от раннего формализма, см. прим. к статьям «О литературной эволюции» и «Проблемы изучения литературы и языка». Поздние теоретические работы Тынянова в связи с «отходом формалистов от первоначальных позиций» рассматриваются в статье: Д.Д.Ивлев. Формальная школа и проблема единоцелостного анализа художественного произведения. — В кн.: Актуальные проблемы теории и истории литературы XX века. Рига, 1966.

______________________________

^г Хотя непонимание Венгеровым своих студентов достигало, по устному свидетельству С.М.Бонди, курьезных пределов, широта взглядов и терпимость профессора во многом способствовали успеху семинария. Занятия вопросами стиля, стиха и т.д. проходили с его благословения. Как рассказано в дневнике К.И.Чуковского (хранится у Е.Ц.Чуковской), Тынянов уверял, что умирающий Венгеров просил сидевших у его постели Томашевского и Тынянова: «Поговорите при мне о формальном методе».

^д С пристальным вниманием наблюдавшему за деятельностью Опояза А.И.Белецкому это исследование Тынянова представлялось даже результатом коллективной работы кружка (А. Белецкий. Новейшие течения в русской науке о литературе. — «Народное просвещение». Курск, 1922, № 5—6, стр. 44).